Рубрика Алексея Торгашева
УМОМ МАШИНУ НЕ ПОНЯТЬ!
Науку делают в голове, а в лаборатории — осуществляют. Капают в пробирки, разгоняют на ускорителях, считают дозиметрами. Лаборатория — промежуточный этап между голой гипотезой и теорией, этап сборки новых технологий и смерти старых. Кроме того, лаборатория — это всегда люди, которые в ней работают. Они придумывают эксперименты, спорят, пьют чай и ведут научные, околонаучные и совсем не научные беседы.
Было время, когда я тоже клал живот на алтарь науки молекулярной биологии. Потом науку в России разнесло в щепки реформами, а исследователей — по всем континентам, я бросил пробирки, как и большинство друзей, не прижившихся за границей. Бросить-то мы бросили, но привычка к трепу о прогрессе осталась. Несмотря на то что в Москве обитают всего несколько человек из тех, с кем еще можно затеять пиршество духа на основе последних экпериментальных данных, несмотря и на то, что все мы безнадежно отстали от самого передового, мы прекрасно понимаем, что нашу жизнь определяют не политика, не сегодняшний заработок и не отношения с начальством, а технология. И еще мы прекрасно знаем, что время между фундаментальными исследованиями и их воплощением в реальной жизни цивилизации сократилось до минимума. Теперь уже трудно сказать, когда оно наступит, будущее, потому что будущее уже наступило. Наверное, поэтому мы очень любим рассуждать о том, что будет завтра. Ведь очень многое из этого уже придумано. Результаты наших околонаучных рассуждений я и предлагаю читателю в новой рубрике журнала. В максимально упрощенной форме, разумеется.
«Intel» в бешеном темпе выбрасывает на рынок процессоры, наращивая мощность; Билл Гейтс — программы, которые цинично называют «дружелюбными», в переводе на человеческий — «с понятиями»; развивается Интернет со сложнейшими поисковыми системами, появляются говорящие компьютеры... Это только то, что на поверхности, самое примелькавшееся, но и оно — офисно-бухгалтерско-вычислительно-игровое — уже оставляет кучу людей без работы, потому что делает это лучше. Еще есть многопроцессорные машины, экспертные системы, активные базы данных, нейронные сети — все то, что в совокупности грозит стать искусственным интеллектом, перевернуть мир и столкнуть нас, самодовольных человеков, с вопросом: «А мы-то зачем?» Как говорит Воннегут: «Самое страшное для человека — это когда его никто ни для чего не использует».
«Он утверждает, будто человек -
это только промежуточное звено,
необходимое природе для создания
венца творения: рюмки коньяка
с ломтиком лимона».
Братья Стругацкие
«Понедельник начинается в субботу»
МОЖЕТ ЛИ МАШИНА МЫСЛИТЬ?
Когда мне было семь лет, наш класс повели на экскурсию в вычислительный центр. Компьютеры были внушительные, назывались электронно-вычислительными машинами, щелкали перфораторами и, как объяснил оператор в белом халате, считали чрезвычайно быстро. Таблицу умножения машины знали лучше меня, но в детском самомнении своем я был уверен, что думать они не могут. В конце концов сама таблица умножения знала себя еще лучше — води пальцем по сеточке на обложке тетрадки — получишь ответ. Шел 73-й год, разгар споров про искусственный интеллект, который в глазах журналистов ассоциировался с картонными роботами, построенными пионерами в кружках «Умелые руки».
Второй раз я повидался с компьютером в 89-м, на курсе программирования. «Экстишка» оказалась компактной, с дисплеем и «понимала» английский с клавиатуры. В языках программирования употреблялись выражения типа «если, то...», «и/или» и прочие элементы формальной логики. Машина умела выбирать и опять делала это лучше меня. Но я был молод, беззаботен и снова уверился, что «ничего она себе не думает, а делает что скажут». Наверное, зря. Ведь формальная логика — часть нашего, человеческого, способа думать. Если мы до сих пор и не сдали эту позицию в соревновании с искусственными мозгами, то сдадим в ближайшие годы. Какая будет следующей?
Книга Тьюринга «Может ли машина мыслить?» появилась в 61-м году и вызвала неистовые споры. Спорили, как водится, физики и лирики. Физики утверждали, что вот еще пару лет, и машина станет умнее человека, а лирики, соответственно, отвечали: «Да никогда она, тупая, «Отелло» не напишет!» Неправы были те и другие. Потому что машине писать «Отелло» вроде как незачем, а с другой стороны — задача создания мыслящего компьютера оказалась несколько сложней, чем казалось при первом штурме. Споры утихли, лирики занялись своим делом, с удовольствием поменяв «ремингтоны» на персоналки, а физики — своим, упорно выстраивая компьютеры побыстрее и поумнее. Сам термин «искусственный интеллект» использоваться почти перестал как слово, не совсем приличное.
|