ДЖАЗКИЯ ЛАРУ

ДЖАЗКИЯ ЛАРУ

...В предбанник московской гостиницы вышла тихая, домашняя, белокурая, типично голландская барышня:
— Переводчика нашего не видел никто? А то ведь даже не знаем, как у вас кофе заказать!
Ее звали Саския. В джинсово-свитерном прикиде в ней было почти невозможно опознать виднейшего европейского автора и исполнителя музыки, которую московские продавцы пиратских компактов без стеснения называют музыкой для постели. Но портретное сходство с обложками было очевидным. Серебристую трубу, чьи звуки и были той самой «Body Music» — музыкой тела, — трудно было не узнать. Да и огромный красивый афроамериканец, стоявший рядом, на все сто вписывался в имидж трубача. Но мистер Хейн Макнак был рэпером. Трубачом в этом дуэте была миниатюрная смешливая смущенная женщина с фигуркой песочных часов — Саския Лару.

— Он мой друг, но не бойфренд, — виновато промолвила Саския. — Бойфренда у меня временно нет. Раньше со мной так не бывало. Заработалась я что-то в этом сезоне...

«Вот тебе, бабушка, и музыка для постели. Сапожник без сапог», — подумал я.

Первый же мой вопрос про хитрых голландских продюсеров, делающих бабки на «музыке для сами знаете чего», вызвал приступ здорового смеха:

— Я и есть этот хитрый продюсер. Голландская хозяйка сроду делает все сама.

— Твой продукт многие определяют как идеально просчитанную музыку для секса.

— Я, вообще-то, сижу себе в студии и отрываюсь. В иную реальность ухожу. А уж кто чем будет заниматься под мою музыку — это его дело. У нас свобода.

— А какая она, ваша голландская свобода? — зацепился я за слово. — Извини, но в России принято считать, что это право колоться, курить и спать с кем угодно. Даже наши мужички, продающие пиратские копии твоих дисков и Кэнди Далфер, рекламируют вас так: «Это специальная музыка из Голландии — страны секса и наркотиков! Только там она и могла родиться!» Не обижайся, они вправду так говорят.

— А чего мне обижаться? Так и есть — колоться, курить и спать с кем угодно. Или не колоться, не курить и спать не с кем угодно. И каждую секунду высчитывать, что из этого ты выберешь. Слушай, ты подсказал мне формулу: у нас просчитанная свобода.

...И я понял, что передо мной не просто классный музыкант. Но прежде всего истая голландка. Которая раскроет мне великую тайну своей маленькой страны.

СВОБОДА ПО РАСЧЕТУ

— Я покинула родителей в восемнадцать. Год училась на математическом в Амстердаме. Поняла, что это не мое. Родители меня поддержали: ты у нас человек ответственный, тебе виднее. Музыка ничем не хуже математики. Но субсидировать «до лучших времен» мы тебя не будем. Опять же потому, что доверяем: ты у нас классная, выкарабкаешься.

И я начала играть вместе с нашим великим саксофонистом Хансом Далфером, папой Кэнди Далфер. Когда ей стукнуло двенадцать (но она уже классно играла) — стала играть и с ней самой. Потом мы все — Кэнди, Ханс и я — играли в группе с американской певицей Розой Кинг. Крупных музыкальных событий — фестивалей, которые бы кто-то очень уж щедро субсидировал — в Голландии немного. Что остается? Играть на корпоративных торжествах — на праздниках, которые устраивают офисы компаний. Ночные клубы. Свадьбы. У вас это считается унижением? Тут я вас просто не понимаю. А чем эта работа отличается от любой другой? На событиях, связанных с рекламой пива. Я не в восторге, что завишу от конкуренции торговых марок пива. Но это жизнь.

Не скажу, что мы, голландцы, такой жизнью измучены. В стране какой-никакой порядок, и мы можем позволить себе работать жарко — но не до потери пульса. Чтобы жить, а не выживать. Эта организованность общества не дает возможности сослаться на то, что тебе мешает запутанность жизни. Не поверят: все живут в этой же стране и видят, что ничего не мешает. Не мешает и не помогает. Ты должен просчитать жизнь сам. Наша свобода — это свобода КАЖДОГО высчитывать КАЖДЫЙ шаг. Парадокс, да?

— Предки могли тебя одернуть и сказать, что ты выбираешь конъюнктурную, рисковую и вообще мужскую работу? — поинтересовался я.

— Мои в меня верили. Но у многих моих друзей что ни шаг по жизни, то предками в штыки. Ребята выросли закомплексованными, от психологов не вылезали. Как же — в журналисты не ходи, в музыканты не ходи, все они наркоманы, голубые и богема. В их семьях джаз слушать было нельзя! Только классику, и то не всю. Смех — эти ребята слушали джаз только у меня дома. Сейчас ситуация лучше. Общество тебя не толкает: вот престижная работа — вот непрестижная. Есть рынок труда, и любая легальная работа на нем — это работа. Родители могут покряхтеть о том, что она не хлебная и не дает выхода на следующий виток карьеры. Но ты вправе не согласиться.

— Такие предки могут запретить детям заниматься любовью в родительском доме?

— Исключено, — сказала Саския, — голландская терпимость.

ДОГОВОР О НЕНАПАДЕНИИ

— Даже если они не одобрили твой выбор профессии, они не будут впутываться в твои постельные дела. Вот их спальня, вот ваша. Вот их ванная, вот ваша. Легендарная голландская терпимость. Она объяснима. Предки ТОЧНО знают, что семейный врач все рассказал. И потом, у нас ведь в восемнадцать ты вылетаешь из отчего дома «без разговорчиков в строю». Там, на снятой квартире, они за тобой все равно не уследят. Тогда зачем напрягаться и устраивать облавы в своем доме?

Поэтому в среднем голландцы стартуют лет в шестнадцать. Но это в среднем. Поскольку никто не давит — стартуют, когда найдут достойного. НЕ НАЙДУТ — НЕ СТАРТУЮТ ВООБЩЕ. Девушке разонравится парень и понравится девушка? Бросит парня и будет жить с девушкой. Парню разонравится девушка и понравится парень? Это их дело. У меня есть подруга, тоже музыкант. У нее был парень, сейчас девушка. И никто не кричит, что моя подруга — «меньшинство». Это тоже грань нашей внутренней организованности. Подруга моя пашет, как пчелка. Общество ценит ее за ЭТО, не влезая в личные дела. И хотя она музыкант, вроде бы публичный человек — все ее «смены ориентаций» происходят в стенах квартиры, а не на страницах прессы. Поэтому они никого не задевают. Некий «договор о ненападении» с обществом: я тебя не эпатирую, ты меня не трогаешь.

У вас разговоры в прессе о нетрадиционной ориентации нужны для раскрутки творческого человека? Мы этим сто лет назад переболели... В обществе, которому нужен качественный продукт, главное — что ты делаешь, а не с кем спишь.

— Хорошо, при любой любви есть тьма способов не залететь и не подхватить заразу. Если не угрожаешь безопасности своей и своего партнера — значит, не угрожаешь ничьей. Но когда человек употребляет наркотики — нет механизма, который бы делал это занятие безопасным. А вы тем не менее наркотики легализовали. Где же логика? — спросил я.

— Логика в том, что при нашей свободе наркоманов почему-то становится мало, а при всеобщих строгостях их почему-то становится много, — парировала Саския.

ПРИКОЛ

— Весь мир тычет пальцем в голландцев — наркоманы вы, наркоманы! Ну, приезжайте и посмотрите, какие мы наркоманы. У нас травку можно купить легально — это да. Но следует ли из этого, что мы наркоманы? Отнюдь.

Я часто езжу в Штаты. У американцев насчет наркотиков — запрет на запрете. В газетах, по ящику, везде — жесточайшая и очень громкая борьба с наркоманией. Но мое ощущение от Штатов — там огромное употребление наркотиков. Втихаря... Борются и колются. Это же нельзя — значит, это круто!

А теперь приезжайте к нам и посмотрите — мы покупаем? В том и дело, что нет. То, что доступно, — безумно скучно. И человек начинает рассуждать: я, да за свои деньги, да буду гробить свой организм? Да я что, с ума сошел?

Когда общество тебе говорит: «Разрешаю курить травку, но ежели что — сам дурак!» — у тебя никакого безумного желания курить травку и быть этим дураком. Это же азбука!

Наша знаменитая сексуальная революция была такой же скукотищей. Мы ее толком даже и не заметили. Вдруг стало можно и модно ходить в драных джинсах и заниматься любовью вне брака. Все обнаружили, что если не садиться на иглу и хоть как-то страховаться в постели — то быть сексуальными революционерами не смертельно. И все этим занялись. И мои детские ощущения тех лет — кругом хиппи, хиппи и еще раз хиппи. Мои родители тоже хипповали. Не сильно, не вразнос, не в хардкоре — но было дело. Хотя хипповали тогда чаще всего интеллектуалы, а мои — никакие там не интеллектуалы. Ну вот папа у меня маляр. Правда, очень классный маляр. Ему часто заказывают расписывать дома. Так что где-то он даже художник.

Когда мои родители вдоволь хлебнули великой голландской сексуальной революции — то есть попробовали травку, походили в драных джинсах и, как следует узнав друг друга, поженились, — у них появился бзик. Свой дом ближе к природе. Бзик вполне в духе тех лет. Когда мне было шесть, бзик осуществился. Для деревни, куда они приехали, мои предки были «крутыми амстердамскими хиппами», жившими «не так». У истых селян, например, безумно чистые дома — но за счет того, что там детей в комнаты не пускают: либо ты на кухне, либо в саду. А моя семья разрешала детям резвиться по всему дому и не стесняла в поздних приходах. Для деревенских это был невиданный либерализм.

...Про знаменитое голландское сексуальное воспитание школьников можно было и не спрашивать. В суровой деревенской реальности это была не меньшая сермяга: на одном из уроков кто-то из учителей сказал, что ежели кто, понимаешь, решит завести партнера — то сначала к доктору такому-то на инструктаж.

— И пошли? — полюбопытствовал я.

— Дисциплина! — отчеканила Саския. — Куды деваться?

ДИСЦИПЛИНА

— Я всю юность скиталась по девичьим оркестрам. Над нами витал дух семидесятых — за бесконечными кофепитиями мы горячо спорили обо всем — о чем можно и о чем нельзя. НО МЫ НЕ НЫЛИ ТАМ О ТОМ, ЧЕГО У НАС НЕТ И ЧТО НАМ НЕДОСТУПНО.

И вот результат — все приткнулись в этой жизни вполне достойно. Музыкантами остались немногие. Зато закалка — не ныть, а карабкаться — не дала опустить руки. Ваши девчонки-музыканты говорят: «Вот бы мне билет до Штатов, и там я все смогу. А здесь на меня давят нищета и нестабильность». Но творить классную музыку можно и под давлением. Блюз вообще не напишешь, не страдая. Так считается. В Голландии безумно размеренная жизнь. Прекрасный повод пожаловаться, что при такой благостной скуке невозможно писать блюзы. Но ведь пишут, и очень классные. Значит, дело в тебе самом. Если ты говоришь, что где-то в других обстоятельствах все сможешь — скорее всего, ничего не сможешь ни в каких. Недавно у нас в Амстердаме закрылась очень хорошая джазовая радиостанция — «Европа Джаз». Не сложилось с рекламодателями и спонсорами. И я смоталась в Лос-Анджелес и договорилась о цене на спутниковый сигнал их джазовой станции. Теперь буду искать покупателей в Амстердаме. Вот так и челночу.

...Я рассказал Саскии, как красиво накрылась единственная джазовая радиостанция Москвы. Через секунду я в полной мере оценил голландский менталитет.

— Слушай, а у вас нет желающих со мной скооперироваться?! На пару с нами покупать сигнал из Калифорнии? Возьми мои координаты и ДАВАЙ ЭТО СДЕЛАЕМ!

...Саския выпустила первый альбом в тридцать с хвостиком. В этом возрасте у многих наших творцов уже есть уважительная причина спиться от непризнанности. Что они и делают. А она играет с семи лет, она должна была по нашим меркам точно сгореть от долгой дороги к признанию. Не сгорела.

Нет продюсера? Сейчас узнаем, что такое продюсер, — и сами себя спродюсируем.

Фирмы звукозаписи тебя не издают? Создадим свою, какие проблемы?

Рухнула единственная джазовая радиостанция в стране? Ноги в руки — и восстанавливаем.

...У нашего человека всегда есть возможность картинно и вдохновенно рассказать, как общество его задавило. А потом посетовать, что давило недостаточно: не отследило, не уберегло от иглы, бутылки и несчастного брака по залету. Обстоятельства и объективные причины, по которым ничего в этой жизни не вышло, — вот содержание нашей жизни.

В Голландии ссылки на форс-мажоры контекстом жизни не становятся. Очень смешно плакаться о браке по залету в стране, где тебе со школьных лет объясняют, как беречься. Слезный рассказ о загубленной из-за нетрадиционной или традиционной ориентации раскрутке или карьере не прозвучит в обществе, которое и знать не хочет, с кем ты спишь.

В итоге модель поведения остается одна: странная, парадоксальная голландская свобода высчитывать каждый шаг.

И ничего — все живы, здоровы, веселы и очень хорошо смотрятся и слушаются.

Вахит ИСМАИЛОВ

Отдельное спасибо «Богеме Мьюзик» и нашедшейся переводчице Кате за эту встречу.