стоит $200000
АЛЕКСАНДР ГРАДСКИЙ
Двадцать лет назад он собирал стадионы. «Столько зрителей во дворцах спорта и такие сборы, как у меня, были только у Высоцкого...» — замечает он, не сильно сожалея, что пик популярности уже позади
Говорить, что Градский — «уникальное явление эстрады», «живой классик» или «легенда русского рока», стало сегодня такой же банальностью, как «лошади кушают овес». Своеобычность его дарования, изощренность репертуара и непревзойденность вокального мастерства признаны и в Отечестве, и за пределами оного. Безголосые коллеги и безголовые критики никак не могут простить ему таланта, замешенного на крутом характере, и острого языка, подкрепленного серьезным образованием и вкусом, и оттого, судача о Градском, нередко пропускают в его фамилии букву «р».
А Градский на них — ноль внимания.
Он держится отдельно — и на подмостках сцены, и на подмостках жизни. За словом в карман не лезет. Цену себе знает. И в отчаяние никогда не впадал: он, подобно Иосифу Бродскому, «позволял своим связкам все звуки, помимо воя». В ноябре Александру Градскому исполнится 50 лет.
— Александр Борисович! Скажите, как очкарик очкарику, вы операцию никогда не хотели сделать?
— Меня Святослав Николаевич Федоров просто последними словами ругал! Ведь я свою жену отправил к нему на операцию еще лет пятнадцать назад, и у нее все прекрасно, а себе так и не сделал.
— Дорожите имиджем интеллектуала?
— Нет. Может, просто побоялся... Вам кофе с сахаром?
— Без...
— И правильно, тем более сахара в доме все равно нет.
— Боретесь с весом?
— И с весом, и никто из домашних не любит ни масло, ни сахар. Да и хлеб у нас бывает очень редко.
— Вы уж извините, что я с очков начал. Многие творческие люди страшно недовольны, что современные, пользуясь вашим знаменитым словечком, журналюги о творчестве их не спрашивают, а только о диетах, евроремонтах да пластических операциях...
— А с моей точки зрения, далеко не у всех «творческих людей» есть творчество.
— Ну к вам-то это не относится!
— Как сказать... Однажды я подумал: без чего я смогу обойтись? Выяснилось, могу обойтись без сочинения музыки — с 91-го года ничего не написал, кроме эскизов к «Мастеру и Маргарите» (опера, замысел которой Градский вынашивает уже лет двадцать. — В.В.) и двух-трех полупесен... И без сочинения стихов обойдусь — ни одного стихотворения за все это время, исключая какие-то куски к «Мастеру»... А без пения не могу. Во-первых, чтобы как-то зарабатывать и не умереть с голоду, во-вторых, чтобы самовыражаться. На ниве пения я сделал массу новых для себя вещей. Спел в Большом театре. Вспомнил «Шлягеры уходящего века» вместе со Светлановым и Долиной. Несколько сольных концертов, где и русская народная музыка, и романсы Рахманинова, и арии из опер. Не обойтись мне без пения.
— Одна моя подруга, известная пианистка, лауреат, дипломант и все такое, призналась как-то, что испытывает за роялем чуть ли не оргазм. А вас во время пения подобные чувства захлестывают?
— Момент полного счастья: я, публика и Бог. А вот чистой физиологии никогда не было.
— А кино или театр не прельщали?
— Я могу сыграть все что угодно, только актерских амбиций у меня нет. Я никогда не искал драматической актерской работы, а предложения поступали. Ваня Дыховичный предлагал мне и Вере Глаголевой играть в «Черном монахе». Были пробы, показавшиеся мне сильными. Но я сказал: «Ваня, если я буду играть, то буду играть так, как я хочу». Не хотел я никакой дипломатии, ведь можно было согласиться на его условия, а потом в процессе съемки перетянуть одеяло на себя, а это не мой стиль. Да мы и приятели с Иваном. В общем, ничего не получилось. В результате снялись Любшин и Таня Друбич. А еще было странное предложение от Алексея Германа.
— Неужели в «Хрусталева» вас заманивал?
— Да. Герман — человек совершенно уникальный, одержимый. Настоящий художник. Но он мне предложил невозможное: бросить все, отказаться от пения, от музыки и сниматься. «Считай, это главная роль — мой отец. Думаю, ты сможешь». Говорил, съемки займут приблизительно год. Как оказалось, растянулись лет на десять. Хорош бы я был, если бы согласился!
— Как вы сформулировали отказ?
— «Алексей, — говорю, — я человек профессиональный, вы скажите, когда и куда приехать, я приеду, но коллективная жизнь, как сектанты в лагере, — это не для меня. Мой любимый Никита Михалков так же делал: собирал всех в замкнутом пространстве, они там священнодействовали, снимая картину. Я этого совершенно не понимаю!»
— Что для вас важнее — общение или одиночество?
— Одиночество. Если бы я был вынужден постоянно общаться с людьми, то сошел бы с ума... Помните Мерил Стрип в фильме «Выбор Софи»? Гениальный момент! Фашистский офицер предлагает заключенной самой выбрать: кого из двоих ее детей оставить, а кого — в газовую камеру. И она кричит: «Сожгите мою маленькую дочь!» Страшнее этого я ничего в кинематографе не видел... Но если бы вдруг мне предложили выбирать, не между детьми, конечно, я бы выбрал одиночество.
— Ну, не будем о грустном. Вам с вашей роскошной шевелюрой не предлагали рекламировать шампунь?
— Никогда! Знают, я откажусь. Или столько, сколько я бы за это запросил, мне бы никогда не заплатили. Но я могу что-нибудь отрекламировать. Это работа, и ничего предосудительного в ней я не вижу.
— Вот Паваротти рекламировал Римский банк...
— Я подозреваю, не меньше чем за миллион долларов. А мне бы хватило и двухсот тысяч.
Влад ВАСЮХИН