Настроение недели

БЕСЫ МЯ МУЧАТ

Я скромная домохозяйка, далекая от политики. То есть, конечно, близкая, поскольку муж мой журналист. Он сперва смотрит все новости по всем каналам телевизора, а потом звонит другим журналистам и говорит: «Ой-ё, что ж теперь будет-то?» Иногда мне надоедает, и я перестаю смотреть телевизор. Как правило, именно в это время в стране случается что-нибудь такое, что звонят все знакомые мужа и спрашивают: «Ну и как это тебе нравится? Вы не слышали? Вы в какой стране живете?»

Самое любопытное, что политизированный муж спит без сновидений. А я, аполитичная домохозяйка, мать двоих детей, цветовод-любитель, филолог в бессрочном отпуске по уходу и вообще травоядное, вижу гнусные сны, полные разнообразных политиков.

Все началось с Лужкова в печальные дни 850-летия Москвы. Лужков был всевидящ, вездесущ и всемогущ, и усомниться в этом вслух не позволялось никому. Мало того, что Лужков был в газетах и телевизоре, мало того, что меня месяцами мытарили с временной регистрацией по его, лужковским, законам, — он еще и сниться мне стал. К моим извечным кошмарам — «О крошащихся зубах», «О разрушенных домах», «О невыученной арии перед выходом на сцену» — добавился кошмар «О внезапно появляющемся Лужкове». Что бы я ни делала во сне, всегда приходил Лужков и запрещал. Особенно обидно было, когда в декабре 97-го он явился как раз во время сна о тарелке клубники, которую я съесть совсем уж было собралась. Пришел и запретил. Лужков перестал сниться после августа 98-го. Но я связываю это не с кризисом, а с сыном, который как раз родился 11 августа и надолго лишил меня каких бы то ни было снов.

Сны возобновились минувшей весной и сразу начали подло сбываться. Мои кошмары поперли в жизнь: первым делом о зубах, что естественно для кормящей матери. Дальше больше: осенью осуществился, к моему ужасу, кошмар «О разрушенных домах». В декабре опять началось про политику. Обычно меня разбирает смех, когда говорят о зомбировании избирателей через телевизор: так и представляются старушки-терминаторы, зловеще-механической походкой гребущие голосовать, порыкивая для порядку, как в гонконгском фильме ужасов. Зомбируйте-зомбируйте, хихикала я, все равно как хочу, так и проголосую. Я старалась не смотреть телевизор (муж все равно включал), выбрасывала всю агитацию из почтового ящика и не вступала с мужем в дискуссии общественно-политического свойства, на что он ежедневно провоцировал своим сакраментальным: «Ой-ё, что же теперь будет?!» Я твердо решила остаться в здравом уме и надеялась, что мне это удается, во всяком случае в светлое время суток. Но Боже мой! Что случилось с моими снами?! Всю предвыборную неделю мне снились Шойгу и Примаков. Обращаясь ко мне лично, они аргументированно убеждали голосовать за «Единство» и «ОВР» соответственно: мол, Ирина Владимировна, мы вас очень просим проявить понимание и поддержать наше движение. Я зажимала уши, зажмуривалась и переворачивалась на левый бок, но там оказывался муж, который спал и ровно дышал, но дышит-то он не чем-нибудь, а ненавистью к ОВР (удостоверяю: не за деньги, а по врожденной патологии). Повернувшись вправо, я обнаруживала там сына, который как раз приполз, чтобы молотить меня пятками, предательски мочиться мне под бок и, видимо, агитировать за Примакова. Иначе я в половине пятого утра расценить такое поведение не могла. Кончилось все тем, что я, совершенно очумев от этой пытки, среди ночи беспричинно наорала на своих дурацких мужиков и поклялась страшной недосыпной клятвой не отдавать своего голоса никому из тех, кто посмеет мне присниться. На следующую ночь приснился Чубайс.

Ночь перед выборами была сплошным «бесы мя мучат»: у сына резались зубы, дочери снились скелеты, муж свалился с температурой под 390С: его всегда лихорадит вместе со страной. В свободное от них время меня снова попеременно бороли Шойгу и Примаков. Иногда высовывался Юрий Михайлович и говорил что-нибудь гадкое. К вечеру 19 декабря муж наглотался жаропонижающего, мы оставили младшего ребенка на попечение старшего и поплелись голосовать. Клятву я злорадно сдержала и потом две ночи счастливо проспала безмятежным детским сном.

После выборов стал являться Путин с интеллигентными упреками: что же это вы, Ирина Владимировна? Смысл упреков окончательно прояснился после Нового года, к Рождеству премьер успел присниться четыре раза. Вел он себя как приличный человек: пил чай, беседовал со мною как в официальной, так и в теплой дружеской обстановке. То же самое он проделывал в дневное время с экрана телевизора. Но тут реализовался давний, из советской жизни, кошмар «О затопленных сортирах», на сей раз в виде неисправного сливного бачка в нашей новой квартире. На некоторое время именно этот кошмар затопил собою не только мое сознание и подсознание, но и подъезд на три этажа вниз. Пришлось перекрыть воду. Кошмары временно прекратились, но к старому Новому году вступили в новую фазу.

Надо сказать, что я очень люблю спать, равно как и мой старший ребенок. Мой младший ребенок и муж этой любви не разделяют: один предпочитает ночью кувыркаться и пищать, а другой — работать или беседовать о метафизической проблематике. Ничем другим, к сожалению, заняться в это время нельзя, поскольку диван, доставшийся нам вместе с новой квартирой, отзывается осатанелым скрипом на каждый вздох, и единственное, что на нем можно делать безнаказанно, — это притворяться мертвым. Или, на худой конец, вести мирную беседу под чуткий диванный скрип и доносящиеся из угла горькие вздохи кувыркающегося во сне младшего ребенка.

Словом, мы обсуждали проблему нового унитаза в метафизическом аспекте. После чего я еще немножко поскрипела и стала спать. Во сне неожиданно явился Доренко, которого я не видела с самых выборов. Несчастный дон Серхио был упрятан в психушку (естественно, происками Лужкова) и подвергался там разнообразному мучительству. Кажется, его зомбировали, как какой-нибудь жалкий электорат. Впрочем, для начала изверги попытались зачморить его в глазах избирателя, переодев хотя и не в Монику Левински, но в Волка из «Ну, погоди!» (розовые семейные трусы в цветочек и растянутая белая майка). Хотя неукротимый Серхио в самом чмошном наряде все равно выглядел сносно. Обколотый, привязанный, облепленный электродами, он все равно вырвался (каюсь, с моей помощью) и убежал от Лужкова — все коридорами, коридорами, — разоружил охранника, завладел пистолетом и шмыгнул в первый открытый кабинет, спугнув полуодетую девицу. Девица выпорхнула с писком, тут на писк бежит Лужков и палит: пиф-паф! Пиф-паф — отвечает ему Доренко из своего пистолета. Лужков, грянувшись оземь, тает и растекается лужей, как Бастинда из Страны мигунов.

О счастье, ликую я во сне, о счастье, он никогда мне больше не приснится и не станет есть мою клубнику! И собираюсь обнять избавителя. Избавитель, щадя мою вечно бодрствующую совесть, уже трансформировался в моего мужа и спрятал свой позорный наряд под его синим махровым халатом. «Я хочу, чтобы мы всегда были вместе», — мелодраматически заявляю я возлюбленному мужу у окна психушки и обнимаю его, захлебываясь счастьем и ярким, возмутительно-апрельским солнечным светом. И просыпаюсь. И обнаруживаю, что вместо мужа со мной рядом со страшным скрипом кувыркается непроснувшийся сын, а возлюбленный муж тем временем обсуждает по телефону, станет ли Лужков выдвигаться в президенты.

На сегодняшний день мой личный рейтинг таков. Первое место в нем безраздельно держит Владимир Владимирович Путин, который снится в среднем раз в четыре дня.

На втором месте Юрий Михайлович Лужков, продолжающий периодически возникать, хотя все реже. Эти сны, как правило, ярки, разнообразны, но очень противны своей конечной несправедливостью. Клубники не прощу никогда. На третьем — Примаков, герой самых скучных, мрачных и тяжелых сновидений, всего их было три, но лучше бы не было вовсе. По одному разу в эпизодических ролях мелькнули Чубайс, Кириенко и Зюганов. Ни разу не приснились Явлинский и Жириновский, отдельное спасибо им за это. Всех остальных тоже не было. Приз зрительских симпатий отдаю Сергею Доренко за единственное цветное полнометражное комедийное сновидение (особо подчеркиваю, что крови Лужкова отнюдь не жажду).

Больше всего на свете я люблю спать. И чтобы ничего не скрипело, никто не бил пятками по голове и не обращался с предвыборными призывами. Беготне по коридорам психушки, пусть и вместе с Доренко, я предпочитаю поедание свежей клубники вместе с возлюбленным мужем, раз уж все равно диван скрипит. Поэтому я объявляю свою измученную психику зоной, свободной от политической борьбы, и постараюсь впредь видеть во сне здоровые зубы, крепкие дома и выученные арии. Аминь!

Ирина ЛУКЬЯНОВА