ЛЮБОВЬ АЛБАНЦА
Издательство «АСТ» готовит к выпуску новый роман Эдуарда Тополя «Я хочу твою девушку». Это двухтомное сочинение имеет длинный подзаголовок: «Русско-французский роман-карнавал, или Любовные истории знаменитого московского плейбоя Александра Стефановича, рассказанные им Эдуарду Тополю». Выход двухтомника Э. Тополя и А. Стефановича «Я хочу твою девушку» планируется на конец года, заказать его можно по адресу: 107140, Москва, а/я 140, «Книга по почте». Справки: 215-43-38, 215-01-01, 215-55-13.
В 1957 году я был пионером и учился в 153-й школе города Ленинграда. Более того, я был звеньевым, занимался общественной работой и на мне лежала подготовка к Всемирному фестивалю молодежи и студентов. То есть я выпускал какие-то стенгазеты и отвечал за приветствия на встречах с иностранцами, которых мы тогда впервые в жизни видели. Фестиваль еще не начался, шла только подготовка, поэтому иностранцами-гостями нашей школы были редкие иностранные студенты, которые обучались в вузах нашего города. А обучались там в основном китайцы, а также не столь многочисленные представители соцстран.
Одним из таких гостей был представитель Народной Республики Албании, студент Политехнического института. Придя в нашу школу, он обнаружил, что никому тут не нужен, и слонялся по коридорам, а старшая пионервожатая накричала на меня, что я должен подойти и его поприветствовать. А надо сказать, что приветствие у меня уже было заготовлено. И подойдя к нему, я произнес на чистом албанском языке два слова: «Пачэ! Мичефи!», что означало: «Мир! Дружба!» Албанец был совершенно потрясен, погладил меня по голове, встретился с пионерами и поведал нам какую-то лабуду про нерушимую албано-советскую дружбу. Как я уже говорил, жизнь богаче любой литературы, и то, что в литературе кажется притянутым за уши, в жизни порой случается совершенно естественным образом. Кто мог знать, что тот самый албанец, которому я сказал: «Пачэ! Мичефи!» — и который совершенно случайно зашел в 153-ю школу на Гончарной улице возле Московского вокзала, был тайным любовником моей двоюродной сестры Наташи, которая училась в том же Политехе на несколько курсов младше него.
Наташа жила тогда со своими отцом и матерью по соседству с нашей Гончарной улицей, на Старом Невском проспекте, в большой четырехкомнатной квартире, и ее отец, дядя Сережа, был родным братом моего отца. Более того, он был у отца самым любимым братом. То есть то была большая семья, много братьев и сестер, но отношения между моим отцом и дядей Сережей были особенные. Дело в том, что дядя Сережа и мой отец выделялись из остальных своих братьев и сестер как люди, сделавшие карьеру. Мой отец был известным в городе журналистом, заместителем главного редактора детской газеты. А дядя Сережа был человеком, сделавшим карьеру в органах НКВД, которые по тем временам были второй головой нашей коммунистической гидры. В Ленинград дядя Сережа приехал совсем недавно, и приехал он с Дальнего Востока, где занимал должность начальника концлагерей острова Сахалин. Был он абсолютным, как я понимаю, фанатом по своей гэбэшной части, за что в 1955 году был вычищен из партии и из НКВД, но не посажен, а, обиженный, приехал в город трех революций для продолжения жизни в качестве военного пенсионера.
Можешь себе представить, что это был за человек и каких взглядов он придерживался. Я хорошо помню этот 1955 год, когда сталинские лагеря начинали закрываться и дядя Сережа вернулся в свою ленинградскую квартиру, которая была у него на брони. Вся огромная семья собралась за длинным столом в его четырехкомнатной квартире, набитой старинной мебелью. Дядя Сережа сидел во главе стола, а на противоположном конце этого стола сидела моя бабушка, которая была главой семьи и родила всех этих братьев и сестер. А мой отец, как я уже говорил, был журналистом и, наверное поэтому, человеком свободных взглядов. И вот, сидя за столом в доме своего брата, полковника НКВД и бывшего начальника сахалинских лагерей, мой отец — в 1955 году, то есть еще до разоблачения культа Сталина и светоносного Двадцатого съезда партии! — сказал, что Сталин был далеко не так идеален, как мы его себе представляли, и вообще, много безвинных людей пострадало в лагерях. На что дядя Сережа — я хорошо помню этот жест, хотя я был маленьким мальчиком, но даже я замер от ужаса, — дядя Сережа протянул правую руку в угол комнаты, взял оттуда саблю, вытащил ее из ножен и взметнул ее над столом.
Наступила гробовая тишина.
Все отпрянули в разные стороны.
И тогда дядя Сережа сказал, что если кто-нибудь, даже его самый любимый родной брат, произнесет в его присутствии хоть одно плохое слово о Сталине, то он его зарубит. При этом лицо дяди Сережи выражало такую решимость, что все просто замерли от вида этой сабли, которая взлетела над их головами и готова была обрушиться на любую из них.
И только моя бабушка встала, абсолютно бледная, из-за стола, подошла к нему, выкрутила эту саблю из его руки и унесла ее в дальнюю комнату.
Думаю, теперь ты понимаешь, кем был мой дядя Сережа. Поэтому, когда Наташка закрутила роман с иностранцем, говорить об этом дяде Сереже было, конечно, нельзя. Дядя Сережа зарубил бы Наташу точно так, как он, не дрогнув, зарубил бы моего отца за любое нелестное слово в адрес великого вождя всех времен и народов. Потому роман Наташи и албанца по имени Артан возник и развивался втайне. И вот в момент, когда этот Артан пришел в нашу школу, роман их был в самом разгаре, о чем ни я, конечно, и никто в нашей семье не подозревал. Думаю, что об этом романе вообще не знал никто, кроме этих двух людей — албанца Артана и русской Наташи.
Между тем наступили глобальные исторические события. Благодаря Хрущеву в Советском Союзе был разоблачен культ личности и соответственно изменилась внутренняя и внешняя государственная политика. Однако не все социалистические страны приняли эту линию. Страны Восточной Европы — от Болгарии до ГДР — стали тоже поносить Сталина, изгонять своих «великих вождей», но две страны социалистического лагеря уперлись рогом в землю и продолжали твердить, что Сталин — самый великий человек планеты, он был, есть и остается путеводной звездой всех народов. Эти две страны были — самая огромная страна мира Китай и самая маленькая и бедная страна Европы Албания. Поэтому и Китай и Албания в срочном порядке отзывали всех своих студентов на родину, чтобы они не заражались в СССР духом ревизионизма.
Теперь я должен сказать несколько слов об Артане. Он происходил из знаменитой албанской революционной семьи, которая имела такие заслуги перед коммунистической партией Албании, что была близка к самому хозяину страны, генеральному секретарю албанской компартии Ходже. И близка настолько, что Ходжа считал Артана своим воспитанником. То есть Артан в детстве неоднократно сидел на коленях у великого дяди Энвера и дергал его за усы, а Энвер Ходжа поучал мальчика, как жить, и считал, что этот мальчик — олицетворение всей молодежи Албании. Поэтому Артан окончил албанское суворовское училище и, когда перед ним встал выбор, кем быть, решил стать военным инженером. И поехал в Советский Союз, в Ленинградский политехнический институт, который давал лучшее в мире образование в области военного машиностроения.
И вот когда Артана в конце пятого курса отозвали в Албанию, то, я думаю, он испытал двойной шок. Во-первых, худо-бедно, но Ленинград был в то время довольно цивилизованным городом с весьма интеллигентным населением. Из этого населения вышли Анна Ахматова, Иосиф Бродский, Сергей Довлатов и другие знаменитости. В Ленинграде находятся Эрмитаж, БДТ, «Ленфильм», консерватория. В ЛПИ преподавали выдающиеся ученые. Питерское студенчество не отставало от московского по части увлечения Ремарком, джазом, штанами-клеш и публичными обсуждениями романа Дудинцева «Не хлебом единым». По Невскому ходил троллейбус, а под городом уже прошла первая линия метро. И когда после всего этого молодой человек попадает на свою малоцивилизованную родину, где главным транспортным средством является осел, то он испытывает шок. Ведь Албания была единственной в Европе страной, не имевшей железной дороги. Об автомобильных дорогах там даже вопрос не стоял, поскольку автомобилей в Албании не было. Это была абсолютно нищая горная страна, зараженная коммунистической заразой, где люди, готовясь к атомной войне с США, без конца строили бомбоубежища. Вся страна была изрыта бомбоубежищами, которые были сделаны в скалах, хотя совершенно непонятно, кому нужна была эта Албания и зачем США ее завоевывать.
А во-вторых, этого молодого человека оторвали от любимой девушки — да еще по причине идеологических разногласий между Албанией и Советским Союзом! Привыкший к вольному духу ленинградского студенчества, Артан, явившись в Албанию, стал, отпускать соответствующие колкости по поводу албанского социализма. Сначала ему сделал замечание сам Энвер Ходжа, потом Ходжа уже не снисходил до него, а замечания ему делали члены его семьи. Потом Артана вызвали в албанскую госбезопасность и сделали ему последнее предупреждение. А когда он в очередной раз выразил сомнение в том, что Албания является процветающей страной, то был отправлен в ссылку на югославскую границу, в самый бедный и отдаленный район своей самой нищей в Европе державы. Там он и еще один юный диссидент должны были пасти коз в горах. Их никто не охранял, потому что охранять их было бессмысленно. То была самая глухая дыра на свете. И Артан с новым другом и товарищем по несчастью провел в этой дыре целый год. Но, будучи единомышленниками, подкрепившись козьим молоком и проверив друг друга в условиях борьбы с горными буранами, эти молодые люди поставили перед собой цель сбежать из этой Албании к едрене фене. А поскольку Артан в своей жизни видел только две страны, а именно — свою кошмарную, с отсутствием цивилизации Албанию и становящийся, как ему казалось, на рельсы демократии Советский Союз, то Советский Союз и являлся для него путеводной звездой. А кроме того, там жила его любовь — русская девушка Наташа, светлый образ которой он не мог позабыть даже в обществе албанских коз.
И вот во имя этой любви к Советскому Союзу вообще и к моей кузине Наташе в частности они начали обрабатывать козьи шкуры, чтобы сделать из них ни больше ни меньше, а воздушный шар. Артан, как без пяти минут инженер и выпускник ЛПИ, произвел все расчеты и понял, где кроется главная трудность. Она заключалась в том, что овечьи шкуры довольно жесткие и тяжелые, а создание воздушного шара требует легких материалов. К тому же у них не было никаких приспособлений для тонкой обработки шкур, эти приспособления нужно было мастерить по ночам и прятать. Козы тоже были на учете, их нужно было воровать, списывать на нападения волков. То есть все было довольно сложно, рискованно и развивалось медленно, как в лучших фильмах о побегах из лагерей смерти.
Однако они преодолели все трудности и за год этой кропотливой работы сделали воздушный шар из козьих шкур. Этот шар они наполнили горячим воздухом и, зацепившись вдвоем за одну веревку, перелетели югославскую границу, где тут же загремели в югославскую тюрьму как албанские шпионы.
В этой тюрьме их держали полгода.
А Югославия тогда была центром мирового ревизионизма, то есть социализма «с человеческим лицом» — вот что такое ревизионизм (для тех, кто не знает). Поэтому в тюрьмах там не пытали, не давили каблуком гениталии, не выбивали на допросах зубы и не прокалывали барабанные перепонки. Что позволило Артану не признать себя ни албанским, ни китайским шпионом, а на протяжении всех допросов на вопрос: «С каким диверсионно-шпионским заданием пересекли вы границу Югославии?» — отвечать одно: «В Ленинграде живет моя любимая девушка Наташа, и я сбежал из Албании для того, чтобы соединиться с ней». За полгода ежедневных допросов следователям так надоело слышать одно и то же, что в один прекрасный день его действительно депортировали в Советский Союз.
Но как только в аэропорту Пулково приземлился самолет, прилетевший рейсом из Белграда, Артан был арестован и препровожден в следственную тюрьму КГБ на улице Воинова, где был помещен в камеру для особо опасных преступников, в которой когда-то, еще при царском режиме, сидел Ленин, что впоследствии стало для Артана предметом особой гордости. В тюрьме ленинградские следователи задавали ему тот же вопрос, что и югославские. А именно: «С каким шпионско-диверсионным заданием вы пересекли границу Советского Союза?» На что Артан отвечал с чисто албанским упрямством: «В Ленинграде, на Старом Невском проспекте живет моя любимая девушка Наташа, которую я не смог позабыть, и ради воссоединения с ней я, собственно, и прибыл». А поскольку попытки примерить человеческое лицо докатились к тому времени и до СССР, Артану и тут не отбили ни почки, ни гениталии, а еще через полгода, когда русским следователям надоело это слышать точно так, как югославским, Артана вывели из тюрьмы и пинком под зад выбросили на Литейный проспект — в том виде, в каком он прибыл из югославской тюрьмы, куда попал, как ты помнишь, на воздушном шаре прямо с албанских козьих пастбищ, то есть в рубище.
В этом замечательном наряде Артан, который знал Ленинград не хуже столицы Албании Тираны, пешком прошел с Литейного проспекта на Старый Невский и позвонил в квартиру Наташи, моей двоюродной сестры. Нужно заметить, что с момента его вынужденного отъезда из Ленинграда прошло два года, и это были два года жизни девушки, которой в начале их любовного романа было восемнадцать лет, а теперь стало двадцать. А жизнь девушки в этот период течет значительно стремительнее, чем жизнь юноши. Поэтому Наташа уже давно забыла своего поклонника из какой-то Албании, и к этому моменту у нее был жених Вася, за которого она должна была выйти замуж, их документы уже были поданы во Дворец бракосочетаний на набережной Лейтенанта Шмидта. И когда Наташа увидела на пороге небритого, заросшего бородой и воняющего козлятиной человека в пастушьих лохмотьях, то она просто не узнала его и хотела захлопнуть дверь, считая, что какой-то бродяга лезет в квартиру. Тут он сказал:
— Наташа, я Артан.
Наташа упала в обморок.
Он поднял ее на руки, внес в квартиру. В квартире никого не было. Он побрызгал ей в лицо водой, она пришла в себя, и он ей рассказал всю историю. Он сказал, что в Албании, которая представляла собой концлагерь, он провел целый год в ссылке в горах и еще в двух других странах отсидел по полгода в тюрьме, но каждое утро он просыпался с мыслями о ней и каждую ночь, после любого допроса, засыпал с ее образом перед глазами, а по ночам видел ее во сне. И несмотря ни на какие испытания, он преодолел две границы, летел на воздушном шаре и выдержал все допросы во всех тюрьмах, чтобы теперь прямо из тюрьмы прийти к ней, своей любимой!
Конечно, в этой ситуации Наташа не могла ему сказать, что на днях выходит замуж. Сославшись на крутой характер своего отца, она вызвала по телефону свою подругу, дала ей какие-то деньги и попросила, чтобы эта подруга забрала Артана, отвезла к себе домой, вымыла, побрила, отвела в магазин, купила ему костюм, рубашку, туфли, носки. Кроме этого чисто человеческого желания помочь человеку, попавшему в беду, ею еще двигало и стремление как можно скорее избавиться от этого безумца, сплавить его с глаз долой, потому что вот-вот должен прийти жених Вася, чтобы ехать за свадебными нарядами. Короче, у Наташи, по ее собственным словам, других эмоций в тот момент не было. И действительно, эта подруга забрала Артана буквально за минуту до прихода Васи, а Наташа, счастливая, что так удачно все обошлось, поехала с Васей в «Салон для новобрачных» и другие магазины.
Но когда они в перерыве между какими-то магазинами зашли перекусить в сосисочную на Невском, Наташа вдруг посмотрела на Васю и спросила:
— Слушай, Вась, а ты меня любишь?
— Ну, само собой, — сказал он.
— А скажи мне, Вася, ты бы мог сесть из-за меня в тюрьму и просидеть в этой тюрьме, скажем, два года? Просто лично из-за меня?
На что Вася сказал:
— Что я, псих, что ли?
На что Наташа задумчиво сказала:
— А есть человек, который просидел.
Что дальше происходило в ее женской голове, мне доподлинно неизвестно, хотя она моя любимая двоюродная сестра. Но вся наша семья знает, что вечером она тайно позвала маму на кухню их четырехкомнатной квартиры и, закрыв дверь в комнату спящего отца, сказала:
— Мама, тут такое дело: был у меня любовник Артан, албанец по национальности. Он ради меня отсидел два года в тюрьме. В общем, я хочу выйти замуж за него, а совсем не за Васю.
Мама, выслушав всю историю, сказала:
— И правильно, Наташка!
А теперь я хочу пояснить, почему она сказала «Правильно». Тетя Галя была верной женой дяди Сережи, то есть верной офицерской женой, которая моталась с ним по всем дальним гарнизонам. Но сама она была женщиной с какими-то потрясающими способностями, которые она, конечно, не могла реализовать на Сахалине и в других тмутараканях. Но когда она приехала в Ленинград, то за короткий срок сделала фантастическую карьеру. Она стала директором самого лучшего в Ленинграде ювелирного магазина «Яхонт», который находился неподалеку от Дворцовой площади. Раньше, до большевиков, этот магазин назывался «Главный магазин Фаберже», и этим все сказано. Так вот, тетя Галя интуитивно все поняла и сразу же, еще не видя этого Артана, встала на его сторону.
Как ты понимаешь, влияние директора магазина «Яхонт» на жизнь города было совершенно безгранично. Она могла все. Поэтому на следующее утро она поехала с Наташей на набережную Лейтенанта Шмидта к директору Дворца бракосочетаний. Родственники жениха Васи говорят, что при входе в этот Дворец в руке у тети Гали были замечены небольшие коробочки для ювелирных изделий, а при выходе этих коробочек уже не было. Но мы, родственники Наташи, считаем, что это грязные домыслы и инсинуации. Потому что не станет один директор унижать другого директора такими мелочами. Короче, когда тетя Галя и Наташа уходили из этого Дворца, то анкеты новобрачных были заменены, и в них русская фамилия жениха Васи была исправлена на албанскую фамилию Артана.
Далее я опущу тот момент, когда жениху сообщили об этой метаморфозе. Он, я надеюсь, горевал недолго и вскоре утешился. Но самое интересное в том, что о замене жениха не успели оповестить всех гостей Наташиной свадьбы. А их было бесчисленное количество, ведь замуж выходила дочь самой хозяйки ювелирного магазина «Яхонт»! И все эти гости пришли с сервизами, хрустальными вазами и другими подарками, украшенными золотыми гравировками следующего содержания: «Новобрачным Наташе и Васе от таких-то родственников, друзей и так далее». А все эти подарки с благодарностью принимали Артан и Наташа. На этой свадьбе, которая была совершенно шикарной, огромной и проходила в самом фешенебельном зале гостиницы «Астория», оплаченном тетей Галей, отца Наташи, дяди Сережи, не было. Узнав о том, что его дочь променяла нашего коренного русского жениха на какого-то поганого иностранца, пусть даже из социалистической, но никому не нужной Албании, дядя Сережа пришел в ярость, сказал, что ноги его не будет на этой свадьбе, и проклял тетю Галю — организатора всей этой антипатриотической акции. А ночью во время свадьбы, оставшись один в их четырехкомнатной квартире, он той самой полковничьей саблей изрубил всю мебель, сервизы и вообще все, что попадалось под руку.
Поэтому после свадьбы Наташка и Артан ушли в какую-то квартиру, которую сняла им тетя Галя. Но самое главное, что с этого дня дядя Сережа перестал разговаривать со своей женой, тетей Галей, и они прожили в этом молчании двадцать последующих следующих лет. Это чистая правда. Двадцать пять лет они жили в одной квартире, как бывшие муж и жена, но не разводились. При этом тетя Галя готовила обеды и ужины, следила за хозяйством, стирала, убирала квартиру, покупала мужу какую-то одежду, но они не произносили ни слова. Но и это еще не самое страшное. Страшное будет впереди.
(Продолжение следует)
Эдуард ТОПОЛЬ
Александр СТЕФАНОВИЧ