Тело, как улика

МАРЛЕН

Поразительно, на что оказывается способна женщина, мечтающая уложить к своим ногам весь мир! Отказаться от семьи, менять поклонников как перчатки — и в каждом из них оставлять чувство глубокого восторга. Выраженного, по крайней мере внешне, в виде красивых подарков, бережно сохраненных и почти в упакованном виде переданных потомкам для поддержания собственного мифа.
Таким, по крайней мере, увидел Алексей МОКРОУСОВ наследие Марлен Дитрих на выставке в «Доме Нащокина»

Самая знаменитая киноактриса XX века очень любила свою семью. По крайней мере, беспрестанно об этом говорила. Но на посвященной Марлен Дитрих выставке семьи-то ее как раз и немного. И то: с мужем она едва ли прожила и три года, отправившись в Голливуд на съемки. А дочка, сколько ни пыталась мать позднее восполнить явный дефицит душевного тепла в детстве, так и не смогла ее никогда простить. Говорят, причиной смертельного инфаркта для Марлен стали как раз мемуары Марии Ривы, ее единственного ребенка. Как бы то ни было, среди нескольких десятков фотографий лишь некоторые напоминают о ее первой и единственной семье.

В действительности жила Марлен, как степная волчица. Имела все что хотела, но никого к себе надолго близко не подпускала. Слова эти кажутся резкими по отношению к самой блестящей кинолегенде XX века. О Марлен ведь знают даже те, кто никогда ее на экране и не видел. И хотя сама она хорошо представляла цену себе как актрисе, магия ее имени, обаяние прокуренного голоса и впалых щек по-прежнему неотразимы в глазах миллионов. Но ценят эти глаза, скорее, иное. За блеском ее платьев и пышностью боа, за восторженно-тихими письмами любовников и удивленными, а затем и почтительными рецензиями критиков встает самая необычная биография нашего столетия. Ученица европейской театральной школы, Марлен стала живым символом единого мира. Отказавшись от жизни в фашистской Германии, она стала символом американской мечты, обожаемой и в Европе. Ее жизнь, полную не только счастливых встреч, но и долгого кропотливого труда, можно было бы назвать женским вариантом судьбы XX века. Где фаворитом судьбы не рождаются, а за фасадом успеха кроются целые фабрики непрерывной работы.

Впрочем, никакая из биографий не в силах объяснить, в чем ее величие. Неужели только в этом мистическом лице, хрипловатом голосе и ногах, которые не стыдно было предъявлять фотографам и на седьмом десятке лет?

Собирая воедино вещи и фотографии былых кумиров, люди, быть может, не о них, ушедших, пекутся, но пытаются понять себя, свое прошлое и сквозь пелену его и патину увидеть очертания собственного будущего. Выставку об актрисе, на первый взгляд, составить нетрудно. Десятки сцен из фильмов, цитаты из рецензий, пара костюмов... Но с Дитрих что ни вещь — то целая история. Что ни кадр — чья-нибудь трагедия или судьба.

Она начала сниматься в начале 20-х. Немое кино готовило ей судьбу серенькой мышки, мало кем замечаемой, а если и замечаемой, так со скептической усмешкой на губах.

Монстр, уверенный в собственной неотразимости, таится, как известно, в любой женщине, какой бы невзрачной та на первый взгляд ни казалась. Фейерверки же начинаются лишь тогда, когда монстр этот выходит на волю.

Аладдина, выпустившего джинна Марлен, звали Джозеф фон Штернберг. Именно Штернберг создал то, что мы назвали бы сегодня «торговой маркой». После чего слава Марлен резко пошла вверх, а успехи Штернберга — вниз.

Когда в 1929 году Штернберг прибыл в Германию для съемок «Голубого ангела», он был уже знаменитым режиссером, чьи ленты приносили много денег. А Марлен, хотя и снялась в шестнадцати фильмах и сыграла в двух десятках спектаклей, — почти никем. Шесть лет продолжалось их сотрудничество. В результате Марлен из полноватой немки-домохозяйки превратилась в символ мечты и надежды любого мужчины на свете. Именно к этим, 30-м годам относятся многочисленные подарки Штернберга — от внушительных размеров гримкоробки (поразительно обилие стеклянных флаконов) до золотой папиросницы, украшенной бриллиантами. Если папиросница открыта, внутри можно прочитать выгравированное посвящение: «Марлен Дитрих, женщине, матери и актрисе, которой еще не было на свете». А какими они надписями обменивались на фотографиях! «Моему создателю — от его творения» — уже в мае 1931-го актрису не пугали аналогии с Пигмалионом и Галатеей. Через год, после феноменального успеха «Шанхайского экспресса», режиссер вторил ей под собственным портретом: «Марлен — что я есть уже без тебя?»

Некоторые склонны полагать, что и в жизни Марлен была такой же женщиной-вамп, роли которых ей столь удавались на экране. Боюсь, что порой такие подозрения недалеки от истины (при всем том своих друзей она берегла, а родным так даже запрещала работать: «Зачем вам это? Я зарабатываю деньги для всех вас!»). Но с Штернбергом это было явно не так.

Человек, который смог превратить пухловатую блондинку из берлинского предместья в предмет обожания всего света, которому под силу оказалось сотворить мировую легенду из 30-летней заштатной актрисы, сам обладал негибким характером и слишком отточенным умом, чтобы, поймав «драйв успеха», тупо следовать ему всю жизнь. Собственно, конец его работы с Марлен, случившийся в 1935-м, можно счесть цепью случайных обстоятельств. Из-за склонности к эстетизму Штернберг так пренебрежительно отнесся к историческим фактам в «Кровавой императрице», что даже американская публика почувствовала, что ее в чем-то надувают. Хотя сцена венчания Екатерины — Марлен с глазами в пол-экрана вызывает восторг и сегодня. А последнюю их работу «Дьявол — это женщина» сняли с проката из-за политики. Испанский посол усмотрел в фильме неуважение к родной стране. Полноценная премьера состоялась лишь на Венецианском фестивале в 1959 году. «Дьявола» объявили шедевром, а Штернберга с его последним трудом — снятой в Японии «Сагой об Анатаане» — зачислили в живые классики. Марлен сознавала, что без Штернберга вряд ли состоялась бы как звезда. Но общение с ним сыграло и плохую роль. Марлен привыкла, чтобы ею руководили не только на съемочной площадке, но и в жизни. Ведь он был «исповедником, критиком, учителем, советчиком, агентом, бизнесменом, ходатаем за меня и моих домочадцев, менеджером, начиная от покупки «Роллс-Ройса» до найма шофера, — пишет Дитрих в мемуарах, где обычно выступает в роли хитроумной лисы, грамотно запутывающей следы. — Он учил меня тысяче всевозможных вещей». А о чем, кроме вечного наставника, мечтает большинство из нас?

После Штернберга наступила пора других режиссеров, затем — суровых военных начальников (три года она провела на фронтах Второй мировой как певица), но когда она оставалась одна, ее охватывала растерянность. Скрывать ее она пыталась, окружая себя дорогими сердцу вещами. Среди таких мелочей — две куклы, негритенок и китаец, сделанные, вероятнее всего, еще в Берлине в 20-е годы. Ее талисманы, сопровождавшие Марлен не только во время путешествий, но и на съемках: их можно видеть в «Марокко», «Обесчещенной» и «Голубом ангеле». Последнему, кстати, посвящен особый раздел на выставке, поскольку именно с «Ангела» началась мировая слава Дитрих. Среди выдержек из рецензий и многообразного реквизита из фильма мое внимание привлекла небольшая открытка, изображающая Лолу-Лолу (героиню Марлен). На открытке топорщится наклеенный кусочек страусовых перьев, что придает ей вид одновременно забавный и меланхоличный. Интересно, что именно в вечер премьеры актриса отправилась в Голливуд, а когда она начала там сниматься, «Ангел» еще не переплыл океан. Представляете, какое недоверие пришлось ей там преодолевать! Подчеркнутые детскость, беззащитность соседствовали в ней с железной хваткой. Особенно в том, что касалось романов с мужчинами, которым посвящен отдельный раздел экспозиции (романы с женщинами, слухи о которых будоражили не один лишь Беверли-Хилс, оставим за рамками статьи).

Ее бесчисленные приключения со звездами всех стран и континентов — от писателей и генералов до неизбежных актеров — вызывают сильное подозрение. Их скоротечность напоминает о «комплексе полноватых бедер», проговариваемом сквозь сжатые зубы. Освобождаясь от него в бесконечных объятиях, Марлен словно бы мстила Берлину 20-х, оставшемуся равнодушным к ней, столь обаятельной юной леди, нацеленной на успех. Но успеха не было. Разглядывая снимки той поры, всматриваясь в немые ленты, поневоле думаешь: а вдруг и впрямь в ней не было ничего особенного в ту пору? Личико отдавало какой-то дебелой полнотой, черты лица еще не обнаруживали своей полной симметричности — приятели ее даже прозвали «утконосом», ноги казались вовсе не такими уж и длинными, а ее массажистка рассказала всем, что и талия-то низка. И даже икры, гордость позднейших снимков, выглядели по-крестьянски натруженными и здоровыми.

Большинство романов Дитрих носили какой-то профессиональный оттенок. Она превращала в своих любовников даже тех, кто к почетному статусу и не стремился. В начале 30-х бедный Гэри Купер помимо жены уже делил время с двумя подружками, но это не остановило Марлен.

При этом Дитрих иногда приоткрывает подлинное лицо. Будучи управляемой, она сама управляет. Комплекс нереализованной мамы (большую часть времени дочерью ее занимался муж) проскальзывает в ее отношениях с теми, кому трудно.

Так, отношения с Жаном Габеном развивались при явном доминировании Марлен. Питомица европейской театральной школы, уже в начале 30-х она чувствовала себя в Голливуде королевой. И когда в начале войны туда потянулись старосветские звезды, она быстро нашла себе жертву с мужественными чертами лица — Габена. И пыталась помочь ему чем могла. Но тот так и не смог принять подобной зависимости. Творческое соперничество закончилось неминуемым разрывом уже во Франции. Марлен тогда насилу увела Габена со съемок фильма Марселя Карне, едва не поссорив двух великих французов. И все потому, что ее собственная роль на какой-то миг показалась ей не такой значительной.

Интересно, что самые яркие ее романы случались с европейцами. Связано ли это как-то с разысканиями нынешних киноведов? Они утверждают, что восприятие Марлен в Европе было не в пример более эротичным и чувственным, нежели в Америке. Последняя лишь недолгое время заходилась от обнаженных коленок, быстро перейдя на восхищение иными формами. Зато Америка ценила в Дитрих «интеллигентность и духовность» — то, что так неохотно признавала за ней старосветская публика.

Порою, впрочем, кажется, что героями ее романов могли оказаться лишь неудачники — в настоящем или будущем. Те, кто даже на вершине славы преследуем страхом неудачи, но находит силы не бежать в панике перед лицом подступающего гада. Образ «вамп», который она сыграла множество раз, был, видимо, не случаен. По крайней мере, уведя своего мужа Руди от невесты, Марлен нанесла той глубочайшую рану. Через год после измены жениха она покончила жизнь самоубийством.

Тем поразительнее ее страсть самой выстраивать мизансцены и в фильмах и на фотосъемках, без устали руководя осветителями и фотографами. А все для того, чтобы glamour (слово, на непереводимость которого она жаловалась всю жизнь), этот романтически-сексуальный ореол вокруг ее лица, в точности соответствовал придуманному ею самой стандарту.

Меньше всего ее романы похожи на распущенность. Скорее — на необычный способ познания жизни. Или комплекс перфекционистки, во всем стремящейся достичь совершенства — будь то освещение на съемочной площадке (Хичкок был сражен тем, как она командовала прожекторами), «правильная биография», в которой семья обязана присутствовать хотя бы номинально (никаких разводов!) или поиски идеального мужчины.

Сближение с коллегой во время совместной работы неизбежно происходило для Марлен по всем направлениям. То же самое было с нею и во время дружбы с теми, кто направлял ее по жизненному пути. Восхищаясь чьим-то умом, будь то Ремарк или Хемингуэй, она физически не могла не принадлежать предмету своего восхищения не только душой, но и телом.

Впрочем, тело начало отказывать еще в 30-е. Переломы сопровождали ее всю жизнь, а последние несколько лет она провела прикованной к инвалидной коляске.

Оставалось украшать тело драгоценностями и одеждой.

Сейчас многие преуспевшие манекенщицы пытаются стать кинозвездами. Марлен же мигрировала в обратном направлении: из киномира — в мир моды. Неудивительно, что сегодня многие энциклопедии одежды XX века печатают статьи о ней.

Если бы существовали энциклопедии алмазов, она бы туда тоже попала. В большинстве фильмов Дитрих носила собственные бриллианты (недоброжелатели шутили, что число сотрудников агентства Пинкертона, охранявших ее на съемочной площадке, превышало число статистов). После съемок она оставляла себе полюбившиеся костюмы.

Работу с художником по костюмам Марлен ценила едва ли не больше, чем работу с оператором. Не случайно один из самых любимых ее снимков, попавший и на эту выставку, — где Трэвис Бентон показывает ей наброски Любича платья для «Ангела». В пору славы она сама уже выбирала модельеров. И когда Альфред Хичкок перед запуском «Страха сцены» предложил ей самой назвать автора костюмов, она остановилась на молодом Кристиане Диоре. Что не помешало ей остаться глубоко недовольной фильмом. Ведь искушенную звезду в нем едва не затмила молоденькая Джейн Уэймэн! А кто в этом виноват? Разумеется, Хичкок! И какое дело было Марлен, что знаменитый режиссер больше ценил в кино настроение ужаса, чем гравировку актерских талантов. Раз взял такого эгоцентриста, как Марлен, к себе в картину — значит, отрабатывай ее славу. Ведь эгоцентризм простителен «творящему художнику», призналась Марлен в «Азбуке моей жизни». Как бы то ни было, трудов Диора не увидеть сейчас в Москве. Ведь выбор у авторов «Мифа Марлен» был нелегок. Из 120 костюмов, «участвовавших» в разных фильмах и шоу, 1000 платьев и 50 сумочек они отобрали самые выразительные. Прежде всего то, что создавало образ «Господина Марлен» («Herr Marlen») — военную униформу из «Дома семи грехов», манжеты, цилиндр, мужскую обувь. Причем вопреки легенде вовсе не Дитрих надела первой мужской наряд: в «золотые 20-е» этим увлекались многие актрисы на берегах Темзы и Шпрее (особенно в Берлине, где трансвеститы были в большой моде во времена Веймарской республики). Но лишь сотни копий «Марокко» с Марлен в белоснежном смокинге породили новую моду. В платье из черного шелка с боа из страусовых перьев Марлен появилась в ленте «Дестри снова в седле» (1939). А для ленты своего любимого режиссера Билли Уайлдера «Зарубежный роман» (1948) она попросила восстановить свое любимое платье в сиреневых блестках, в котором не один год выступала перед американскими солдатами на фронтах Второй мировой. Это ее участия в войне, первого после многолетней разлуки появления в Германии с войсками союзников не смогли простить ей многие немцы. А уж после «Нюрнбергского процесса» (1961), где Марлен играла вдову генерала-нациста, письма с угрозами и оскорблениями хлынули потоком. И сегодня, читая злобные высказывания, сопровождавшие триумфальное — в творческом, но не финансовом смысле — турне актрисы по Германии в 1960-м, поражаешься, как агрессивна человеческая память. Особенно у слепых. Именно им принадлежали плакаты: «Марлен, убирайся домой!», встретившие ее в Западном Берлине. А восемнадцатилетние девчонки в Дюссельдорфе с криком: «Предательница!» — плевали в лицо 60-летней женщине.

Из 15 тысяч «проверенных» снимков, которые она лично отобрала для потомков, сама отретушировала и хранила в своем архиве, на выставке представлена лишь малая часть. Подобная участь постигла и ее библиотеку, насчитывавшую 1800 книг (в парижской квартире они занимали любую вертикальную плоскость), и архив из 300 000 страниц. Точно так же немало трудностей стояло перед устроителями и при отборе экспонатов из числа 80 чемоданов (в залы попали два первоклассных экземпляра: один предназначался для одежды, другой для обуви), 350 шляп, 400 пар обуви, 150 пар перчаток.

Но особые трудности возникли с аудиопленками, таящими не только ее интервью газетам (в последние годы она охотно давала их по телефону), но и многочасовые беседы 80-х — начала 90-х годов с поклонниками. Из 2500 пленок для прослушивания через заботливо подготовленные наушники прямо в залах музея выбраны самые трогательные фрагменты разговоров с Максимиллианом Шеллом, Эриком Ханутом и несколько интервью. Гонорары за некоторые из них достигали 20 тысяч долларов — и все равно Марлен отказывалась вносить возрастающую с каждым годом плату за квартиру. Пришлось парижскому муниципалитету взять на себя ее расходы. Кавалер ордена Почетного легиона имела на это право.

Это время было наиболее тяжелым для Марлен не потому, что ее перестали снимать. Тело становилось главной уликой в том, что жизнь уходит, а старость неумолима. Загадка ее обаяния, поддерживавшаяся раньше игрой света и тени, теперь полностью ушла в голос. Времена, когда она легко подлаживалась под ситуацию, выдавая себя за ту, которую хотели видеть, канули в прошлое.

Мне кажется довольно примечательной история, случившаяся с нею после одного из походов к внукам. Возвращаясь в гостиницу, Марлен прихватила с собой из дома дочери ворох полотенец, которые намеревалась сдать в стирку. Шофер принял ее за прачку или домработницу и всю дорогу болтал как с равной. Марлен вынуждена была выйти за квартал до своего отеля, лишь бы не разочаровывать беднягу.

Как удержать миф, не знает никто.

Угрозу своему имиджу самой таинственной красавицы на свете Марлен почувствовала после войны, когда не захотела вернуться в Голливуд (после увиденного в разрушенном Старом Свете равнодушно-сытая Америка на какое-то время опротивела ей необычайно). Что делать? Театральный талант ее был явно скромен. Она запела.

Поразительно, как она буквально зависела от музыки. B отличие от живописи, где Марлен с трудом принимала современность, в музыке ей были доступны последние веяния. Марлен охотно исполняла и дилановский «Ответ знает ветер», и песни «Битлов» (с которыми даже вместе в концерте выступала). Она бесконечно много работала над записями своих песен (которые не боялась периодически подвергать новой инструментовке: страх перед поражением был ей неведом) и шоу, с которыми выступала сперва в Лас-Вегасе, а потом показала в мировом турне. Не многие звезды могут похвастаться таким трудоголизмом.

Страсть к работе заставляла ее приходить на киностудию к шести утра и оставаться там настоящим солдатом. Сорок раз повторяла она на первом своем голливудском фильме дубль с фразой «I won't need any help» («Мне не нужна помощь»), потому что не могла с первого раза чисто произнести «help».

Собственно, вся жизнь Марлен Дитрих может быть использована как инструкция для мечтающих стать звездой. Основные законы ее любопытны необычайно.

Путь в Голливуд проделывали все звезды. Популярности достигают многие. На бессмертие претендуют единицы. Странно при этом, что символом страны, кичащейся собственной нравственностью, становится актриса, о которой позднейший историк скажет: «Невинность никогда не была ее амплуа».

Но дело, видимо, не в амплуа. Как сделать так, чтобы вас полюбили? Ответ она нашла еще в детстве.

Читать их с сестрой учили по стихотворению Фердинанда Фрейлиграта, прикрепленному к стене:

«Люби, пока еще любить ты можешь.
Люби, пока еще любить ты рад,
Настанет день, настанет час —
О мертвых слезы будешь лить!»

И так, спотыкаясь, но не оступаясь, она и прошествовала по дням своей жизни. Эти разжигающие воображение впадинки на щеках. Хрипловатый голос. Крупным планом — ноги в приспущенных чулках. Затемнение.

Алексей МОКРОУСОВ

На фотографиях:

• На словах Марлен упорно отказывалась участвовать в создании собственного мифа. За нее это делали другие.Отсюда столь часто декларируемая ею нелюбовь к «ярким» эпизодам. Но ей выпало их столько, что хватило бы на дюжину биографий.
• Безучастно повторяя упреки своих критиков («У нее полноватые бедра!»), она делала это все же с таким холодом на устах, что становилось ясно: что-то здесь не так...
• Любимым развлечениемее в старости было слушатьзаписи аплодисментов. Она попросила отпечатать для себя пластинку, где собраны были самые продолжительные овации в ее певческой карьере. Причем Марлен на слух могла определить, где именно ей так хлопали.
• Перед вами — знаменитые платья Марлен Дитрих. И ее «самый молодой» портрет. Здесь она похожа на себя настоящую — вот такой она должна была стать: пухленькой, сентиментальной, чуть по-немецки слащавой. Если бы не проклятый ХХ век!
• В материале использованы фотографии: EAST NEWS/gamma, Fotobank/ReХ