ЧИСТОСЕРДЕЧНОЕ ПРИЗНАНИЕ
В ХХ веке жители страны Россия называли ее по большей части иначе. У этой страны было много разных названий. В конце века в этих названиях все окончательно запутались. И тогда изобрели одно, резкое и правдивое: Российская Федерация. Все клялись в любви к своей Родине. Но никто не знал, в чем эта любовь должна себя проявлять
Россию я просто не люблю. Советский Союз я вообще ненавидел. В день, когда я узнал, что Союз ликвиднули, радости моей не было предела. Бегал и кричал: «Ура! Совку писец!» До сих пор не раскаиваюсь, что тогда радовался. И до сих пор радуюсь, что того дерьма больше нету.
Ведь Совок ухитрился сделать предметом роскоши две вещи, относящиеся к сфере естественного права молодого человека, — нормальный прикид и добрачный секс. В столицах с этим было чуть полегче, а вот мое поколение провинциальных интеллигентов обокрали на всю юность. Счастливых обладателей джинсов «Ли» или «Леви Страус» весь мой факультет знал в лицо и по фамилии. Ребят нашего студенческого круга, у которых были постоянные любовницы и доступ к ключу от дачи, в почти полумиллионном городе можно было пересчитать по пальцам. Снять для гражданского брака квартиру? Короткая же у вас историческая память. Я помню, как честнейший доцент с нормальной фамилией Иванов получил свой первый инфаркт после вызова в партком. За что вызывали? Снял квартиру дочери и ее мужу, находившимся не в гражданском — в официальном браке.
Мы, граждане шестьдесят первого года рождения, выросли в жестком коридоре понятий, ориентиров и возможностей. Введя в эту систему координат должности своих родителей, столичное или провинциальное происхождение, национальность по паспорту и минимум сведений о своих внешних данных и мозгах, можно было безошибочно прорисовать все, что тебе светит — от размера зарплаты до размера бюста жены. Одна из самых живучих легенд того времени: «А вы знаете, что выпускникам МГИМО, дипакадемии, Института военных переводчиков и элитных военных училищ будущих жен подбирают по альбомам? Перед выпуском приносят фотоальбомы с портретами самых красивых выпускниц балетных училищ. А после организуют вечер знакомств. Как, вы не слышали об этом? Да я вам точно говорю!»
На этих словах старина Фрейд переворачивался в гробу.
— Он еврей со знаком качества? — спрашивали добрейшие соседки по двору у мамы Аси, когда ее любимое чадо готовилось поступать в МГУ. — Ну, то есть он по паспорту русский?
— Ну конечно! — сияла мудрая мама Ася.
— Умница! — восторгались соседки то ли мамой, то ли сыном.
Это было высочайшим проявлением гражданской солидарности русских соседок с мамой Асей в ее нелегкой борьбе с государственной политикой. Все понимали, что это неравная борьба: в МГИМО, МВТУ, МИФИ или военное училище не проскочишь даже со знаком качества — всесильный КГБ докопается до еврейских, польских, немецких, греческих или крымско-татарских корней хоть в десятом колене.
Мы, дети правильных зашуганных семей Средней России, выросли на незыблемом: «Ничего хорошего тебе здесь не светит, но уезжать нельзя — насидишься в лагере и в отказе, подставишь семью, и вообще это наша Родина». И ненавидели своих сверстников из Москвы, Питера, Прибалтики, Молдавии, Украины за то, что те не видели иного пути, кроме отъезда. То ли эта ненависть была формой тайной зависти, то ли мы и вправду были патриотами сдуру. По идее, за одну лишь бесполую юность надо было сваливать из Совка в девяностом, когда впервые открыли ворота. Путные люди стране такого не прощают. Но настала эйфория после первого путча, радость первых наполненных прилавков. Пришли иллюзии возможности карьеры. Я почувствовал себя значительной персоной, мотаясь между дежурствами на «скорой» из Чебоксар в Москву на запись программ на «Радио России». Останкинские студии, редакции, буфеты были особенно приятны по контрасту с ночными выездами «скорой» к алкашам в пригородные деревни. Одной ногой ты как бы в одном мире, другой ногой — в совершенно параллельном. Полный сюр. Вечный кайф.
И вот профукано все. Или почти все. Никогда и никому не прощу гражданской смерти нашего первого демократического радио. Бездарного проигрыша суда над компартией в Конституционном суде. Не прощу советникам Ельцина того, что не сумели найти способа тихо додавить Съезд и Верховный Совет без второго путча. Не прощу соотечественникам голосов за коммунистов на всех выборах, из-за которых в нас ни одна собака еще триста лет не вложит ни цента. И я буду обречен ездить по битым дорогам, прилетать в полумертвый «Ша-два» и даже не смотреть в газетах разделы вакансий в дорогих фирмах — там будет пусто. В девяносто пятом я переехал в бурлящую, отвязную Москву с только что открывшимся джазовым радио «Престиж» и англоязычным эфиром на «Радио Семь» для экспатов — иностранцев, которые тогда ехали сюда в каждый день открывающиеся офисы инофирм. Теперь они бегут отсюда, а офисы каждый день закрываются. Где мой джаз? Где мой английский? Где ощущение нормального европейского города? Что вы сделали с Москвой?!
Не люблю эту страну. Хотя бы за то, что не имею права даже по-человечески написать: «Не люблю свою страну». Попробуй черкни — и Россия тут же поднимет вой: «Про свою страну будешь писать на Ближнем Востоке!»
Вы спросите, какого черта я не уезжаю и еще пытаюсь как-то участвовать в здешней жизни? Какое моральное право я имею, не любя Россию, переживать, что ей портят репутацию или отнимают у нее инвестиции?
Все очень просто. Мой врачебный диплом лишает меня права иммиграции в Канаду: эта профессия относится к «черному списку» тамошнего Минтруда. Для иммиграции в США надо иметь там ближнюю родню — у меня только дальняя. Конъюнктура израильского рынка труда для меня неблагоприятна, к тому же я не хочу создавать проблем своей русской жене (хотя у нее как раз конвертируемая для Израиля профессия). В Германии профессиональная адаптация очень трудна, а сидеть на пособии мне стыдно. В Москве у меня есть работодатель в лице «Огонька». Это, конечно, не «Тайм», но при относительно низкой стоимости российской продуктовой корзины и коммунальных платежей я могу маневрировать, путешествовать и содержать дом.
Моя высокая планка карьерных амбиций плюс возможность легальной эмиграции плюс относительная устроенность здесь — удерживают меня от резких движений и выражений. Деятельный и трезвый русский человек, попавший в полное безденежье и лишенный возможности легальной эмиграции, движений и выражений не выбирает: терять нечего. Пообщайтесь с русскими девчонками семидесятого — семьдесят шестого года рождения, танцующими или варящими кофе в греческих барах, и вы не услышите о России ни единого доброго слова. «Как вы тут еще живы?» и «Что здесь вообще делать?» — вот и весь диагноз стране, в которой у них не было никаких национальных и политических обид, никаких личных отношений с Совком. Неудачный роман или брак — вот максимально длинная «кредитная история» такой девчонки. На что же тогда обида? Есть на что: здесь нет оплачиваемых рабочих мест низового звена. А жить хочется, а человек не виноват в том, что родился барменом, а не Гейтсом.
Но самое смешное, что мы все — и эти злющие девочки, и я, денно и нощно стоящий на stand by и готовый сорваться, — объективно выгодны России. Ей выгоден всякий человек, любящий не страну, а себя. Любовь к себе выливается в лихорадочный поиск теплого места и способов повышения своей цены на рынке труда. Из этого делаются карьеры, квалификации, деньги. Все это может помочь стране безо всякой трескотни о любви к ней. Трескотню в экономику не вложишь.
Вот недавняя газетная история, очень типовая. Беженец из ближнего зарубежья (кстати, почему не репатриант?!) похоронил свою квалификацию физика-ядерщика, сидит в беженской общине в деревне, пьет горькую, любит Россию и клянет демократов. Какого черта? Квартиры в закрытых наукоградах стоят недорого, работы по специальности полно, принципы адаптации к невысокой зарплате те же садово-огородные, что и в беженской деревне. Но в купленной квартире и на приличной работе в наукограде придется забыть, что ты жертва распада империи, — надо просто жить и работать. А хочется пить и страдать. Величайший механизм самооправдания ублюдка, висящего на шее бюджета и тянущего страну в пропасть: «Умираю, как люблю Россию! За это извольте терпеть меня в любом виде!»
Для России в ближайшей перспективе нет ничего хуже, чем показная, истероидная, беспричинная и безответная любовь граждан к ней. Она не предполагает ничего, кроме жизненной пассивности и прощения стране былых, нынешних и грядущих мерзостей. Такая любовь никому не нужна. Нужны поиски каждым сытой и обустроенной жизни для себя. Жуткий эгоизм и прагматизм. Только бешеное желание каждого жить лучше — может быть реальным мотором развития любой страны. Даже если на первых порах это желание оборачивается массовым отъездом — ирландский опыт показал, что в конце концов эта энергетика поднимает и страну исхода.
Иначе получается просто изврат: нас много — Россия одна; как навалимся все ее любить — неровен час, удушим в объятиях.
Борис ГОРДОН
ЕДИНСТВЕННЫЙ ЧЕЛОВЕК В РЕДАКЦИИ, ОБЛАДАЮЩИЙ НЕ ПРОШЛОЙ, А НЫНЕШНЕЙ ВТОРОЙ ПРОФЕССИЕЙ. БОРЯ ГОРДОН — ФАРМАЦЕВТ, ПРИЧЕМ С МЕЖДУНАРОДНЫМ ДИПЛОМОМ. СКОРО ОН УЕДЕТ ОТ НАС В БИЗНЕС-ШКОЛУ. СТАНЕТ НАСТОЯЩИМ БОЛЬШИМ МЕНЕДЖЕРОМ. КРОМЕ ТОГО, ОН РЕАЛЬНЫЙ ПРЕДСТАВИТЕЛЬ ИНТЕРЕСОВ РЕАЛЬНОГО СРЕДНЕГО КЛАССА. И ЕЩЕ ОН БАРД. ТО ЕСТЬ ИГРАЕТ НА ГИТАРЕ, ПОЕТ И ПЕСНИ СОЧИНЯЕТ. ВПРОЧЕМ, ВСЕ ЭТО ВЫ И ТАК ЗНАЕТЕ — ПО ЕГО СТАТЬЯМ. ОНИ ТОЛЬКО НА ПЕРВЫЙ ВЗГЛЯД ПОЛИТИЧЕСКИЕ. А ВООБЩЕ ОНИ ПРО НАС. ПРО ВСЕХ.