СКАМЕЙКА

Длинный украинский дядька с усами шел по аллейке и чистил банан...

...Банан был переспелым, вытянутым вверх, как он сам, банан лопался от желания быть съеденным. А дядька лопался от желания съесть этот банан. Ведь не каждый украинский дядька в Москве покупает себе банан, чтобы его съесть. У него даже глазки съехали к носу от аппетита. Он поспешно дочищал кожуру на ходу, и банан закачался, надламываясь у основания. Банан был таким переспелым, что уже не мог держаться своим весом. Он трепетал, как вертикальное пирожное. Он валился, как падающая Пизанская башня. Слишком он был роскошным для этого украинского дядьки. Дядька попытался остановить его, но банан тонул, как парусник. Секунду он еще качался на волнах, но потом грот-мачта вдруг надломилась всей своей переспелой роскошью, и верхняя часть банана шмякнулась об асфальт. Остался у дяди в руке огрызок.

Дядька стоял, смотрел на огрызок и сопел. Невозможно передать оскорбление и уныние, которые он испытывал. Я со страхом ждал момента, когда он поймет, что кроме внутреннего унижения от огрызка в его руке, есть еще и внешнее — как это увидят посторонние. И тут он поднял глаза. И увидел меня.

Он смотрел в меня, в мои столичные глаза. Сочувствие видел он в этих глазах. И никакой искорки смеха. Тогда он перевел взгляд на огрызок банана. Секунду он еще колебался — а может, просто съесть его да и пойти своей дорогой. Но гордость надломила его. Он подошел к урне и аккуратно, гадливо выкинул банан в урну.

Потом он сказал заветное русское слово, призывающее в свидетели женщину нецеломудренного поведения:

— Вот гадость, — сказал он. И добавил: — Сядем.

Мы сели на скамейку, и он закурил.

— Хотите научу вас, как обои выбирать? — сказал он мне неожиданно. Я понял, что за обоями прячется философия, и согласился.

— Вы вот как обои выбираете, шторы покупаете, голосуете за президента, да что угодно? По принципу «нравится»? Нравится — купил. Нравится — избрал. А как надо? Надо от противного. Чтобы противно не стало. Поясню на примере. Просыпаешься утром. Со вчерашнего все раскалывается. Головочка «бо-бо», в ротике «ка-ка», денежки «тю-тю». Глаза — вареники, хоть спички вставляй. И вот когда вы первый раз глазки свои налитые с вечера разлепливаете, то надо, чтобы не стало еще противнее. В этот самый первый момент. Потому что и так вам плохо, а тут еще: «О Боже, еще и обои эти!» Или шторы. Или в телевизор глянул, а там личико. Надо наоборот покупать, чтобы утром глазоньки разлепил, головку повернул и сказал: «Слава Богу, хоть обои-то!» Или вот шторы ничего. Или президент в телевизоре — ничего. Чтобы вот все плохо, а это вот как раз ничего. Поняли меня?

Я осторожно спросил, какое это имеет отношение к банану.

— А вот какое, — ответил он мне охотно. — Было у меня денег на один банан или на одну бутылку пива. Но понравился мне именно банан. И я, дурак, купил его. А он взял — и вот. А мог бы я сейчас сидеть с вами на скамейке и думать, что не все так плохо. А с пивком и хорошим человеком и совсем даже ничего. Здоровеньки будьте.

Он поднялся со скамейки, выкинул окурок и горестной походкой поплелся по своим делам.