РАЗГОВОР «ЗА ЖИЗНЬ»

ведущим программы «ОДНАКО»

РАЗГОВОР «ЗА ЖИЗНЬ» С ПРИГОВОРЕННЫМ К СМЕРТИ

МИХАИЛОМ ЛЕОНТЬЕВЫМ

— Миша, давай на «ты», а то мне почему-то неудобно называть тебя на «вы»

— Давай, — согласился Леонтьев. А что ему еще оставалось делать?

— Слушай, как ты узнал о том, что тебе террористами вынесен смертный приговор?

— Журналисты позвонили и спросили, что я по этому поводу думаю. А я ничего не думаю! Смешно это все. Какие-то полудурки объявили, что хотят меня убить. Ну и что? Зачем раздувать эту глупость? Есть в этом что-то неприлично-рекламное. Это как если бы сумасшедшая поклонница сказала, что откусит Киркорову кое-что, а журналисты пришли к Киркорову и начали всерьез спрашивать его об этом кое-чем. Это просто непорядочно по отношению к тем людям, кто реально гибнет в Дагестане.

— У меня в журналистской жизни был период, когда я заходил в собственный подъезд, предварительно раскрыв свой складной тесак. Так, на всякий случай. Знал, что угрозы, скорее всего, пустые, но... береженого бог бережет. Ты принял какие-нибудь меры безопасности?

— Нет. Пусть моей безопасностью занимаются те, кто за это отвечает, органы... И давай не будем об этом больше.

— Конечно, не будем... А как твоя беременная жена отреагировала на угрозы? Ей ведь вредно волноваться.

— Ну как... Неприятно ей. Надеюсь, что философски отнеслась. Это же чушь все.

— А вдруг не чушь? Представь, что тебя убьют и это будет твоим последним интервью. Представляешь, как я поднимусь круто? «Последнее интервью Леонтьева!»

Леонтьев смеется:

— Не дождетесь!.. Знаешь, меня всю жизнь раздражало какое-то нечеловеческое внимание к тяжелым судьбинам и проблемам журналистов. Все эти визги по поводу освобождения заложников-журналистов. А сколько там нежурналистов-заложников! Почему о них не кричат так? У меня такое ощущение, что наши журналисты существуют друг для друга. Что главная цель отечественной журналистики — защита свободы печати.

Надоели эти вопли о защите корпоративных интересов. Да нет у журналистов никаких корпоративных интересов, потому что они относятся к разным группам, обслуживают разные интересы и работают на разные компании! Я ненавижу журналистов!..

— Вижу, ты не журфак оканчивал...

— «Плешку».

— Приличный человек. Образование получил. Я заметил, лучшие журналисты получаются не из выпускников журфака.

— Журналистское образование — вообще идиотизм. Это ухудшенное филологическое, ухудшенное историческое, ухудшенное еще-какое-то-там гуманитарное... Философское ПТУ.

— Ты перешел из газеты на телевидение. Ощутил разницу?

— Да. Телевидение всеохватно, и потому на ТВ более поверхностный подход.

— Естественно. Чем шире охват, тем ниже точность. Поэтому в пределе, при работе на самые широкие аудитории, на электорат любая умная идея размывается до уровня примитивного лозунга, не несущего практически никакой смысловой нагрузки, только эмоциональную да плюс пару ключевых слов. Происходит редукция смысла... Слушай, какие умные мысли мне в голову приходят в последнее время!

— Ага, потому так теряется на экране блестящий журналист Максим Соколов. У него масса культурных аллюзий, которые не ловят 95% зрителей. Если человек чего-то упустил в телевизоре, не понял какую-то аллюзию, он уже не сможет вернуться назад, как в газете, и перечесть. Не сможет пойти спросить у соседа, если сам еще не дорос, но тянется к культуре. Он просто выключается из информационного процесса.

— Ты мужик резкий, сразу видно — принципиальный. А как твоя принципиальность сочетается с работой на хозяев? Сначала ведь ты работал на лужковском ТВ.

— Мой переход — чисто политическое решение. Взгляды мои не менялись никогда.

— Но твои взгляды не помешали тебе прийти на ТВ-Центр?

— Не помешали. Потому что тогда от меня не требовалось вообще никаких взглядов. Более того, когда эти взгляды потребовались, мне никто не мог точно сказать какие. Ведь те, кто создавал ТВ-Центр, понимали свою задачу предельно просто: надо любить Юрия Михайловича Лужкова...

— И ты его абстрактно любил?

— Нет. Меня Лужков просто устраивал как человек, который давал мне делать то, что я считаю нужным. Я ведь пришел на ТВ-Центр с Лысенко и с командой, которой доверял, а не с Лужковым. Я делал что хотел. Я имел ненюханную свободу. А потом все изменилось. Лужков стал фигурой федерального ряда. А та политическая, экономическая и идеологическая система, которую естественно и органически выбрали Лужков и его партнеры... она чудовищно катастрофична! А я никогда никому не давал повода думать, что меня можно использовать в пропаганде идей дешевого социализма, этакого полуфеодального патернализма и политического идиотизма. Я всегда был правым. И когда речь пошла о принципиальных, мировоззренческих вещах... нужно было определяться. Поэтому я оказался на правом канале. С моими убеждениями я не мог больше торчать как прыщ среди практически победившего социализма.

— А что, на ТВ-Центре начали требовать пропаганды политического идиотизма и этого... феодального патернализма?

— Не требовать, а интеллигентно намекать...

— Сейчас ты не ощущаешь давления со стороны хозяев канала?

— Никогда не ощущал! Ни от группы «Мост», когда работал в газете «Сегодня», ни от Лужкова, ни теперь.

— В чем же тогда оно заключается, это таинственное влияние олигархов?

— В том, что журналист... даже не журналист, а, скорее, редактор должен понимать корпоративные интересы. Ну просто потому, что нельзя гадить в свою тарелку. Каждый выбирает для себя издание по своим убеждениям и работает за убеждения. Именно поэтому я и ушел от Лужкова. Есть вещи совершенно ясные: если ты антикоммунист, ты должен выйти из коммунистической партии, даже если тебе лично люди оттуда сделали много хорошего.

— А может, в твоем переходе сыграли роль денежные вопросы? Финансовая ситуация на ТВ-Центре была совсем плохая.

— Да людей там просто «разводили», морочили голову! Это не просто сложности с деньгами! На ТВ-Центре начальники брали на себя обязательства, которых не могли выполнить, потому что этих начальников попросту обманывали. Большего гадюшника, чем московская система, я в своей практике не видел. И это тоже повлияло на мое отношение к той политической тусовке, от которой я ухитрился убежать. Ведь московская система, мало того что мне политически чужда, она еще и абсолютно недееспособна. Она существует за счет колоссальных издержек.

— А люди говорят, что в Москве хорошо.

— Это не в Москве хорошо, это в России плохо. Москва существует в особых условиях. 80% финансовых потоков страны проходит через нее. Это и прямые налоги в московский бюджет, и косвенные отчисления. Если бы «Газпром» платил налоги не в Москве, а в Ямало-Ненецком округе, то их губернатор надувал бы щеки гораздо больше Лужкова и кепку бы носил гораздо более знаменитую... И вместе с тем — поразительно неэффективное использование этих денег! Например, почему-то считается, что в Москве — строительный бум. Это смешно для любого человека, который поездил по миру и видел, что такое настоящий строительный бум, например в Шанхае или Бангкоке, когда строятся одновременно сотни километров дорог, сотни домов. Здесь же построили одну кольцевую дорогу и рады гигантской победе. Причем сначала ее почему-то торжественно сдали в эксплуатацию, а потом вот уже больше года достраивают. Тоже, между прочим, характерный штрих...

По мировым масштабам московское строительство — это ничтожно! Посмотрите, как строится Бейрут, и поймете сами, в какой заднице находится Москва. А все почему? Потому что в Бейруте таких поборов нет, как в Москве, нет таких огромных издержек. Москва выглядит процветающей только потому, что высасывает из России финансовые потоки, оплачивая свои огромные паразитические издержки. И если Лужков станет президентом, его паразитическая система распространится на всю Россию и лужковское «чудо» кончится, потому что не на ком больше будет паразитировать.

— Значит, Москва — такой же паразит, как Чечня?

— Совершенно верно! Просто Чечня — это крайняя, уголовная форма того же паразитизма.

— Именно с этим связана твоя нетерпимая позиция по Чечне? Ты, помнится, бомбить их предлагал тяжелыми бомбардировщиками.

— Это очень терпимая позиция. Терпимая по отношению к людям, которые здесь бессмысленно гибнут. Мне умилителен гуманизм наших начальников, которые готовы жертвовать своими, чтобы чужие не гибли. Ведь терроризм возникает от попустительства и впечатления вседозволенности. Это следствие слабости структур, которые с ним борются.

— Может, дать им независимость?

— А они не хотят независимости! И мы не можем отделить Чечню. Потому что в следующий момент эта территория будет использоваться как плацдарм для подрывной деятельности против России.

— Как будто сейчас она используется по-другому...

— Чечня — инструмент геополитики... Не был Басаев ваххабитом. А потом вдруг взял и стал им. Потому что на это появился платежеспособный спрос. Когда мы дадим Чечне независимость, она станет объектом международного права, там будут приземляться самолеты, открыто осуществляться деятельность иностранных организаций.

— И так осуществляется. Де-факто Чечня уже независима. Санитарный кордон мы уже начали возводить. Остался один шаг: открыть глаза и признать все де-юре.

— Нет, одно дело — бомбить свое государство. Тогда это внутренние дела России. Другое — бомбить субъект международного права. Это сложнее... Любимый чеченцами имам Шамиль начал с того, что вырезал пол-Чечни, а кончил тем, что принял русское подданство. Дело в том, что на Кавказе вообще — а в Чечне особенно — уважают силу. Такова национальная ментальность... Они просто не поняли. Наш гуманизм приняли за слабость. И сели нам на голову. И переборщили. Пережали пружину настолько, что теперь она может только распрямляться. Им крышка. Их взрывы — это уже истерика.

Объективно то, что случилось, для России полезно. Это послужило началом процесса национальной консолидации и самоорганизации — люди организовались и начали охранять свои подъезды. Сегодня они проверили наличие взрывчатки в подвале. Завтра они проверят, не обворовывают ли их на коммунальных платежах. Началось с домкомов, а закончится, я надеюсь, профсоюзами, партиями... Это зародыш нормального гражданского общества.

— А взрывы, значит, толчок для начала этого процесса? Как говорят в физике, зерно кристаллизации... Получается, относительно малой кровью Россия заплатила за свое возможное возрождение. Значит, таковы твои прогнозы...

— Я не строю прогнозов. Это не прогнозы. Это надежда...