ВИД НА ЖИТЕЛЬСТВО

Как русская домохозяйка выручала иракских коммунистов

«...Вот они — покрышки лежат. Пять штук. Лежат?
Лежат — ты можешь подойти и пощупать их: они есть. Но их нету!
Их нигде нету, их не сделали на заводе. Их не су-ще-ствует! А они — лежат,
пять штук, друг на друге. Это и называется: экономический феномен»
Василий Шукшин «Энергичные люди»

Главным оружием, которое использовал социалистический лагерь в борьбе против своего заклятого соседа, было международное коммунистическое движение. Любая маломальская коммунистическая партия, в каком бы засиженном уголке земного шара она ни располагалась, регулярно получала от «большого брата» довольно существенную материальную помощь. Гости из этих партий неизменно пользовались на родине мальчиша-Кибальчиша уважением, любовью и покровительством.

Надо сказать, что большинство из этих людей вовсе не были проходимцами от коммунизма. Они свято верили в светлую идею и боролись за нее изо всех сил. Часто жизнь на Родине была для них невозможна, и они убегали в СССР, где получали статус политэмигранта и полное государственное довольствие.

В центре Москвы для них было забронировано несколько квартир улучшенной планировки. Все эти квартиры официально считались филиалами гостиницы «Октябрьская» и находились полностью на балансе ХозО УД ЦК КПСС. Вся документация о спецквартирах, как называли их сами сотрудники гостиницы, была у местных органов власти отобрана. Для районного паспортного стола, например, они просто не существовали. Их адреса не отображались ни в справочных службах, ни в каких-либо других жилищных списках. Это были в основном последние квартиры в доме. Только не по качеству, а по порядковому номеру, и этому было разумное объяснение: список квартир дома, в котором находилась такая «спец-ра», от изъятия последнего номера почти не страдал. Действительно, если в жилищном списке обозначены одна за другой 115 квартир, то мало кому придет в голову узнавать, не скрывается ли за 115-й еще и 116-я.

Всего по Москве таких квартир было 138. Более шестисот «узников совести» занимали квартиры улучшенной планировки в самых престижных районах Москвы. Кутузовский проспект, Фрунзенская набережная, площадь Восстания, Ленинский проспект, Тверской бульвар — именно такие улицы были записаны в видах на жительство со штампами «политэмиграция», которые заменяли эмигрантам паспорт.

Такие квартиры (а часто и не одну, поскольку вместе с «узниками» на социалистическую «землю обетованную» приезжала и вся их родня) имели семьи Луиса Корвалана, Томино Адель и других видных деятелей международного рабочего движения. Например, семья Бабрака Кармаля имела в Москве аж четыре квартиры: три на 1-ой Миусской улице и одну на Фрунзенской набережной. Впрочем, почему «имели»? Многие из них имеют их и до сих пор.

Вконце шестидесятых годов к власти в Ираке пришел режим Саддама Хусейна. Вот ведь гримасы большой политики: полуфашистский Ирак становится большим другом Советского Союза. Дружили не между собой, а против кого-то, в данном случае — против США.

Руководство СССР и руководство Республики Ирак встречались на самом высоком уровне, «младший брат» получал весьма солидную материальную, военную и прочую помощь от «старшего», сам Саддам был объявлен одним из главных борцов с мировым империализмом. Этим трогательным отношениям не мешало даже то, что Иракская коммунистическая партия подвергалась со стороны багдадского руководства все большим притеснениям, а в 1979 году вообще была объявлена вне закона. К тому времени Первый секретарь ИКП Азиз Мухаммед уже успел больше десяти лет провести в тюрьме.

Семья Азиза бежала из Ирака и пробиралась в СССР по чужим документам через территорию Йемена. Семья — это жена Кафия и десятилетний сын. Когда все трудности остались позади, счастливая чета Азизов поселилась почти в самом центре Москвы. И, надо сказать, неплохо поселилась. Им была предоставлена шикарная четырехкомнатная спецквартира, находившаяся по адресу: Украинский бульвар, дом 5, квартира 65.

Четырехкомнатная квартира была обставлена по последнему слову советского дизайна: в каждой комнате по стенке, шкафы, горки, мягкая мебель, теле-, аудио-, радиоаппаратура, три холодильника, стиральная машина, пылесос... и так далее, и тому подобное. Даже вилки и ложки в кухне и те были предоставлены щедрым государством. Достаточно сказать, что по инвентаризации 1991 года на б/счету 0657 (код вышеупомянутой спецквартиры) числилось движимого имущества более чем на пятнадцать тысяч советских рублей. Это были большие деньги, за такую сумму в ту пору можно было купить целую трехкомнатную кооперативную квартиру.

Кроме всех этих благ цивилизации, наши иракские друзья были прикреплены к спецраспределителю, к спецгаражу, и еще им была выделена бесплатная домработница, в трудовой книжке которой стоял штамп гостиницы «Октябрьская» и должность — «сестра-хозяйка».

Сестра-хозяйка Нина Александровна проработала, а фактически прожила вместе с семьей Азиза Мухаммеда больше двенадцати лет. К началу девяностых она уже была почти членом семьи. Немолодая уже полноватая женщина с трудом сдерживает слезы:

— Ну что мне делать? Я практически осталась заложницей этой квартиры. Ведь мне Азиз поручил здесь за вещами смотреть, цветы поливать, за собакой ухаживать. Сейфа два оставил, опечатанных. Куда мне деваться, я просто не знаю. Я за эту квартиру уже два года из своего кармана плачу. Мне Азиз сказал: «Ты плати, а я с тобой после рассчитаюсь». У нас всегда так было, он же часто в командировки разные ездил. В последний раз его больше года не было. Но когда вернулся — все оплатил. Да разве ИМ объяснишь?

— Нина Александровна, а вы найти его не пробовали?

— Да где ж его сейчас найдешь, он же в Ираке в розыск объявлен. Он ведь курд, да еще и коммунист, а для Хусейна это сочетание — как красная тряпка для быка.

— А что вы вообще уперлись в эту квартиру? На что она вам? Плюнули бы на нее, отдали бы ИМ ключи и жили спокойно.

— Как это — отдала бы? Мне же ее охранять поручили. Там же вещи их, документы. Собаку, опять же, куда я дену? Вот приедут хозяева, скажут: «Нина, мы тебе поручили за квартирой смотреть, а ты что сделала? Зачем ты ее на разграбление отдала?» Правда, хоть собаку я спасла, ведь ОНИ бы ее на улицу выгнали. А вот вещи и документы — это все пропало.

— Так вы же не виноваты, ОНИ вас заставили.

— У меня же даже в суде заявления не принимали. Говорят, вы Азизу не родственница, ни им подписанной бумаги на управление квартирой, ни договора о трудоустройстве у вас нет, следовательно, никакого отношения к этой квартире вы не имеете.

...Все смешалось в доме Азизов в августе 1991 года. Когда в окно спальни иракских политэмигрантов влетела шальная пуля и разбила трюмо, Кафия немножко подумала и на следующий день вместе с сыном Арасом, учившимся тогда в Университете дружбы народов, уехала к родственникам в Швейцарию. Сам Азиз еще года три пожил в опустевшем жилище, и в 1993 году тоже уехал, наказав Нине в его отсутствие платить за квартиру, стеречь вещи, ухаживать за собакой Малышкой, поливать цветы и вообще распоряжаться по дому. А пуще всего велел стеречь два массивных запечатанных сейфа, установленных в укромном уголке спальни. За те годы, которые Нина проработала у Азизов, она никогда не видела эти сейфы открытыми. Уж и не знаю, что там хранилось, то ли списки иракского подполья, то ли проект манифеста ИКП, то ли золото иракской партии, а только сам Мухаммед никогда не допускал, чтобы кто-то увидел их содержимое. Другие члены семьи насчет сейфов особо не распространялись, да Нина и не расспрашивала: в таких делах чем меньше любопытства, тем лучше пищеварение.

В начале девяностых все без исключения «старорежимные» политэмигранты были сняты с государственного довольствия и лишены всяческих привилегий. Конечно, они и сейчас могли заказать машину из правительственного гаража, но теперь им приходилось платить за нее по немаленькой цене. Был упразднен и институт сестер-хозяек. Многие домработницы покинули своих, оказавшихся вдруг неплатежеспособными хозяев. С оставшимися на своих местах хозяева заключали договоры. Устные. Потому как не знали тогда еще наши люди, что надо составлять какие-то бумаги и заверять их у нотариуса. Прежние домохозяйки верили своим нанимателям: еще бы, столько лет вместе прожили. Да и наниматели никогда не обманывали своих помощниц.

Надо сказать, к тому времени аппарат ЦК КПСС, которому принадлежали все московские спецквартиры, успешно приказал долго жить. Вся его собственность на радость «новорусским» чиновникам была почти честно поделена. Честнее всего, почти ровно на три части, была поделена знаменитая, но не очень известная дотоле гостиница «Октябрьская». Новое ее здание на Большой Якиманке отошло президенту. Об этом говорит и новое название гостиницы — «Президент-отель». Кстати, это единственная часть комплекса, до сих пор остающаяся в руках государства... Старое здание в Плотниковом переулке вошло в комплекс «Золотое кольцо», и теперь часть ее акций принадлежит зарубежным инвесторам, а другая часть — нашим нуворишам... И наконец, спецквартиры были переданы в распоряжение московской мэрии — в департамент муниципального жилья.

С августа 91-го начался массовый отток из нашей страны политэмигрантов. Тогда отношение к коммунистам и ко всему, что с ними связано, в нашей стране было довольно одиозным. Многие сдавали квартиры, вещи и разъезжались в свои или чужие страны. Освободившиеся квартиры — а их за три года освободилось более сотни — раскупались практически за бесценок.

Я думаю, никому не надо объяснять, что между рыночной стоимостью квартиры и ее себестоимостью есть некоторая разница. Берется себестоимость на момент постройки и вычитается коэффициент амортизации — получившуюся мизерную сумму и платил в кассу чиновник в обмен на желанный ордер на спецквартиру. Что было с этими квартирами дальше, несложно себе представить: большая часть из них была сразу перепродана, как говорил Жванецкий, «за очень дополнительные деньги». Судьбу каждой из этих квартир, конечно, можно проследить, если задаться этой целью, но не будем ворошить прошлое, обратимся лучше к настоящему.

Как ни велико было число освободившихся квартир, через некоторое время их поток иссяк. На всех чиновников не хватило. И за квартирой Азиза была установлена самая настоящая слежка. В ней постоянно раздавались звонки, какие-то непонятные личности интересовались его местонахождением. Кстати, возможно, отъезд самого Азиза был связан с тем, что сразу после дележа партийной собственности в его адрес стали поступать звонки с угрозами физической расправы над ним и его семьей, поскольку «они являются нахлебниками на плечах русского народа».

Когда в 1997 году московские власти убедились, что хозяев вожделенной жилплощади уже долгое время в Москве нет, они потребовали у домохозяйки, которая, кстати, исправно платила все это время и за квартиру, и за свет, и за консьержа, и за установку домофона, отдать им ключи от квартиры. Она не отдала. Ведь она же обещала, что никого, кроме хозяев, туда не пустит! И она была, не забывайте, почти членом семьи Азиза и единственным хранителем и защитником его имущества и таинственных сейфов.

— Мы хозяева этой квартиры, — мило улыбнувшись, заявила Нине представительница департамента муниципального жилья города Москвы госпожа Мависоколян.

— Но ведь ордера на выселение Азиза Мухаммеда никто не выдавал. И он до сих пор здесь прописан, — возражала Нина.

— Вот когда вы приведете к нам самого Азиза или покажете написанное им и заверенное нотариусом поручение на управление жильем, тогда мы, безусловно, оставим вас в покое, а пока — извините. Отдавайте ключи, если не хотите, чтобы мы ломали двери.

— Но ведь там хозяйские вещи, сейфы с документами!

— Эта старая рухлядь нам не нужна, можете забрать ее себе или мы выкинем ее на улицу.

— Как же я все перевезу в свою двухкомнатную квартиру?

— Ваши проблемы...

— А сейфы, документы?

— Ваши проблемы...

— Но ведь я уже больше года плачу за эту квартиру из своего кармана. Понятно, что, если вы ее отберете, Азиз мне эти деньги компенсировать не будет!

— Я же вам говорю: это ваши проблемы, и нас они не касаются! Отдавайте ключи.

Чтобы как-то выстоять в войне московских чиновников против несчастного политэмигранта, Нине пришлось поставить железную дверь. Опять же на свои деньги. Тогда в непокорной квартире были отключены электричество и телефон. Когда Нина позвонила в Мосэнерго и спросила, на каком основании многострадальную квартиру отключили от единой энергосети, ведь все до единого счета были вовремя оплачены, там сильно удивились:

— Мы не отключали. Возможно, это просто хулиганы.

Конечно, хулиганы, но высокого, можно сказать, государственного полета, потому что на обрезанных проводах висела бумажка со штампом Государственного управления эксплуатации высотных зданий № 9.

— Мы ничего не знаем. К нам пришло распоряжение оттуда, — заявили Нине работники управления, глубокомысленно показывая на потолок. Оттуда — это из департамента муниципального жилья.

Нина стала писать — в городскую Думу, в Государственную, даже первому другу всех москвичей Юрию Михайловичу Лужкову. И отовсюду получала весьма доброжелательные ответы: дескать, мы про эти засекреченные квартиры ничего не знаем, поэтому «Ваше письмо отправлено на рассмотрение в департамент муниципального жилья». Читай — к госпоже Мависоколян. А та, мило улыбаясь, повторяла:

— Нам нужна эта квартира, и мы получим ее, чего бы нам это ни стоило!

В один прекрасный момент, точнее, в апреле сего года, Нина, в последний раз придя полить хозяйские цветы, обнаружила, что железная дверь взломана и на ней стоит новый замок. Надо ли говорить, что квартира была вскрыта без судебного решения, то есть практически самоуправно.

Казалось бы, чего проще: обратитесь в суд, выселите гражданина Азиза, имеющего статус политэмигранта, в судебном порядке, предъявите неразумной домработнице необходимые бумаги, подтверждающие, что данный человек теперь по этому адресу не живет, и та отдаст необходимые ключи. И не придется выламывать массивную стальную дверь с тройным замком. Но московские власти не привыкли искать законных путей. Им показалось разумнее все-таки вломиться в чужое жилище без всякого ордера или санкции.

— Позвольте, — возмутилась Нина, — а на каком основании вы вломились в ЧУЖУЮ квартиру?

— Есть постановление правительства Москвы, согласно которому все спецквартиры перешли в муниципальную собственность города, — мило улыбаясь, ответила ей Мависоколян, — так что эта квартира никакая не чужая, а самая что ни на есть наша, и никакого дополнительного разрешения на ее вскрытие нам не нужно.

— Но ведь Азиза никто не выселял, да и плата за квартиру вносилась вовремя.

— Это не имеет ровно никакого значения. Его уже более года нет в квартире, и этим все сказано.

— А разве обязан жилец спать каждую ночь в своей квартире? Он обязан оплачивать жилье! За жилье оплачено. А когда он приедет, что будет?

— Он может купить квартиру на общих основаниях.

— А вещи, документы?

— Еще раз вам говорю: его вещи нам не нужны.

— Так значит, я могу их забрать?

— Конечно! Приносите документы, что вещи принадлежат вам, и забирайте сколько хотите!

— Тогда отдайте мои вещи, которые были в той квартире!

— Конечно, отдадим! Нет проблем! Только сначала принесите документы, подтверждающие, что они ваши.

— Где же я возьму такие документы?

— Не знаю. Ваши проблемы. А только не будет документов — не будет и вещей.

Итак, сегодня от имущества Первого секретаря все, что осталось — это овчарка Малышка, которая живет теперь в Нининой квартире на востоке Москвы.

Юристы, к которым обращалась Нина, все как один говорят, что это произвол чистейшей воды.

Но ситуация осложняется тем, что статус политэмигранта как таковой у нас практически не определен. По крайней мере ни в одной из организаций, которые связаны с этим вопросом, нам не дали толкового ответа на вопрос, каким документом определяются права и обязанности политэмигранта. Не знают этого ни в МИДе, ни в Хельсинкской группе по правам человека, ни в Ассоциации по защите прав вынужденных переселенцев... Да что организации, сами политэмигранты, будучи многократно информированными московскими властями о своих обязанностях, не знают, какими правами они обладают. А квартиры, которые они занимают, все сплошь большущие и в дорогих местах. Из тех, информацией о которых мы располагаем, три находятся на 1-ой Миусской улице, две — на Фрунзенской набережной, две в Протопоповском (бывший Безбожный) переулке, а также по одной на проспекте Мира, на Ленинском проспекте, на Краснохолмской улице, на площади Восстания и на Тверском бульваре.