Разговор на облаке двух благородных донов: дона Серхио и дона Алехандро

СЕРГЕЙ ДОРЕНКО:

Лена Батурина разогналась и прыгнула на Лужкова

— Сергей, как вы расцениваете глуповато-хамоватые публикации «Московского комсомольца» о Доренко?

— Я никогда не обсуждаю газеты, которые публикуют объявления проституток. По поводу газеты, которую вы упоминаете: я удостоверился в том, что она неприличная, лет семь назад и с тех пор ее не читаю. Мне так удобнее жить.

— А они, меж тем, опубликовали ваш домашний телефон.

— Очень жаль, но вы правы, газета не исчезла от того, что я о ней знать не желаю. Дело даже хуже. Я сделал открытие — ее читают многие сердечные люди. Мириады звонков на мой номер в поддержку меня очень тронули. Все люди, оставлявшие пожелание держаться на моем автоответчике, ссылались на публикацию моего телефона. Мне очень жаль, что на моем автоответчике микрочип рассчитан только на 18 минут сообщений. Иногда мы стираем старые, чтобы дать возможность новым моим сторонникам дозвониться.

А автоответчик стоит потому, что уже много лет никто в моей семье не подходит к телефону, прежде чем звонящий не представится. Телефон, согласитесь, вещь исключительно бестактная. Звонок может прервать вас в тот момент, когда вы, ну, например, сочиняете четверостишие... Мы стараемся это предотвращать.

— Почему нынче у всех на устах одно только слово — «Доренко»? Просто культурный феномен какой-то... Это свидетельство: таланта? хамства? профессионализма? всего вышеперечисленного?

— Не хочу вас обижать, но, думаю, могу обратить ваше внимание на то, что «хамство» — антоним благородства. Истинно благородный человек не ругается «хамством». Вообще, приписывать другому «хамство» — один из верных признаков хама. Вам не кажется?.. Это не направлено против вас лично. Я просто теоретизирую, обсуждаю термин. Я знаю, вы ставите так вопрос в том числе и для того, чтобы угодить неблагородной части вашей аудитории. Это понятное желание.

О феномене же я могу сказать только, что это признание моего успеха. Это свидетельство, сертификат об успехе. Как именно я достиг успеха? Не знаю. Не пытался анализировать. Я самореализуюсь и самопроявляюсь. Результат — успех. Но это меня уже не касается. Все, что лежит за рамками моей самореализации в моем творчестве, меня не касается. Реакция на меня — достояние реагирующих. Мне кажется, это не я, а они могли бы, при желании, анализировать свои реакции — как способ своего самопроявления.

— Сколь вы точны и изысканны в речах!.. Прошу прощения, если невзначай оскорбил вас неуместным словом «хамство» в абсолютно непотребном сочетании с вашим именем... И все-таки, не велите казнить, осмелюсь еще раз, простите великодушно, спросить, почему Доренко обвиняют в хамстве? А насколько я помню, в той самой злосчастной передаче про Лужкова (с переодеванием в мужчину) самое крепкое, что было сказано про Лужкова, — «член семьи своей жены». Что вовсе не хамство, а чистая правда. Переодевания же Лужкова и навешивание на него всяческих париков — чистый юмор... Так почему?

— Мне приходится сквернословить, но этот журнал могут увидеть женщины и дети. Мы с вами можем попасть в неловкую ситуацию.

— Да, вы абсолютно правы. По здравом размышлении, благородным людям лучше было бы избегать крепких выражений крепких чувств...

— ...Почему меня ругают? От зависти. Неудачники ругают от зависти. Чтобы причинить мне боль, используют самое больное, что они знают. Говорят слова, которые задели бы их, будь они на моем месте. Они чувствуют себя хамами. Очень боятся, что об этом кто-то догадается. Очень боятся, что кто-то скажет им это слово. Потому что, они так ЗНАЮТ, это будет правдой. Поэтому они используют это слово против меня. Мне не больно. Я отношусь к этому с сочувствием. У кого что болит, тот о том и говорит.

— А как вы относитесь к некоему Березовскому? Ведь не секрет, что в нашей неблагодарной стране не каждый его любит и уважает...

— У меня в его адрес — чувство уважения и даже эмоциональной привязанности. И вот почему:

Я считаю Бориса человеком, который думает быстрее всех в России.

Я знаю, что он поклонник моего творчества. Должен вам заметить, что я не общаюсь сколько-нибудь долго с людьми, которые не в состоянии по скудости души или интеллекта оценить мое творчество.

Я считаю его очень смелым человеком. Он вернулся весной под ордер об аресте. А ведь его коллега Гусинский полгода прятался в Лондоне не от ордера даже, а от намека, что такой ордер может появиться, если он высунется из норы.

Я считаю Бориса честным человеком. Он ни разу не делал и не говорил чего бы то ни было за моей спиной такого, что он не мог бы сделать и сказать при мне.

Наконец, мы очень много ругались. По политике, по устройству телевидения, по роли Ельцина, которого я никогда не поддерживал в отличие от Бориса. Люди, которые так много ругаются, постепенно начинают друг друга понимать лучше. Не думаю, что у Бориса есть хоть один знакомый, который бы так интенсивно и по любому поводу с ним ссорился за последние три года. Кроме меня. Почему мы мирились снова? Не знаю. Мне кажется, мы оба очень ценим людей необычных. Иногда я думаю, что Борис — экспонат, возможно, лучший экспонат в моей коллекции необычных, неординарных людей. И иногда я думаю, что я такой же экспонат в его коллекции.

— Действительно ли Березовский дал Доренко миллион долларов на эту программу (или ЗА эту программу)? Сколько вообще получает Доренко?

— Прошу вас напечатать этот вопрос самым большим шрифтом! Возможно, этот журнал попадет в руки Березовскому, и он даст мне миллион долларов за эту программу. Я бы не отказался. Другие мои почитатели тоже могли бы расщедриться. Впрочем, если это практичные люди, они могут не давать ни копейки. Потому что я буду самовыражаться в любом случае.

А сколько получаю, не скажу. Я вообще не эксгибиционист в этом смысле. Да и большинство людей тоже. Поэтому, думаю, меня поймут. Я не чувствую себя бедным человеком. Как мне кажется, бедность — это не количество денег. Это ощущение. По ощущению, я не богатый, но и не бедный человек. Я не курю, не пью, не играю в азартные игры, не практикую адюльтеры. Таким образом, все мои расходы — это бензин. Периодическое сквернословие с друзьями в быту до сих пор обходилось мне бесплатно.

— Когда, кстати, вы в последний раз видели Березовского?

— Сегодня. Мы пообедали.

— Если завтра Лужков предложит больше денег, вы будете на него работать?

— Он не предложит. Он хоть и нечист на руку, но все-таки не дурак. Он знает, что он нарцисс. Даже в большей степени, чем я. Оба мы не смогли бы терпеть друг друга сколько-нибудь долго. Совсем все равно, кто кому заплатит. Поверьте, даже если предположить в нас обоих изрядную алчность, то Лужков бы не перешагнул через свой нарциссизм, даже если бы это я, а не он, заплатил ему все богатства мира. А уж тем более он не согласится сам платить за свержение себя с трона Обожаемого Героя.

— А вот интересно, менялась ли ваша внутренняя позиция при перемене «хозяев»?

— У меня не было хозяев, я не знаю, с чем сравнивать. Внутренняя позиция едина в этой связи. Сам же я развиваюсь, расту и изменяюсь. Мне, например, очень давно уже не очень нравятся Сэлленджер и Ремарк и уже довольно давно, лет около десяти, как не привлекает Воннегут. Это верный признак того, что я достиг зрелого возраста. Полагаю, мне и впредь не удастся избегать перемен. Думаю, они затронут и внутреннюю позицию.

— Как реагирует ваша жена на хамство коллег-журналистов, которое обрушивается на ее мужа ежечасно?

— Мы никогда не обменивались впечатлениями о критике со стороны коллег... И позвольте мне возразить против термина «коллеги». Мне кажется, вы толкуете его очень расширительно. Я знаю с полдюжины коллег. Может быть, даже есть и десяток журналистов. Допускаю, что есть еще десяток самородков, о которых я не слыхал из-за занятости. Никто из них ни разу меня не критиковал. Советы иногда дают, но вполне дружеские. Фамилии этих журналистов я не хотел бы называть. Вдруг кого-то забуду.

— Были ли угрозы в ваш адрес, ведь говорят, лужковская семья криминальна?

— «El perro que ladra no morder». Это испанская народная мудрость. Собака, которая лает, не кусает. Поверьте, когда вас предупреждают, что убьют, это уже хоть маленькая, но гарантия, что вы останетесь в живых. Убивают те, кто не предупреждает. От Лужкова я предупреждений об убийстве не получал. Что можно рассматривать и как угрозу.

— А как так получается — когда-то вы произносили тосты за Лужкова и Церетели за их столом, а теперь вона что...

— Боюсь, что вы ошибаетесь. Любой знакомый со мной человек скажет вам, что я ненавижу тосты. Больше того, я даже специально оговариваю за праздничным столом условие, что будет не больше одного тоста. Лучше в начале, чтобы как можно скорее о нем забыть. Но, в самом деле, ровно три года назад Церетели несколько раз звонил нам в программу, чтобы объясниться после нашей резкой критики его циклопов. Это было осенью 1996-го. Потом, через одного из моих грузинских знакомых, он уговорил меня прийти с супругой. Сказали, что мы поговорим, что он обижен, и мы сможем объясниться и о циклопах, и о земле в Испании.

Церетели очень долго водил нас по мастерской. Потом приехали Лужков и Штеффи Граф... Или Штефи Графф. Кто-то из них... Та, которая теннисистка. Ели что-то чрезвычайно талантливо приготовленное. Совсем не пили два человека — Лужков и я. Но чокались, это правда. Должен вам заметить, что Лужков ни словом не обмолвился тогда о неприятном. А ведь я целую осень тогда рассказывал самым тщательным образом о том, как ему выделили землю в Испании, как он отказался от нее после моих программ, и так далее. Думаю, это была попытка нас с Лужковым помирить. Да, и Елена Батурина подъехала тогда. Чуть позже Лужкова. Она разогналась в коридоре и прыгнула на Лужкова. Повисла на нем и обхватила его ногами. Лужков устоял, но закачался. И, отдуваясь, он сказал: «Ну, Ленка, ты если не лендровер, то этот... ланд-с-кнехт». Иностранное слово далось ему не сразу. Потому что нагрузка была двойной. Надо было выдержать сразу и не похудевшую еще тогда Лену, и такое длинное слово. В результате Лужков вышел триумфатором из необычного испытания. Что я ему и сообщил с обычным наивным удивлением.

— А собственно, чем вам как человек и политик не нравится Лужков?

— Мне нравится Лужков. По моей оценке, он жуликоватый и очень непосредственный человек. Но он лучше своего окружения. Думаю, он давно уже ширма для братцев и братков. И думаю, он об этом знает. И он огорчен. Ему страшно. Недаром недавно он говорил, что опасается того страшного проклятия, которое постигло семью Кеннеди. Лужков знает о себе больше, чем мы. И знает, почему он боится проклятия. Он несчастный человек. И одинокий человек. Быстро стареющий человек. Который не возьмет в могилу ничего из того, что наворовали вокруг него. Он очень хочет, чтобы его просто искренне любили. Хотя бы избиратели. Это если говорить о реальной личности. Виртуальная же личность Лужкова — это персонаж моих шоу. Он мне тоже нравится. Это Лужков такой, каким он себя представляет публике. Очень забавный, вам не кажется?

— Да, он смешной и похож на Колобка. Я боюсь этого Колобка. Он всех съест... А кто, на ваш кристальный взгляд, лучший политик в России? Лучший президент, мэр столицы, премьер-министр?..

— Тот, о котором мы сможем себе позволить совсем не знать.

— Примаков во время визита во Францию очень заботился о своих критиках, чтобы им дали убежище, когда им придется уехать из страны. Вы собираетесь? И куда? Ведь испаноязычных стран так много...

— Я об этом не думал. Но им придется долго меня выпихивать. Потому что Россия — моя страна.

— В чем причина такого роста рейтинга программы Доренко?

— Думаю, в том, что людям это нравится. Одни меня любят, другие любят меня ненавидеть. Как видите, и тем и другим я даю любовь. А людей, по существу, не интересует вообще ничего, кроме любви и смерти. Все остальное — несущественно.

— Верите ли вы в Бога? И какой он «в редакции Доренко»?

— Я не мыслю в категориях веры. Я рассуждаю в категориях знания-незнания, допущения-недопущения. В этих категориях я могу ответить: я знаю, Бог есть. Вера — слишком слабо для меня.

Интересовался Александр НИКОНОВ