ЛЮБОВЬ АЛБАНЦА

(Окончание. Начало в №32)

ЛЮБОВЬ АЛБАНЦА

А теперь мы отвлечемся от дяди Сережи и тети Гали и перейдем к нашим новобрачным, потому что они стали жить-поживать, добра наживать. Артан окончил свой Политехнический институт, получил Z`работу, Наташка тоже окончила институт, и они родили дочку по имени Анжелика, которая является моей двоюродной племянницей. Крестины новорожденной состоялись 21 августа 1968 года. Этот день я запомнил навсегда, потому что он вошел в историю не только как день крестин Анжелики, но и потому, что в этот день доблестные советские войска вошли в Чехословакию, чтобы покончить с «Пражской весной». И вот все наши родственники — а это уже огромная семья, у сестер и братьев моего отца выросли уже свои дети, — эта, я повторяю, гигантская семья собралась в квартире дяди Сережи на крестинах Анжелики. Дяди Сережи, конечно, не было, он демонстративно ушел из дому еще с утра.

Но это совершенно не портило наш праздник. Все были веселы, радостны, поздравляли родителей. А меня, который к этому моменту уже окончил Институт кинематографии и делал свой первый фильм на телевидении, Артан отозвал в угол, считая, очевидно, самым прогрессивным членом нашей семьи. Он отозвал меня в угол и со слезами на глазах сказал буквально следующее:

— Знаешь, Саша, я родился в Албании, это концлагерь, каких земля не видела. Это самая коммунистическая, темная, малоразвитая и отсталая мусульманская страна. А Советский Союз всегда был для меня самым светлым местом на Земле. Кроме того, здесь жила Наташа и вы, ее родственники, которых я так люблю, здесь есть еще масса людей, которые мне помогли, которые даже после тюрьмы восстановили меня в институте, приютили, дали работу. То есть я вас всех просто боготворил, считал самыми замечательными людьми в мире! Но, после того что произошло сегодня, я хочу тебе сказать: вы фашисты. Ты не представляешь, что происходит в моей душе! С одной стороны, это страна, которую я безумно люблю, а с другой стороны, я понимаю, что у вас психология оккупантов, что вы всюду заводите концлагеря, что везде, куда вы проникаете, вы сеете эту чудовищную бациллу коммунизма, навязываете всем свой режим и считаете, что вы, люди из обоссанных подъездов, можете управлять другими странами, нациями и народами. Что вам далась эта Чехословакия? Что она вам сделала? Что плохого сделали эти люди, которые хотят того же социализма, но с человеческим лицом, то есть чтобы в той же системе, которую вы строите, люди жили более или менее нормально. Почему вы должны вводить туда танки? Почему вы должны унижать и давить других людей?

То есть он мне высказал все то, о чем я думал сам. И он сказал, что с этого дня он будет думать только об одном — как отсюда уехать.

И действительно, это стало его идефиксом, он теперь постоянно вспоминал, как бежал со своим другом из Албании, зацепившись за веревку на воздушном шаре. Этого друга после долгих допросов в югославской тюрьме тоже занесло в Европу, в ее центральную часть, а именно в город Копенгаген, в Данию. Они иногда перезванивались, переписывались, поддерживали контакт, и за это время тот албанец стал уже процветающим хозяином нескольких модных копенгагенских ресторанов. И Артан решил улететь к своему другу. Для него, как человека без гражданства, не составляло большого труда сесть в самолет «Ленинград — Копенгаген» и через два часа сорок минут ступить на землю свободной и демократической Дании.

Он ступил на эту землю, чтобы начать новую жизнь, но его ждал удар. Он мне рассказывал: «Ты не представляешь, чем для меня были первые месяцы пребывания в Дании! С одной стороны, это прекрасная цивилизованная страна. А с другой стороны, я приехал из коммунистического блока, никому не нужный человек. Единственное, что мне сделал мой друг-албанец, а ведь мы с ним перед побегом поклялись помогать друг другу, и вот он мне помог — он взял меня мойщиком писсуаров в свой ресторан. Меня, инженера с высшим образованием! Меня, с которым он делил кусок хлеба с козьим сыром. Меня, с которым он год вручную выделывал козьи шкуры для побега, стирая руки до мозолей. Меня, который вывез его на воздушном шаре из нашей сраной Албании. И меня, с которым он полгода сидел в югославской тюрьме. После всего этого он дал мне лежанку в бытовке своего ресторана и работу уборщика сортиров. По ночам, когда я руками вынимал бычки из писсуаров, я плакал. Просто плакал...»

Но Артан оказался человеком не слабым, он не сломался и действительно практически заново начал свою жизнь. За то время, что он работал мойщиком писсуаров, ему выправили документы, он получил пособие политэмигранта, и Дания предоставила ему квартиру — маленькую, но свою. Вскоре он из мойщика писсуаров превратился в официанта, потом в бармена, а потом так хорошо стал работать агентом по закупке продуктов для ресторанов своего хозяина, что через какое-то время стал его компаньоном и, получив в банке кредит, даже выкупил у него один из ресторанов. К этому моменту, несмотря на то что все было очень сложно и дядя Сережа не давал разрешения на отъезд дочери, он сумел и Наташу вырвать из лап коммунистов и перевезти в Данию, где уже имел большую квартиру, машину, ресторан и постоянный заработок.

Наташа, приехав туда, вдруг выяснила, что обладает редкой и очень нужной на Западе специальностью инженера по вентиляционным установкам. Она устроилась на работу в хорошую архитектурную фирму и стала сама зарабатывать деньги.

Между тем карьера Артана не остановилась на ресторане, а продолжала стремительно развиваться. Ему пришла в голову одна простая, но гениальная мысль. Он обнаружил, что город Копенгаген, несмотря на все его процветание, обладает одной унылой деталью. В городе Копенгагене в то время продажа алкоголя была по ночам запрещена, а в 23 часа закрывались почти все рестораны, поскольку все благонравные датчане шли спать. Тем, кто не знает датской жизни, нужно сказать, что когда датчанин рождается, то уже известно место на кладбище, где он будет погребен. То есть вся жизнь человека расписана: она будет хороша, добротна, но все будет ясно и определенно до самого конца. А Артан прошел албанский концлагерь, югославскую тюрьму, русский КГБ, крутился, чтобы выжить, в России — он не мог смириться с этим унылым укладом. И ему пришло в голову открыть в Копенгагене сеть ночных молочных баров. Не нужно тебе объяснять, что эти молочные бары в самое короткое время стали центрами молодежных тусовок, в которых продавались наркотики. И Артан сказочно разбогател. В самом фешенебельном районе Копенгагена они с Наташей купили старинный дом, сложенный из гранита и набитый огромным количеством роскошной старинной мебели. Они купили огромную американскую машину, ложу в театре, виллу в Ницце и вообще стали первыми людьми этого города.

При этом Наташа не забывала своих родителей, вернее, одну родительницу — маму, потому что папа не разговаривал с ней тоже. И она постоянно делала вызовы своей маме. Но что значит вызов в Данию для жителя Советского Союза, если он, то есть она — директор крупнейшего ювелирного магазина? Тетя Галя залетала на минуточку в Данию, а потом они с Наташкой и малолетней внучкой Анжеликой садились в самолет и летели во Флориду, на Гавайские острова, в Италию или в Австралию. То есть они облетели весь мир. И тетя Галя стала такой мировой туристкой, просто не было на Земле райского уголка, где бы она ни побывала со своей дочерью. Как раз в это время появились фотоаппараты «Кодак» с цветной фотопленкой, и из каждого путешествия тетя Галя привозила сотни фотографий. С дядей Сережей, как известно, она не разговаривала. Поэтому она просто выкладывала перед ним пачки этих фотографий и гордо уходила на работу, а дядя Сережа целыми днями рассматривал эти фотографии, изучал по ним, как живет его дочка, и сравнивал со своей жизнью.

Тут следует честно отметить, что жизнь дяди Сережи была не такой уж плохой. Он восстановился в партии и стал директором пищеторга Смольнинского района Ленинграда. А на территории Смольнинского района, как известно, находится Смольный институт благородных девиц, в котором был расположен обком партии. То есть дядя Сережа тоже стал одним из уважаемых людей Ленинграда. Но что была его жизнь, даже самая прекрасная, с лучшим харчем, который он выносил со своих складов в немереных количествах, — что была эта партейная жизнь рядом с гавайскими пляжами, американскими автомобилями и виллами на Лазурном берегу?

И на двадцать пятом году семейного молчания, когда дядя Сережа досмотрел очередную пачку фотографий, он взял свою саблю, сломал ее и со словами: «Жизнь прошла мимо!» — получил обширный инсульт.

Примчалась «скорая», его отвезли в больницу — в ближайшую и самую обычную больницу города Ленинграда. И он бы умер в этой больнице, если бы не моя племянница Анжелика, историю которой нужно рассказать отдельно.

Анжелика, как ты помнишь, наполовину русская и наполовину албанка. Полжизни провела в городе Копенгагене, в частной школе, где, как известно, обучают не только датскому языку, но и английскому, французскому и немецкому. Поэтому к окончанию школы Анжелика знала русский, албанский, английский, немецкий, французский и датский языки. И также, по-моему, испанский, потому что, будучи дочерью богатых родителей, начала шляться по всему миру, но большей частью в Испанию. Потом от греха подальше она была отправлена родителями в Швейцарию, в Школу переводчиков ООН, где выучила еще какие-то языки и стала абсолютным полиглотом. Но, будучи девушкой очень симпатичной, доставляла своим родителям массу хлопот тем, что пропадала из дома на месяцы, а потом обнаруживалось, что она на Южном побережье Испании переживает измену своего очередного испанского любовника.

Родители были в отчаянии и просто не знали, что с ней делать. Наконец после того, как ее в очередной раз буквально чудом вырвали из лап не то финской, не то шведской полиции (а вся ее компания села в тюрьму за перевозку наркотиков), терпение ее родителей иссякло. Они силой упекли ее в самолет и отправили в Советский Союз к бабушке и дедушке, которые должны были наставить ее на путь истинный и определить в какой-нибудь институт. При этом они сказали Анжелике, что она может выбрать любую специальность, все будет оплачено. Анжелика выбрала медицину и была устроена в Первый Ленинградский медицинский институт. А поскольку она знала несколько языков и мозг у нее был устроен совершенно потрясающе, она легко заучивала всю эту врачебную дребедень, полюбила медицину и стала учиться просто здорово. А все свое свободное время тратила на личную жизнь. За короткий срок среди ее любовников перебывали самые знаменитые эстрадные артисты России, а более простые и юные питерские плейбои вились вокруг нее просто роями, сходили от нее с ума и, самое главное, один за другим садились в тюрьму. Это не преувеличение и не выдумки, я рассказываю чистую правду, просто Анжелика из тех девочек, на которых нужно тратить такое огромное количество денег, какое честным путем заработать нельзя даже на Западе, не говоря уже о городе-герое Ленинграде. Поэтому поклонники и любовники Анжелики воровали, тырили, «кидали», спекулировали валютой и один за другим садились в тюрьму. А Анжелика продолжала свой карнавал жизни, и я бы мог привести целый список московских и питерских знаменитостей, которые пали к ее ногам, но сейчас промолчу.

И вот в один прекрасный день, вернувшись из какого-то очередного загула на квартиру к дедушке Сереже и бабушка Гале, она обнаружила плачущую бабушку, которая сказала:

— Внучка, готовься к самому печальному. Дедушки скоро с нами не будет.

Анжелика бросилась в больницу и обнаружила своего дедушку — он лежал там в коме в коридоре, описанный, обкаканный, и никто, конечно, не собирался его лечить. Дядю Сережу, как никому не нужного старика, просто оставили умирать в этом вонючем и пропахшем карболкой коридоре. Как мне рассказывала Анжелика, больше всего ее потрясло то, что на тумбочке у дяди Сережи она обнаружила лекарства, которые он должен был принимать, чтобы не умереть. Эти лекарства медсестра оставляла перед парализованным и умирающим человеком и совершенно не заботилась о том, чтобы он их выпил.

Тогда Анжелика, как девушка с безумным темпераментом и наполовину мусульманской крови, разъяренной тигрицей ворвалась в кабинет главного врача и стала орать на него благим матом. То был весь русский мат, которым она, как полиглот, владела в совершенстве. И кроме того, там был албанский, немецкий, испанский и весь остальной европейский мат, который она почерпнула у своих многочисленных любовников.

Главврач не понял, в чем дело, и принял ее за сумасшедшую. Он нажал потайную кнопку под своим столом, ворвались два санитара и попытались Анжелику скрутить. Она стала царапать их и в момент боя даже укусила главврача. Но все-таки три мужика загнали ее в угол, и тогда она инстинктивным движением выхватила из сумочки свой датский паспорт и стала махать им перед их лицами и орать:

— Не прикасайтесь ко мне, я подданная Королевства Дании!

Тут главврач разом вспомнил, что уже успел засветить этой подданной по уху, струхнул и приказал санитарам: «Вон!» И спросил у Анжелики:

— Мадам, чем я могу быть вам полезен?

Она сказала:

— Там, в коридоре на шестом этаже умирает мой дедушка Сергей Окунев, полковник КГБ в отставке. На его тумбочке стоят таблетки, которые он должен был принимать, а эти суки, ваши медсестры...

Главврач тут же нажал другую кнопку и сказал своему заместителю по хозяйственной части:

— Немедленно! Лучшую палату! Перевести больного Окунева с шестого этажа!

Ему ответили:

— Извините, сейчас в лучшей палате лежит народный артист из Большого драматического театра, который на реабилитации.

— Выбросить народного артиста!

И выбросили в общую палату народного артиста, наверное, очень хорошего человека. А дядю Сережу перевели в лучшую, и врачи набросились на него в тот момент, когда он действительно уже был в состоянии клинической смерти. Но они вернули его на грешную землю. И Анжелика в течение всего пребывания дедушки в больнице находилась при нем, отлучаясь только в магазин «Березка». И кабинет главврача постепенно заполнялся импортными стереосистемами, видеомагнитофонами и французскими коньяками.

Короче, дядю Сережу подняли на ноги, он вышел из больницы, но уже, конечно, человеком после инсульта — левая рука у него осталась скрюченной, а левая нога волочилась. Тем не менее к нему вернулась речь, он был спасен. Наташа, мать Анжелики, сделала все возможное для того, чтобы выписать своих родителей в Данию. Для этого по тем сраным коммунистическим законам нужно было отдать ленинградскую квартиру и продать все имущество, которое у них было. Они оставили, раздали, продали за бесценок и выехали в Данию. Когда они приехали, то сначала поселились в большом четырнадцатикомнатном доме, где Наташа жила со своим уже новым мужем, потому что за это время она успела развестись с Артаном и выйти замуж за хозяина той архитектурной фирмы, в которой работала, и которого она развела с женой и женила на себе. Но в четырнадцатикомнатном доме им показалось тесно, и вообще на Западе не принято, чтобы родители жили вместе с детьми. Поэтому Наташка стала требовать у датского правительства, во-первых, пенсию для дяди Сережи и тети Гали, которые приехали к ней как к гражданке Дании, а во-вторых, выделения им квартиры. И им действительно была выделена трехкомнатная квартира в фешенебельном районе, но самое главное, что дяде Сереже была назначена пенсия, равная той, которую получал бы датчанин аналогичного звания и должности. А поскольку когда-то дядя Сережа занимал должность начальника концлагерей острова Сахалин и был полковником, то ему была дана пенсия полковника датской армии. А эта пенсия была больше, чем зарплата Анжелики, которая к этому моменту окончила институт и стала врачом, а врачи на Западе очень неплохо зарабатывают.

Надо сказать, что сейчас Анжелика вернулась в Данию, купила себе квартиру и часто приходит к дедушке Сереже и бабушке Гале, потому что все-таки они старики и им нужно помогать. А у Анжелики своя личная жизнь, она родила ребенка. Но это отдельный роман, и мы не будем его касаться. А по соседству с ними в большом собственном доме живут знаменитый датский архитектор и его жена — очень хороший инженер и дочь бывшего начальника концлагерей острова Сахалин, получающего пенсию датского полковника. Но главным украшением этого экзотического семейства является все-таки тетя Галя, которая приехала в Данию в возрасте 75 лет, тут же пошла на курсы датского языка, выучила его, получила автомобильные права и сейчас, будучи эдакой очаровательной, респектабельной и хорошо одетой датской старушкой, носится по всей Европе в роскошном «Ягуаре», живет на пенсию дяди Сережи и прекрасно себя чувствует.

Да! Забыл сказать, что после двадцатипятилетнего молчания дядя Сережа, поселившись в Копенгагене, стал разговаривать со своей женой.

И конечно, нужно сказать несколько слов о судьбе Артана, который увеличил население Королевства Дании столь ценными гражданами. Он живет бобылем, навещает внучку, гуляет с ней по датским паркам и детским магазинам. Но все остальное время, свободное от руководства сетью молочных баров по всей Дании, он посвящает своему новому хобби — воздухоплаванию. Как человек неимоверно богатый, он ежегодно строит себе новый воздушный шар и летом совершает на нем путешествия над Европой. При этом главной его заботой является рассчитать маршрут таким образом, чтобы его, не дай Бог, не занесло попутным ветром на родину, в Албанию, или в столь прежде любимую им Россию.

И пока Бог его миловал.

Эдуарда ТОПОЛЯ,
Александра СТЕФАНОВИЧА

Выход двухтомника Э. Тополя и А. Стефановича «Я хочу твою девушку» планируется на конец года, заказать его можно по адресу: 107140, Москва, а/я 140, «Книга по почте». Справки: 215-43-38, 215-01-01, 215-55-13.