Рассказ «ПРАЗДНИК»

ПРАЗДНИК

Как многие старики, бабка не любила нынешнюю власть, не любила богатых. Считала, что они все воры и бандиты. Перед смертью дед сделал ей палку из орешника и вырезал на коре узоры. Вот она и грозилась этой палкой вслед каждой дорогой, по ее мнению, машине. Но грозилась всегда издалека — боялась, что машина развернется и погонится за ней. Даже выходя из дома, бабка прислушивалась, не стоит ли кто-нибудь за дверью. «Эти разбойники с тобой что хочешь сделают! — думала бабка. — И ограбят, и снасилуют!» Услыхав о предстоящем митинге, она постановила действовать решительно.

Седьмого ноября в шесть часов утра бабка надела беленький платочек, клетчатое пальто с капюшоном, от правнучки Кати, и вышла из дому. Дети для юмора налепили ей на дверь портрет Моники Левински. Юмора бабка не поняла, а вот портрет ей понравился. И, закрывая дверь, она протерла его рукавом.

Несмотря на ранний час, две старухи уже сновали возле подъезда. Увидев бабку с палкой в правой руке и маленьким первомайским флажком в левой, они спросили:

— Ты куда это собралась?

Помахав палкой, бабка ответила:

— Поеду на митинх! Ильцину палкой по башке шлепну!
— Вот в милицию-то заберут на старости! Шлепнет она! — рассердилась одна старуха.

На остановке, кроме бабки, никого не было. Она еще надеялась погрозить какому-нибудь «Мерседесу», но машины вовсе еще не ходили. Первым приехал троллейбус. Сонный водитель развеселился, глядя на бабку, пропустил ее в переднюю дверь и спросил:

— Что, бабка, на митинг?

На какой остановке выходить, бабка не помнила, уж лет десять никуда не ездила. Когда подъехали к Кузьминкам, водитель ее проводил:

— Счастливо, бабка!

Когда-то она жила на Ростовской набережной. Оттуда было рукой подать до Белого дома. А поскольку последние громкие события происходили именно там, бабка и отправилась к Белому дому. Но добираться решила по-старому — от Киевского вокзала по Смоленской набережной. Однако, попав в метро, бабка совершенно растерялась. Она все забыла. Перечитав названия станций, так и не поняла, куда надо ехать. Две грузинки с огромными сумками рассказали ей, как добраться до «Киевской».

Шум поезда бабку перепугал, вагон трясло, кругом были незнакомые люди. Проехав несколько остановок, она не могла вспомнить ни слова из того, что говорили грузинки. Сидела тихонечко, пока не услышала:

— Бабуля! Конечная! Выходи!

Женщина в красной шапке внушала доверие. Бабка к ней и обратилась:

— Дочка, — сказала она, — а как на «Киевскую»-то проехать?
— До «Краснопресненской» доедете и пересядете, — ответила женщина.
— Ты уж меня проводи, а то я забуду.

Женщина провожать ее не стала, но препоручила интеллигентному мужчине, он ехал до «Киевской». Пока они туда добрались, мужчина весь изнервничался. Бабка порывалась выходить на каждой остановке и агитировала его отправиться вместе с ней на митинг: «Одной-то мне уж не по силам».

Когда она вышла из метро, часы на башне Киевского вокзала показывали половину девятого. Бабка устала. Она перешла дорогу и уселась на лавочку. Кругом сновали бомжи и нищие, ругались усталые, нервные украинцы.

— При нас такого не было! — обратилась бабка к другой, незнакомой бабке, сидящей рядом.

Но другая бабка была то ли глухая, то ли по-русски ничего не понимала. Она молча, без эмоций разглядывала собеседницу.

На Бородинском мосту бабка остановилась. Она помнила Москву-реку еще без мощных каменных берегов. Ивовые деревья, камыши, мостки для полоскания белья тянулись вдоль всей реки. Повсюду сидели мальчишки с удочками. Вон там, возле Новодевичьего, в двадцать восьмом году утонула ее подруга. После этого было страшно спускаться с берега, подходить к воде. Но потом с будущим мужем все лето она каталась на лодке. Лодок было много там же, у Новодевичьего монастыря.

В детском пальто, в белом платочке, с флажком в руке бабка была похожа на девочку. Она долго простояла на мосту и, когда оглянулась на Белый дом, поняла, что погорячилась. В такую даль ей ни за что не добраться.

— Анчихристы! — сказала она, помахав палкой, и отправилась на лавочку к Киевскому вокзалу.

На этом бы недолгое бабкино путешествие и закончилось. Но мимо лавки проходила группа пожилых коммунистов. У каждого на груди красовался алый бантик, приколотый значком с профилем Ленина. С ними был мальчик лет десяти, тоже с бантиком и значком. Увидев бабку с флажком, старший группы подозвал мальчика: «Петя!» — и что-то ему шепнул.

Мальчик резво подскочил к лавке, запустил руку в пакет, и не успела бабка опомниться, как на ее пальто заалел бантик. Она взмахнула руками и восхитилась:

— Ангел юной! Пиинер! Дай тебе Бог здоровья, внучек!

На это пионер отдал ей салют и отчеканил:

— Всегда готов!

Бабка взяла мальчика за руку:

— А куда ж идете-то?
— На Красную площадь!
— В мавзолей, наверное?
— Нет! — ответил мальчик. — На митинг!
— И там митинх! — обрадовалась бабка. — Как раньше, против мавзолея! Вот молодцы! А петь, плясать будут?
— Будут! — ответил старший группы. Бабка внезапно ощутила юношеский прилив сил, забыла об усталости:
— Внучек! Внучек! Погоди! Я с вами!

В метро митингующие много и шумно говорили. О чем, бабка не понимала, но решила, что о чем-то очень умном. «Как дедушка мой говорят!» — подумала она и встряла в разговор:

— Илинид Ильич какой старенький был, а как при нем хорошо жили!

На «Третьяковской» Петя бабку покинул — она шла очень медленно, ни за кем не поспевала.

— Бабушка! — обратился к ней старший. — Идите за всеми, там встретимся! Бабка семенила рядом с толпой. Ее обгоняли веселые, нарядные люди с флагами и транспарантами.

Между тем она опять устала, от пестрой толпы и шума кружилась голова. К счастью, рядом оказалась чугунная ограда на кирпичном фундаменте. На этом фундаменте бабка и примостилась:

— Малость отдохну и дальше пошкандыбаю.

Отдыхала она вовсе не малость, а довольно долго. И стала даже колебаться, стоит ли идти дальше... Но с Васильевского спуска донеслись звуки духового оркестра, и бабкины сомнения исчезли.

Люди — кто поодиночке, кто группами — шли уже в обратную сторону, когда она наконец добралась до места.

— Где Ильцин? — спросила бабка у первой же компании.
— Пьянствует! — ответил грозного вида мужчина.

Бабка решила, что мужчина пошутил, но спорить не стала, подошла к другой компании с тем же вопросом:

— А где Ильцин?

Эти люди только пожали плечами и отвернулись. Она разозлилась: «Приперлась в такую даль, а тут ни Ильцина, ни песен!» Ее раздражало, что у мавзолея никакой демонстрации нет, что туда даже не пускают. «Обманули, сволочи!» — думала она о коммунистах с Киевского вокзала.

Но удовольствие бабка все же получила. В одном месте дедушка с красным лицом читал лютые стихи о негодяях, засевших в Кремле. Смысла в этих стихах бабка не разбирала, но ее восхищало то, что можно прямо на улице бесплатно послушать концерт. Старичок был очень резвый, он читал и читал, а бабка все слушала да слушала. И дослушалась до того, что ей стало плохо. Сказались усталость и резкая перемена обстановки. В придачу она с утра ничего не ела. Не разбирая дороги, бабка направилась к синему вагончику у Кремлевской стены, надеясь найти там место, где можно присесть. И сделала это не напрасно — у вагончика стоял старый железный стул без спинки. Кроме того, две женщины, увидев, что бабку качает и она сейчас свалится, подхватили ее под руки и помогли добраться до стула. Одна женщина вытащила из сумки и дала ей два пирожка — один с мясом, другой с капустой. Бабка эти пирожки сразу скушала. А как скушала, ей опять сделалось хорошо.

Спуск стал заметно пустеть. Повсюду замелькали оранжевые жилеты дворников. Подцепили и увезли вагончик. Стул забирать не стали — кому он нужен, старый, чуть живой.

Бабке очень захотелось домой. Но она решительно не помнила, откуда пришла и куда теперь идти.

Дворник, убиравший этот участок, долго подметал мостовую вокруг бабки. Собрав мусор в большой черный пакет, он сказал:

— Давай, давай, бабка! Иди домой! Хватит тут сидеть!
— А куда ж идти-то, сынок?
— Не знаю! Откуда пришла, туда и иди! Вон там метро! И грубый дворник махнул рукой в сторону моста. Бабка отошла подальше, увидела, что дворник на нее не смотрит, и погрозила ему палкой.

От утомительного дня в голову ей приходили только самые непосредственные мысли. Она решила, что подниматься на мост тяжеловато, а спуститься к набережной намного проще.

Людей вокруг уже не было вовсе. Огромный угол Кремлевской стены нависал над ней, и казалось, вот-вот раздавит. Бабку охватил ужас. «Пропала!» — подумала она и, как слепая, махая палкой, заметалась по безлюдной набережной. Время от времени бабка выскакивала на дорогу. Машины тормозили, громко сигналили, она пугалась и отбегала на тротуар. Кроме прочего, бабка страшно замерзла. Она надеялась, что кто-то к ней подойдет и поможет добраться до дома. Но уже смеркалось, а никто не подходил, только машины безразлично проносились мимо.

На реке расходились две баржи: одна, пустая, — вниз, другая, груженная песком, — вверх. По песку шлепала одинокая ворона.

Когда совсем стемнело, бабка, то ли нарочно отважившись, то ли уже перестав соображать, вышла на дорогу и замерла с палкой и флажком.

Ей сигналили, ослепляли фарами, но бережно объезжали. И только когда бабке удалось собрать приличную пробку, подъехала машина ГАИ. Из машины вышел средних лет капитан и направился к бабке. Тут она и вспомнила старуху-соседку и ее слова: «Попадешь на старости лет в милицию!» Она ринулась было бежать, но капитан взял ее под локоть и отвел на тротуар:

— Ты что ж, бабуля, правила нарушаешь?
— Мне домой... — пролепетала бабка.
— Вот и иди домой! Только по тротуару. Где живешь-то?

«Раз адрес спрашивает, — подумала бабка, — значит, заберет» — и ответила:

— Я раньше на Ростовской жила, в комнате! У нас с мужем комната была...

У капитана была такая же старенькая мама, он пожалел бабку:

— Бабуля, ты глухая, что ли?
— Сам ты глухой! Я нитку в иголку без очков вставляю!
— Молодец! Адрес свой помнишь?
— Улица Судакова.
— Это в Люблино, что ли? — спросил капитан.
— Какой в Люблино! В Москве!
— Понятно, — сказал капитан.

Он проголосовал первой попавшейся машине. Остановилась темно-серая «Ауди». Капитан обратился в открытое окошко:

— Ребят! Бабушку в Люблино отвезете?

Пассажир, молодой солидный человек в дорогом костюме, спросил у водителя:

— Отвезем, Олеж?
— Сан Саныч, да ну ее... — ответил водитель. — В Люблино тем более!

Но у Сан Саныча тоже была старенькая мама.

— Давай отвезем, — сказал он, вылезая из машины.

Он открыл дверь и бережно усадил бабку на заднее сиденье. Бабка насторожилась, но виду не подала.

— Улица Судакова, — сказала она и тут же подумала: — Ну все, влипла, старая дура!
— Бабуль, ну как митинг? — спросил водитель.

Бабка сообразила, что нужно прикинуться «своей», и, изображая безразличие, ответила:

— Да сволочи! Орут, флагами машут! А сами всю площадь заплевали!
— Бабуль, а зачем шла-то? — спросил Сан Саныч.
— Дак ить я думала — будут петь, плясать. Ить мы как раньше-то: на работу — с песней, с работы — с песней!

Сан Саныч вполголоса сказал водителю:

— Крепкие люди были, есть нечего, ходить не в чем, а они поют. Тут за день накувыркаешься, так не до песен.

«Сговариваются! — подумала бабка. — Господи, спаси и сохрани!» Она срочно решила форсировать события и запричитала: «А ить у меня дома и крошки нету! Пенсию не дают, дак я всю мебель продала, голову притулить негде! За три дня два пирожка съела — с мясом и с капустой!»

— Три дня не ела и поехала на митинг песни петь? — спросил Сан Саныч.
— Дак ить песни-то чего, песни я люблю!

Сан Саныч неожиданно повернулся к бабке, перед ней грозно сверкнули его очки.

— Бабуль! Спой чего-нибудь, а?
— Не слышны в саду даже шоро-охи... — загнусавила бабка.

Сан Саныч внимательно слушал, потом развернулся и, к величайшему бабкиному удивлению, стал ей подпевать. Да так звонко и весело, что бабка даже растерялась. Спели «Вечера», начали про Марусю, потом «Клен ты мой опавший...»

Бабка успокоилась и развеселилась, развеселились и водитель и Сан Саныч.

— Олеж, останови у «стекляшки», — сказал он, — сигареты кончились. Сан Саныча не было долго, и бабка снова начала волноваться. Вернулся он с большим пакетом: «Держи, бабуль. А то три дня не ела — далеко ль до беды».

Бабка глянула в пакет, он был набит продуктами, да сплошь дорогими. В магазине она их видела, но ничего позволить себе не могла. Прижала бабка пакет к груди и заголосила:

— Ангел юной! Дай тебе Бог здоровья, сынок!..

В квартире разрывался телефон, звонила внучка Света:

— Бабушка! Ты живая?
— Живая, — ответила бабка.
— А мы уж думали, померла наша бабушка! Где была-то?
— На праздник ездила!
— Какой праздник?
— А такой, пели, плясали! Туда — с песней, оттуда — с песней! Гостинцы раздавали, каждому по сумке! Я таких и не видела!

Восьмого ноября в семь часов утра вчерашний водитель троллейбуса подъезжал к остановке на улице Судакова. На остановке стояла бабка в беленьком платочке, с флажком и алым бантиком на груди. «Опять Ельцина бить поехала, — подумал водитель, — ну, теперь точно в стране порядок начнется».

Виктор ЗАЯЦ