Мария Арбатова: Я САМА — В ДЕПУТАТЫ!

Мария Арбатова:

Я САМА — В ДЕПУТАТЫ!

Телевизионный зритель знает Машу Арбатову в лицо. Читатель ее книг знает все о самых крутых перипетиях Машиной жизни. Сегодня у Марии Арбатовой новое лицо — она баллотируется в депутаты, что, конечно же, естественное продолжение ее имиджа феминистки

— Мне кажется, Маша, что вы мыслите так масштабно и такими категориями, которые неподвластны институту брака, в котором, как известно, сотрудников мало — всего двое. И как ужиться вот этому отдельному институту в сегодняшней нелегкой ситуации с вашим женским феминизмом? Ведь если женщина предложит семье вместо обеда идеи, какой мужик не разгневается? А если ты вовремя помойное ведро не вынес, то, как говорил, кажется, Ландау, даже если ты ученый с мировым именем, для жены ты все равно последний дурак. И в этом смысле все остается неизменным.

— Вы сами себе противоречите, когда говорите «ваш женский феминизм». Феминизм в конце XX века в странах типа нашей индифферентен к полу. Всякий цивилизованный мужчина сам по себе является феминистом, потому что целый блок проблем он уже решает как европеец, а не как азиат. Определение «женский феминизм» работает только в мусульманских странах.

— С большой натяжкой могу с вами согласиться, что мы находимся в Европе. Ну может, Тверская улица — Европа, а если вы попробуете отъехать, ну, хотя бы в Жулебино или чуть подалее от Москвы, то придется признать, что мы Азиопа.

— Ну, Азиопа... Ну мы-то с вами сейчас сидим в Москве и живем практически как европейцы, и весь бытовой набор у нас европейский, и стиль жизни тоже. А европейский стиль жизни — это когда вместе с Интернетом и мобильным телефоном приходит и многослойная структура прав человека. Поэтому российскому мужчине сегодня понятна такая шведская шутка: «Если мужчина не феминист, то, значит, у него проблемы». Сегодня российский мужчина уже реально во многом феминист.

Вы знаете, что характерно для общества переходного периода? Мифология уже сильно отстает от реальности. И в связи с этим я всегда вспоминаю сцену, которую мы наблюдали с мужем, когда подошли к ночному киоску, где продавец торговал «сникерсами», рядом лежал пистолет, а за киоском стоял «Мерседес». При этом в течение пяти минут он рассказал нам, как ему было хорошо, когда он работал младшим научным сотрудником в Институте физики, хотя сейчас он отдыхает на Канарах и ведет образ жизни человека среднего класса, а тогда занимал положение неадекватное своему развитию и образованию. Вот он живет одним способом, а мифологизирует другой. И такая же точно ситуация происходит с тем, как устроена семья в России.

Я хочу вам напомнить, что с 1991 года структура общества кардинально изменилась. Количество мужчин на рынке труда сократилось на 2 миллиона, а женщин на 7 миллионов. После этого все мужчины в стране перестали платить алименты, потому что раньше они платили их с зарплаты, а страна стала жить на доходы. В результате женщины вынуждены были влиться в рынок — у них не было другого выхода. И по публикациям ВЦИОМа с 17 августа по сегодняшний день среднеарифметическая россиянка зарабатывает в полтора раза больше, чем среднеарифметический россиянин. Поэтому в обществе произошли большие сдвиги, уже по-другому распределяются домашние обязанности — еще не так, как в европейском мире, но уже не так, как до 1991 года. Уже много процентов мужей сидят с ребенком до детского сада, а жена работает на семью. Мы еще не научились говорить об этом спокойно, еще мифология сильнее реальных цифр. Ломку стереотипов тяжело переживает поколение сорокалетних, но молодое поколение спокойно в этом ориентируется. Так что в смысле победы феминистических идей рынок помог российской женщине добиться того, чего европейские десятилетиями добивались: устраивали забастовки, сжигали на площадях бюстгальтеры и только так добились чего-то. А у нас в этом смысле все удачно сложилось для женщины. И за право делать аборты у нас не боролись, как это было в других странах, так же, как и за право голосовать. Поэтому сегодня нашему мужчине, мне кажется, не так страшен феминизм, особенно если он попытается разобраться в том, насколько это ему полезно.

— Не знаю, издержки ли это феминизма или свободы, но в детдомах детей при живых родителях в два раза больше, чем после войны, и по статистике, четвертая часть рожениц — отказницы. Как или чем вы это объясните?

— Это объясняется очень многими причинами. Во-первых, населения стало больше. Во-вторых, исчез сам институт присмотра за детьми — эта палка в лице месткома, коллектива перестала работать. И как психолог, я вам могу сказать, что проблема отказниц — это проблема отторжения девочки в нескольких поколениях, когда она психологически чувствовала себя отторгнутой сначала бабушкой, потом мамой. Отторгнутой — это не значит быть сданной в детдом, потому что статус советской женщины не предполагал, что она так вольна поступать. Он предполагал любую степень насилия, безразличия, некомфортности психологических отношений. Просто сегодня тормоза снялись. Кто вам с уверенностью сможет сказать, что те дети, которые росли в советских семьях вот в тех условиях, были психически благополучнее, чем те, которые сейчас растут в детдомах?

Кривая детдомовских детей растет в зависимости от контрацептивной ситуации в обществе. Сегодняшняя свободная половая жизнь и полное отсутствие контрацепции на уровне государственных программ и программ образовательных делают свое дело: матерям, которые отдают своих детей в детдома, как правило, до двадцати лет — это делают 12 — 14-летние. Это не проблема свободы или феминизма — это проблема контрацепции.

— Но, напомню вам, что ни в самые тяжелые военные годы, ни после войны женщины не бросали своих детей, хотя такого слова «контрацепция», да и сама контрацепция были представлены исключительно баковскими изделиями, больше похожими на грелки. Вам ли это не знать? А сейчас средства предохранения продаются в изобилии в аптеках, о них трубят в прессе, рекламируют по ТВ, ну разве что не показывают в действии. Так что...

— Вы ошибаетесь...

— Я хочу процитировать вашу книгу: «...внешняя раскованность читалась как доступность». Но со времен вашей молодости мало что изменилось в психологии и физиологии мужчин, и мини-юбки и боевая раскраска на лицах девушек по-прежнему читаются мужчинами как призыв к действию. Вы пережили насилие, но и сейчас его по той же причине не стало меньше, не так ли?

— Насилие действительно не исчезло, но совершенно по-другому стало существовать в контексте нашей жизни. Оно перестало быть нормой.

Кстати, термин «изнасилование» ввели феминистки. Для всего мира это не считалось преступлением — как индивидуальная травма это прозвучало в 60-е годы. Мир стал другим, мир стал свободным, и женщина стала юридически полноценным лицом.

— Но насилие не перестало быть трагедией для женщины, ей не стало легче от того, что это теперь норма.

— Нет, стало, потому что появился новый гуманитарный стандарт, появились кризисные центры, психологические консультации. Даже огромная часть последней предвыборной программы Ельцина посвящена изнасилованиям, тогда как раньше никто на этом языке вообще не говорил, кроме гинекологов-хирургов. Насилие стало общественно признанным явлением, а это означает, что первый шаг на пути искоренения насилия совершен. Вам придется поверить мне, поскольку я давно занимаюсь проблемой изнасилования, связана с центром психологической реабилитации и много консультирую, как психолог.

Другое дело, что половое просвещение у нас, к сожалению, на очень низком уровне. И когда девчонка идет к мальчику в гости и он ее насилует — это не так страшно, как когда в кризисный центр звонят девочки, изнасилованные отцами, отчимами, старшими братьями-подростками. Или когда 13-летняя девчонка приходит на аборт, толком не понимая, как это получилось. И я считаю, что наша Дума аморальна, потому что забаллотировала программу полового просвещения.

Но все-таки мы живем совсем в другом обществе, чем то, в котором вообще не было секса, и ему неведомо было, что такое изнасилование жены мужем. Большая часть российского общества воспитывалась в ханжестве, что означало только одно: секс существует только для воспроизведения человечества.

— Тут я позволю себе с вами не согласиться. Ту женщину, которая по ТВ сказала, что у нас «секса нет», давно реабилитировали, поскольку ее слова неудачно отредактировали. Секс был, а вот слова такого не было — это правда, как и культуры секса.

— Теперь вы мне начинаете рассказывать. Давайте все-таки беседовать.

— Ваши книги, Маша, написаны свободной женщиной о свободной жизни, которую могут позволить себе не многие россиянки. Большинство из тех, у кого нет мужей, после восьмичасового рабочего дня бегут в ясли, сады, продленки, и времени для личной жизни у них не остается. А у вас был хороший муж и мама на подхвате. Не обижайтесь, но, преодолев многие беды и свои комплексы, вы говорите о себе, мне кажется, с некоторой долей самолюбования.

— Я консультирующий психолог, и потому мои книги написаны как пособие по выживанию — они далеки от самолюбования. Это история советов: каким образом можно прожить в этом месте и в это время. Мой опыт консультирования, к сожалению, утверждает, что женщина, вырастившая детей и не реализовавшаяся сексуально и социально, не может вырастить благополучных детей. С женщинами, о которых вы говорите, я была на равных. Да, у меня был замечательный муж, который по полгода был на гастролях. Но, растя близнецов, я еще успевала писать и, когда они были совсем маленькие, писала очень много, и стала известным драматургом. Это говорит о том, что можно успеть многое и при маленьких детях. Вопрос в том, как женщина сориентирует свою жизнь: состоится она как кухонная машина или как личность. То, что у женщины не сложилась личная жизнь, — это не ее вина, это ее беда. Это беда ее детей, которые потом будут моими пациентами в консультации и будут говорить, что они хотят строить нормальную сексуальную жизнь, но не знают как, поскольку никогда не видели маму счастливой. Более того, когда ко мне приходит женщина с семейными проблемами, с большими трудностями в общении с ребенком, который наркоманит и плохо учится, то я советую ей самый действенный способ изменить, как говорят в технологии, «точку сборки» — завести любовника. И, как ни парадоксально, ребенок избавляется от наркотиков, отметки улучшаются, потому что мама начинает транслировать адекватную энергию. Детям очень страшно жить с физически неблагополучными родителями, несчастными и депрессивными. Дети боятся людей с проблемами.

Процент женщин, нереализованных сексуально и вырастивших детей, — это процент нашей онкологии, эндокринологии, психопатологии.

— Скажите, Маша, что надо сделать, чтобы вырастить настоящего мужчину, который сегодня в дефиците?

— Как человек, ориентированный феминистически, я бы одинаково воспитывала и мальчика и девочку. Я бы одинаково ориентировала их на успех, на карьеру, на эмоциональную открытость, на честность, на успешную любовь, в том числе и сексуальную.

— А как должен относиться мужчина к женщине? Ведь это проверка на его мужскую состоятельность отнюдь не только в постели. Ну как вы, например, воспитывали ваших сыновей?

— Когда я воспитывала своих сыновей, у меня не было никаких моделей и структур. Они смотрели, как мы живем, и сейчас я вижу, как они грамотно транслируют то, что они видели в детстве и что видели позже. Я вижу, как они относятся к девочкам — они замотивированы на очень успешных девочек, что мне очень приятно. То есть не на богатых или из хороших семей, а на умных девочек. И как бы ни привлекательна была ее внешность, если девушка глупая, она не в сфере интересов моих детей, потому что сексуальное партнерство они не рассматривают вне человеческих отношений. В этом смысле мне нравится поколение, которое выросло.

Моим сыновьям не важно, свободна квартира или нет. У каждого есть свободная комната, в которую они могли привести девочку, начиная с 16 лет. И даже когда они жили в одной комнате, они друг с другом договаривались. Я не считала возможным вмешиваться в сексуальные отношения своих детей.

Чтобы сделать сексуальную революцию, нам надо было много и громко эпатировать. Это была форма борьбы с советской властью — другой не было. Это была единственная форма протеста, за которую не сажали. А сегодня ничего не запрещено, и молодые исходят из того, что им нужно.

— Ну, а традиционное ухаживание с цветочками, тортиками и шампанским присутствует в жизни ваших детей и их друзей или замена всему этому — свобода?

— Есть система ритуалов — сегодня она другая, поскольку жизнь наша так изменилась и ускорилась, что на преамбулу жаль тратить время. Количество роз, тортов и всего остального не становится меньше от того, что отношения возникают стремительно и эмоционально. Просто сейчас это происходит не потому, что так решило за нас общество — сначала цветы, конфеты и шампанское, а потом постель. Меня бы вырвало, если бы мужчина пришел ко мне с таким набором. Но что касается моих сыновей, то все это у них происходит очень органично. При этом у них нет такого, чтобы они бегали с цветами на свидание, а она не приходит. Девочки сейчас сексуально открыты, сексуально полноценны и не делают вид, что постель их не интересует. Что опять-таки не исключает цветов и подарков, только делают они это интереснее, и подарок — это целое событие, вполне обдуманное.

— А какие традиционные качества русской женщины вы бы оставили ей? Или джеклондоновские — отдать последний кусок мужчине и умереть?

— Я не вижу ничего привлекательного в джеклондоновской модели. Более того, она дискриминирует женщину. Последний кусок надо разделить пополам.

— Ну а мать, преданная детям и мужу, посвятившая им жизнь, — негодная модель или пока проходит?

— У социально успешной женщины дети и семья, как правило, благополучней, чем у женщины-домохозяйки. И вообще феминизм не занимается жизнью семьи — он занимается нарушением прав человека. И что касается прав женщины, то они нарушаются на трудовом рынке, когда женщину охотно берут на работу, пока она молодая, а потом стараются избавиться от нее, когда она беременна или сидит с детьми; права женщин нарушаются при продвижении женщины в политике, а также в семье. В прошлом году от бытового насилия в семьях погибло 12 тысяч женщин, в позапрошлом — 14 тысяч. Это происходит тогда, когда в семье патриархальный стандарт — женщина покорна и преданна.

Феминизм не трогает жизнь — он вмешивается тогда, когда кого-то дискриминируют, потому что он другого пола.

— Вы сторонник или против легализации проституции?

— Да, я категорически за легализацию проституции. Сегодня это уже проблема национальной безопасности, потому что мы вышли на первое место в мире по распространению СПИДа, и по стране гуляет гепатит А и В. Считайте, что к 2000 году каждый сотый будет ВИЧинфицирован.

Маргарита РЮРИКОВА