ЧИСТО МОСКОВСКОЕ ПОКУШЕНИЕ

История карьеры

ЧИСТО МОСКОВСКОЕ ПОКУШЕНИЕ

О заказных убийствах (удавшихся или нет) газеты сообщают, по сути, каждый день. В несколько строчек, поскольку дело житейское. Когда случай экзотичный — чуть подробней. Если под руку бандитам подвернулся человек известный — изложат версии причин, ход следствия. О результатах, понятное дело, не пишут. Откуда им взяться?

Случай, о котором мы хотим рассказать, побывал в газетах в конце прошлого года, репортеры «крутили» его несколько дней, поскольку неизвестные взрыватели подложили бомбу под дверь к даме, возглавлявшей управление по связям с общественностью московской мэрии, мало того — она была еще и советником мэра. Одни СМИ утверждали, что это провокация, направленная против Лужкова, другие — что это ревность его окружения. Милиция, естественно, безмолвствовала, как-то так все и иссякло.

Ольга Костина появилась у нас в редакции случайно, нам порекомендовали ее как аналитика, при всей молодости (ей и тридцати еще нет) обладающего десятилетним стажем наблюдения за политическими процессами и политическими деятелями. Она стала рассказывать о себе, упомянула, что и ее, как многих, взрывали. «Это я, та самая дама. Кстати, взрывателей моих нашли». Наш обозреватель Ольга Бухаркова достала диктофон и попросила: «Ну-ка, все сначала». Костина вернулась к началу.

ПОКОЛЕНИЕ «П»

— Ты вообще откуда взялась такая продвинутая? Родители крутые?

— У меня было настоящее счастливое детство с любовью, пониманием, исполнением желаний, с друзьями и праздниками... Я теперь точно знаю, что счастливое детство — это коммунизм в отдельно взятой семье при любом политическом строе.

— То есть таких ребят, как ты, следовало бы убивать еще в детстве, чтобы потом не мучались?

— Я получилась слегка блаженная с постоянной готовностью прийти кому угодно на помощь. Знаешь, что я обычно отвечала в детстве на вопрос, кем хочу быть, когда вырасту? Умрешь! Борцом за мир!!!

Но подросла и объявила домашним, что решила стать журналистом и буду поступать в МГУ. И поступила на вечернее отделение факультета журналистики, одновременно устроившись на работу в журнал «Студенческий меридиан».

Я оказалась там такой «дочерью полка». Меня учили писать, разговаривать с людьми, организовывать акции, проходить в высокие кабинеты, возили за рубеж... В 1988 году в связи с перестройкой и назревавшими студенческими беспорядками партия решила, что дать порулить молодежи дешевле выйдет, чем гонять нас дубинками по центральным площадям с риском для международной репутации. ЦК ВЛКСМ, ЦК КПСС и Гособразование начали подготовку в Москве Всесоюзного студенческого форума. Меня делегировали в подготовительный комитет, где я проработала девять месяцев, отвечая за освещение всего этого в прессе и за взаимодействие со старшими товарищами.

Представь себе девятнадцатилетнюю девочку рядом с Горбачевым, Лучинским, Дзасоховым, Ягодиным и прочими крупными деятелями умиравшей КПСС. Я же везде была, во всех кабинетах. Они при мне все обсуждали, я иногда уточняла, спрашивала, меня выслушивали, объясняли, со мной спорили...

— О чем?

— О том, что происходит в стране и что делать. Я, правда, всегда была соглашателем. Считала, что любой компромисс лучше скандала или войны. Я многое услышала и поняла в тот год. Например, как выпускают пар из населения, чтобы обезопасить действующую власть, как, играя на патриотическом порыве молодых ребят, их кладут под танки, чтобы воспользоваться кровью в популистских целях. А еще я поняла, что чем выше положение политика или государственного руководителя, тем меньше у него свободы и влияния в принятии решений. Не говоря уж об одиночестве... Чем сильнее руководитель, тем больше он одинок. О них нельзя судить поверхностно, нельзя раскрашивать черно-белым... Слишком много полутонов.

— Ты что-нибудь записывала тогда?

— Только в дневники. И то нерегулярно.

СЕМЕЙНЫЙ ПОДРЯД

В 1991 году мне начисто расхотелось быть журналистом. В стране поменялась власть и начались новые процессы, со всей необходимой атрибутикой — танки, банки, разрушение памятников и передел собственности.

Я ушла из редакции в никуда, в растрепанных чувствах. Некоторое время жила в полной неопределенности. Мои партийные знакомые передавали дела новому руководству страны. Я консультировала друзей, оказавшихся под боком ельцинской команды и пытавшихся сделать карьеру, помогала бывшему министру образования Ягодину организовывать первый в стране частный университет...

Собственно, там Геннадий Алексеевич и познакомил меня с заместителем Председателя Правления банка МЕНАТЕП Невзлиным, тот часто бывал в его университете, финансировал проект.

Ягодин тогда сказал: познакомься, ты, наверное, никогда не видела живого банкира... Банкиры меня не интересовали. Не мой контингент. Но... будучи человеком вежливым, я, конечно, познакомилась, взяла визитку и даже договорилась об интервью.

В общей сложности наговорили четыре часа пленки, два дня писали. Вот только не пошло никуда. Он просто использовал это в качестве способа знакомства и приглашения на работу.

— Заинтересовалась частными банками?

— Нет. Судьбой данного персонажа. Меня люди вообще интересуют гораздо больше, чем процессы. Потому и вышло, что я сейчас поддерживаю контакты с немыслимым количеством людей, вот уже на протяжении семи, а то и десяти лет. Это, мне кажется, вообще главная особенность моей профессии. Необходимое условие.

Именно здесь вроде бы и стоило начинать делать карьеру. Но тут я влюбилась. В Костю Костина, менеджера по рекламе агентства «Метапресс», дочерней структуры Менатепа. На следующий день после свадьбы соседка спрашивает мою маму: «Оля фамилию свою оставила или мужа взяла?» «Мужа взяла», — отвечает мама. «Ну, — говорит соседка, — и какая у нее теперь фамилия?» «Костина». Соседка хохотнула: «Я, — говорит, — понимаю, что она — Костина, а у Кости-то какая фамилия?»

В Менатепе я занималась связями с общественностью, писала идеологические программы, придумывала пропагандистские ходы и даже государственные инициативы. Все это продолжалось около года. Но потом ушла. Все-таки банковский бизнес — не мое дело.

Как и сейчас, тогда страна готовилась к выборам, по сути, первым выборам после перестройки. И вот наблюдая предвыборную ситуацию, я вдруг придумала кое-что. Такую программу взаимодействия столицы с регионами под названием «Москва — город-государство». Мне казалось: сделать Москву с ее уникальными возможностями и ресурсами не жандармом, а лоббистом регионов — самая благородная и своевременная задача. Знаешь, создать своего рода ООН для страны. Программа очень выигрышная в первую очередь для мэра Москвы, причем прежде всего в политическом плане, поскольку, осуществись она, Юрий Лужков становился б координатором всех межрегиональных связей, ведь узлы этих связей завязываются в Москве.

Шод Муладжанов, редактор газеты «Московская правда», когда послушал, что я рассказываю о своей идее, сказал, что готов помочь. Именно он и передал Лужкову мое письмо с предложениями по проекту.

Через пару недель стало известно, что московский мэр ищет автора проекта, чтобы договориться о сотрудничестве. Я поехала в мэрию. Документ был уже расписан пресс-секретарю и управляющему делами. Но поскольку это было вне компетенции пресс-центра, занимался мной управляющий делами Василий Савельевич Шахновский. Он же спустя некоторое время подписывал со мной договор о внештатной работе советником мэра. Узнав обо всем этом, один из моих приятелей в ужасе завопил: «Надо рассудок потерять, чтобы полезть к Лужкову! Тебе же никогда и ни за что не удастся там сделать ничего! Тебя просто сожрут!»

МОГИЛА РАЗУМА

Для Лужкова это был один из неприятных периодов. Резкое охлаждение с Кремлем, блокирование от центральных СМИ — в общем, работать приходилось в некоем конспиративном режиме. Я как могла поддерживала мэра, он мне очень нравился, что-то ему советовала, правда, лишь тогда, когда он сам об этом просил. В общем, все вроде бы получалось, кабы не странная подковерная борьба: слухи поползли, что я человек нефтяной компании «Юкос», которую к тому времени приобрело руководство Менатепа (там ведь продолжал работать и Костя), потом, что я — человек руководителя АФК «Система» Евтушенкова, что я лоббирую их интересы.

Все это привело в конце концов к безбожному затягиванию проекта, а потом и к кончине его, где-то посередине организационных действий.

Я ведь в альянсы и группировки внутри мэрии не вступала, потому что считала себя человеком Лужкова, но никак ни его окружения. Даже от нападок не отбивалась, боялась сор из избы выносить, чтобы Юрия Михайловича не обмазать продуктами жизнедеятельности его собственных соратников. А продуктов было хоть отбавляй! Например, однажды на меня написали донос в лучших традициях партийно-хозяйственных жалоб на моральный облик строителей коммунизма. Молодая, наглая, выпендривается много, нас, ваших верных рыцарей, оттирает, в свободное от работы время фотографируется в вечерних платьях на фоне белых роялей! И две подписи двух кристально честных людей: Сергея Цоя и Анатолия Лысенко.

— Ну и что Лужков?

— От доноса отмахнулся. Рассказал мне анекдот про старого раввина, которому приходится с разными людьми работать, и через десять дней поручил новое дело, назначив создавать управление по связям с общественностью и информационной политике.

Я еще раз ему сказала и о подковерной борьбе, о слухах, о своей якобы засланности и зловредности... «Если бы ты на кого-то отрабатывала, я бы заметил, — сказал мне Лужков. — Я если доверяю человеку, то навсегда».

Поток слухов увеличивался. Больше всего неприятностей приносила непримиримая борьба со мной Сергея Цоя. Теперь всем рассказывалось, что я раздражаю супругу мэра, потому что лезу подбирать своему шефу рубашки и галстуки.

Даже не знаю, что меня тогда больше бесило: пещерный уровень понимания пиаровских технологий или откровенный шантаж мэра его собственными подчиненными. Удивительно, как он попал в такую глупую и постыдную зависимость от обычных чиновничьих истерик...

— И что же ты совсем ничего не делала?

— Я делала новое управление, которое могло бы в перспективе избавить Лужкова от его нелепого однобокого имиджа прораба всесоюзной стройки с неизменным табуном соратников за спиной. На самом деле Юрий Михайлович уже тогда да и по сей день использовался всеми как рекламный носитель. На его фоне, его же собственными усилиями люди делали деньги, карьеры, ничего не отдавая взамен, разве что иногда в утрированной форме демонстрировали преданность. Суперпреданность. Если не сказать холуйство. При этом о его имидже окружение не сильно и беспокоилось. Бывали случаи, когда мэр выходил на комментарий различных политических и международных событий, оказываясь неподготовленным. Они то ли не знали нужной информации, оттого, что занимались чем угодно, кроме своего дела, то ли забывали Лужкову ее сообщить. Он, например, однажды лишь на второй день узнал, что президент болен. Никто ему даже не счел нужным сказать. Сколько раз он, выступая по телевидению, выглядел нелепо, причем так и не узнав об этом.

Пресс-центр мэрии — структура известная своими сногсшибательными информационными технологиями, среди которых раздача квартир «угодным» журналистам и засыл пожарников к неугодным. Пока пресс-секретарь отрабатывает охранником и сурдопереводчиком за спиной мэра, его преданные сотрудники практикуются в раскрутке его супруги Аниты Цой. Заметь, все происходит в открытую, даже в наглую. И с такой интенсивностью, что заниматься Лужковым им уже явно некогда.

Когда я впервые вывезла его на большую пресс-конференцию в «Интерфакс» — был скандал, настояла на контактах с «Коммерсантом» и программой «Время» — тоже скандал. Я готовила его к возможным публичным схваткам, оставаясь при этом в тени. Так что нападать на меня было проще простого. Обсуждения животрепещущего вопроса о том, как убрать «эту засланную суку», постепенно входили в моду. Цой носился по коридорам Тверской, 13, и с пафосом настоящего Нострадамуса предсказывал мою судьбу: к весне ее не будет, осенью уберем, зимой она отсюда вылетит... «Могила разума...» — сказал один мой коллега, наблюдая за происходящим.

Меня интересовал только результат работы. А что до всей этой грязи, так она есть во всех структурах и аппаратах, надо просто научиться не размазывать ее по себе со стонами и страданиями, а игнорировать. Конечно, по мере возможности, до тех пор пока это не является риском для профессиональной репутации.

— А что же Лужков? Он ведь знал обо всем этом?

— Мне позже Миша Леонтьев сказал: «Да Лужков попросту струсил, побоялся своего гадюшника...»

Не было у меня шансов вписаться в этот удивительный коллектив.

Когда в команде появился Сергей Ястржембский управление по связям с общественностью было уже со всеми согласовано. Оставалась только поставить подпись самому мэру. Но документ отозвали, внесли соответствующие изменения, согласно которым новый вице-премьер курировал общественно-политическую деятельность... До окончания девятимесячной подготовительной работы оставалось меньше шага...

ЭФФЕКТ РАЗОРВАВШЕЙСЯ БОМБЫ

Мы вернулись домой глубокой ночью, в пятницу. Наша квартира была в одном подъезде с родителями, но на другом этаже. Обычно мы в нее и не заходили, обитали у родителей, потому что самим просто некогда было готовить и убираться. И во всех документах я давала адрес и телефон родителей в качестве контактных. Но в этот раз было слишком поздно, чтобы будить родителей, и мы отправились к себе.

Мне кажется, я слышала грохот. Вскочила с кровати... На улице ночь, машины орут, вроде ничего особенного. Прошлепала на кухню в темноте, попила воды и прилегла обратно... Мама позвонила нам уже под утро, около семи. Осторожно, выбирая слова, сказала, что надо подойти в их квартиру, дать показания. Я еще решила, что-нибудь с соседями, обокрали, может... И тут она сказала, что ночью под дверью сработало самодельное взрывное устройство большой мощности и что правоохранительные органы хотят поговорить со мной и с Константином.

Заложено было 400 грамм тротилового эквивалента, взорвалась лишь половина — что-то около 200 граммов. Поэтому разрушения вышли не такие страшные, как могли бы, в подъезде с первого по четвертый этаж высадило стекла, раскрошились ступени между этажами, а на месте, где собственно лежало взрывное устройство, было насквозь пробито перекрытие между этажами. Таймер стоял на два часа ночи.

Мне нечего было сказать милиции, я не отвечала ни за какие финансовые документы, не имела отношения к планам предвыборной кампании и всерьез, конечно, никем не считалась лоббистом. Я ничего не понимала. Да, напряжение на работе и вокруг было огромным, но никогда и никто расправой мне не грозил, да вроде бы вокруг и не было людей, способных на криминальные подвиги.

Я впала в какое-то оцепенение, хотя внешне казалась абсолютно спокойной. Звонили чиновники и журналисты, к вечеру один из друзей прислал профессиональную охрану. С охраной оказалось еще страшнее, чем без нее. Я непрерывно прокручивала в памяти события всех последних месяцев: кому и зачем это было нужно? Одно дело — конкуренция, интриги и подлоги, совсем другое — уголовное преступление с непредсказуемыми последствиями. Ни Костя, ни я никому не мешали настолько, чтобы переступить черту, отделяющую грязную чиновничью возню от бандитизма.

Оставалось ждать результатов расследования. МУР работал с феноменальной интенсивностью. Уже через несколько дней бытовые версии случившегося начисто отпали, следователь аккуратно сообщил, что скорее всего угроза предназначалась именно мне.

К тому времени странные вещи начали происходить на работе. Ну, во-первых, документы по управлению снова вернулись от мэра «на доработку» без видимых претензий. Во-вторых, в прессе, обычно падкой на подобные события куда более мелкого масштаба, на этот раз стояла дружная тишина, изредка разбавляемая странными заметками. Одни — о том, что, мол, мама Костиной, не домохозяйка, а, как оказывается, директор рекламного агентства, которое вело рекламную кампанию по восстановлению храма Христа Спасителя, а там крутились огромные деньги. Другие — что ничего и не взорвалось вовсе, просто какие-то хулиганы подложили дымовую шашку под дверь председателя домового кооператива. Третьи — что мой папа сотрудник пресс-центра мэрии... Наконец, выдающий борец с преступностью, Шерлок Холмс наших дней, а по совместительству начальник московского ГУВД генерал Куликов раскрыл дело практически за один выходной день. Уже в понедельник, направляясь к мэру, он мимоходом сообщил прессе, что все случившееся — мелкое хулиганство и не имеет к Костиной никакого отношения, поскольку она в «нехорошей» квартире не прописана. Журналисты сделали вывод: мэрия замалчивает это незначительное, в общем, событие. Но отчего?

Юрий Михайлович мне после взрыва не позвонил. Мне сказали, что Лужков видеть тебя не хочет. И разговаривать не хочет. Он обижен на статью в «Коммерсанте», единственный материал, где было точно описано случившееся. Там-де были грязные намеки на его родного пресс-секретаря, честного и ранимого человека. Тогда я написала мэру письмо. Прощальное, личное... Написала, что то, в чем Лужков обвиняет президентское окружение, давно норма для его собственного. Чтобы работать здесь, надо научиться мелькать в свите, лезть на глаза, льстить, грешить, а потом вымаливать прощение за грехи. Но я — другой человек.

Написала, что если цель всего случившегося — отстранить меня от работы, цель достигнута. Раз он прекратил со мной контактировать, я вынуждена подать в отставку.

Он подписал мою отставку, даже не пожелав встретиться. А еще через несколько дней утвердил нового начальника управления по связям с общественностью Сергея Биленкова.

— А, это тот Сергей Биленков, печально известный трагическими последствиями своих гомосексуальных похождений? Помню публикацию в «Совершенно секретно»: «Голубые ели в Кремле». И совсем недавнюю — «Приголубленные Отечеством». Тот самый который из окна выпадал. То есть в окружении Лужкова все больше и больше становится странных людей? А что со следствием?

— Весной следственная группа МУРа, сообщила мне о задержании бригады «беспредельщиков», на счету которых было уже около десяти убийств и шесть изнасилований. Им «заказали» меня на «нанесение тяжких телесных повреждений». Планировалось «бытовое» нападение в подъезде... Троих на одну. Убивать заказчик не велел, но в случае случайной смерти от побоев обещал доплатить. Не дождавшись жертвы (мы слишком долго задержались на даче), уголовники решили выйти из положения по своему усмотрению. И положили под дверь квартиры, где, как им было сказано, я жила, бомбу. Получилось, что исполнители вместо обычной бытовухи подвели заказчика под терроризм, привлекли лишнее внимание... Кто же заказчик? Я не знаю. За что? Тоже не знаю. Но следствие продолжается, и мне обещали скоро назвать имя того, кто хотел расправиться со мной.

Перед вами исповедь молодого человека, решившего заняться общественной деятельностью в наши дни и попробовать здесь сделать карьеру

Представь себе девятнадцатилетнююдевочку рядом с Горбачевым, Лучинским, Дзасоховым, Ягодиным и прочими крупными деятелями умиравшей КПСС

Я узнала, как выпускают пар из населения, чтобы обезопасить действующую власть, играя на патриотическом порыве молодых ребят, их кладут под танки, чтобы воспользоваться кровью в популистских целях

Один из моих приятелей в ужасе завопил: «Надо рассудок потерять, чтобы полезть к Лужкову! Тебе же никогда и ни за что не удастся там сделать ничего! Тебя просто сожрут!»