ВЕТЕР ОФИГИТЕЛЬНЫХ ПЕРЕМЕН

ВЕТЕР ОФИГИТЕЛЬНЫХ ПЕРЕМЕН

Грядущие поколения не познают восхитительных свойств советского паспорта: стоило выпустить его из рук, как будущее на десять лет вперед становилось до мелочей ясным.Ничего так не ценил в своей жизни русский человек прошлого века, как эту простую клеенчатую книжицу. В ней был залог его процветания

Эта нижеприведенная быль приключилась в начале конца перестройки, когда россияне и другие советские люди еще не расползлись по всему миру, как раки из произведений писателя Гоголя, про которого скажем ниже, поэтому их все охотно приглашали, чтобы послушать всякие взволнованные свидетельства о том, как ветер перемен выдувает вонь и озонирует воздух в огромном треснувшем железобетонном бараке под названием СССР.

Не был исключением и я.

Отпущенный еле тлевшей тогда советской властью на временную побывку в Германию, я был немедленно приглашен лично бундесканцлером ФРГ — Гельмутом Колем — на съезд его реакционной правящей партии CDU, известной у меня на родине под названием ХДС. Съезд вследствие все тех же перемен должен был состояться не в каком-нибудь там Кельне или Мюнхене, а на новых немецких землях, в бывшем гэдээровском городе Франкфурт-на-Одере, расположенном непосредственно на границе Германии и Польши.

Где мне и предстояло сделать длинный доклад все о том же.

Кроме того, мне предлагалось поучаствовать в дискуссии с красавицей антисоветчицей Ангелой Меркель, которая в дальнейшем занимала какой-то важный пост в правительстве, а чем занимается сейчас, когда Коля заменили на социалиста, я решительно не знаю.

Поселенный в гэдээровской гостинице, которая своим облезлым видом, текущими в никуда унитазами, некогда проблеванными, но химически вычищенными паласами живо напомнила мне аналогичную восьмиэтажную гостиницу в бывшем городе Калинине (Тверь), я весь вечер готовился к докладу — волновался, курил, писал тезисы, а на утро вышел прогуляться, чтобы понять, где я все-таки нахожусь.

Пройдя по пустым рассветным улочкам древнего города, сильно пострадавшего во время Второй мировой войны, и обнаружив, что именно здесь, оказывается, родился и жил знаменитый драматург Клейст (о чем свидетельствовала мемориальная доска), я вдруг понял, что стою на границе: широкий мост через Одер манил меня прогуляться пешком в Польшу, что я немедленно и сделал, вовсе не задумываясь о последствиях своего легкомысленного поступка.

Было, повторяю, раннее утро. Немецкий солдат мною совершенно не заинтересовался, скрытый в будке с немецким нарисованным орлом, и вот я уже и в Польше, где на славянской окраине моста сидел небритый и, очевидно, польский гражданин, с ходу предложивший мне купить у него по спекулятивной цене блок сигарет «Мальборо», от чего я, естественно, отказался и зашагал обратно в Германию.

Однако на самой середине моста почему-то остановился, вынул свою «краснокожую паспортину» с золотым тиснением «СССР» и принялся ее внимательно разглядывать.

Все дальнейшее помню, как сейчас! Вот этот бетонный мост, где всякая дрянь — вроде досок, автомобильных шин и песка — намыла маленький островок вокруг мостового центрального быка... вот ветер веет, воет и свистит вокруг меня и подо мной вдоль широкой мутной белесой слепящей польско-немецкой реки... вот всходит солнце, резче становятся тени, колеблется рябь, и я держу в руках свой паспорт, основной документ гражданина СССР — страны, которой больше нет.

СССР, значит... Ослабела, что ль, моя рука или еще что, но ветер вдруг вырвал мой документ и понес его над водами. Паспорт с раскрытыми страницами взмыл в невидимом и неведомом турбулентном потоке и воспарил над мутной белесой бездной.

Ледяной ужас охватил все мое существо. И вовсе не потому, что я струсил грядущих объяснений с СОВЕТСКИМИ, которые скажут мне, что раз я потерял такую священную вещь, как советский паспорт, то никуда до конца дней своих больше не поеду, как, кстати, никуда практически не ездил и до этой странной поездки. Чего бояться? Темные дни миновали, товарищи! Час, знаете ли, искупления пробил... Но! Я вдруг живо представил другое: как меня, беспаспортного, тычками гонит обратно в Польшу проснувшийся немецкий солдат, а польский спекулянт оказывается не простым гражданином и в Польшу меня тоже не пускает.

Я поселяюсь на мосту. Обживаю необитаемый остров, намытый дрянью. Варю суп в консервной банке. Устанавливаю дипломатические отношения сначала с Польшей и Германией, а потом и с любимой Россией. Обо мне пишут в газетах. Я богатею. Строю вертикальный дом, где на первом этаже располагается оффшорный банк, а на втором — сами знаете что. Помогаю родной сторонушке с ее «неокрепшей демократией». И так далее...

Ветер трепал меня, крутил, забивал воздухом легкие, и со мной на секунду случилось то, чего не бывало со мной доселе и не будет больше нигде и никогда. Понимаете, мне трудно это объяснять... Не хочу, да и время еще не пристало... Но мне внезапно все стало ясно, как выражался упомянутый писатель Гоголь, «во все концы света». В частности, я понял, что в 1991 году в Москве будет коммунистический путч, потом коммунисты будут судить коммунистов, но коммунисты же коммунистов оправдают, вследствие чего в 1993 году будет путч другой, который закончится перманентной бессмыслицей; что в перспективе пульсирует Чечня, в августе 1998-го непременно случится финансовый кризис, а в 1999-го обязательно заполыхает на Балканах, после чего китайцы высадятся на Луне, а Финляндия проголосует за монархию. Понимал я, что счастье мое на острове если и состоится, то будет недолгим: в 1997 году придет обширное наводнение и остров этот осенней ночкой снесет вместе со мной неизвестно куда... Мне и еще кое-что стало в ту минуту ясно, да говорю же, не пришло еще время обо всем рассказывать и никогда, по-видимому, не придет.

Зато на смену ледяному ужасу пришло отчаянное отупение, и я, раз уже все так сложилось, решил сигануть с этого моста вниз головой враз и навсегда.

Как вдруг (да, именно опять «вдруг», а не постепенно) я увидел, что нечто красное, шелестя крыльями, приближается ко мне. И, больно ударив меня острым коленкоровым уголком в нос, под ноги мне, как битая птица, падает утраченный, казалось бы, навсегда советский паспорт. Что такое турбулентные вихри, я, кстати, слабо представляю, потому что невнимательно учился в школе.

Я этот паспорт сразу хвать, дрожа от радости! Ибо все проблемы были таким образом мгновенно решены. Я мгновенно и уверенно зашагал в сторону Неметчины, куда и был пропущен после небольших формальностей.

Вскоре я уверенно выступил со своим докладом, и мне пожал руку сам канцлер Гельмут Коль, а господин Фолькер Рюе, про которого я узнал на мосту, в период озарения, что он скоро станет министром обороны, сказал мне ободряющие, ласковые, интеллигентные слова. Я хотел предупредить Коля, что в 1999 году Германии придется бомбить Сербию, но вовремя сообразил, что Коль к этому уже не будет иметь никакого отношения. С Ангелой же Меркель нам дискутировать было не о чем, красавица она и есть красавица, хоть и антисоветчица, да к тому же мы думали с ней обо всем совершенно одинаково, потому что она родилась в ГДР. Тем не менее мы блестяще провели дискуссию, и все хэдээсники — а их было там немало из разных стран — остались нами очень довольны.

После чего я покинул город Франкфурт-на-Одере, где родился и жил Клейст. Перед отлетом на родину из берлинского аэропорта «Тегель» я смеху ради обмотал кисть правой руки носовым платком. И сказал провожавшим меня немецким друзьям-славистам, что хочу показать малолетнему сыну Васе эту принадлежащую мне человеческую конечность, которую пожимал сам бундесканцлер Гельмут Коль.

— Ты бы лучше вымыл руки, — сказали мне брезгливо немецкие друзья-слависты, все сплошь бывшие левые, разочарованные в коммунизме, но не утратившие боевого духа студенческих волнений 1968 года, когда они жгли чужие машины и трахались на баррикадах, составленных из школьных парт и все тех же чужих машин.

Помнится, шутка эта мне тогда не понравилась. Не нравится и теперь. Начальников не любит никто, нигде и никогда. Нет в мире порядка и не будет. Но и это важное обстоятельство отнюдь не повод для вселенской грусти, о которой писал еще Гоголь, чей 200-летний юбилей в 2009 году закончится... только я один знаю чем.

Евгений ПОПОВ

ЧЕЛОВЕК НЕВЕРОЯТНО МРАЧНЫЙ НА ВИД И ОЧЕНЬ ДОБРЫЙ ВНУТРИ. СВЯЗАНО ЭТО С ТЕМ, ЧТО ПОПОВ — ОДИН ИЗ НЕМНОГИХ СОВРЕМЕННЫХ ПИСАТЕЛЕЙ, КОТОРЫЙ НЕ ПОНАРОШКУ, А НА САМОМ ДЕЛЕ ПРОДОЛЖАЕТ ЖИТЬ ЖИЗНЬЮ СВОИХ ГЕРОЕВ. В СУЩНОСТИ, ГЕРОЙ У НЕГО ОСТАЛСЯ ОДИН — САМ ПОПОВ, А ТАКЖЕ ЕГО ДРУЗЬЯ, РОДСТВЕННИКИ И ЗНАКОМЫЕ. ЭТО ОЧЕНЬ УДОБНО. И В ТО ЖЕ ВРЕМЯ НЕ ПОЗВОЛЯЕТ ПОПОВУ ЗАЖИТЬ ЖИЗНЬЮ ПРОХЛАДНОЙ И КОМФОРТНОЙ. ГЕРОИ ПОКОЯ НЕ ДАЮТ.