ТАК НЕ БЫВАЕТ

ТАК НЕ БЫВАЕТ

На диктофоне отчетливо слышен мой голос:

— Здрасьте... Я могу рассчитывать на ваше...

Не записалось только слово «внимание». Я могу рассчитывать на ваше внимание? — сам бы не поверил, что стану обращаться к кому-то с таким замысловатым вопросом. Когда в полутемном номере отеля «Шератон» я увидел Кафельникова, немного несчастного, красного от гриппа, в белом гостиничном халате до пят, мне неудержимо захотелось встать и вытянуться по струнке.

— Только не очень долго, пожалуйста, — сказал он.

Но еще перед этим, еще до того, как он вошел, до того, как я почти час говорил с Машей, его женой (а ведь ее могло и не оказаться в тот вечер в номере или она могла не захотеть со мной общаться — если уж поперло, то везет до конца), еще до всего этого — когда я вошел в этот номер и запнулся в предбаннике — был вот какой момент. На полу, прямо у входа, рядом с ЕГО спортивной сумкой лежало шесть ракеток (я посчитал), ЕГО ракеток.

Конечно, гостиничный ковер на полу — это не стена рыцарского замка. И ситуация вообще другая. И лежали они, брошенные, на чей-нибудь взгляд (я представил себе и этот ЧУЖОЙ, не мой, взгляд), довольно сиротливо. Пришел человек, грохнул сумку об пол и пошел болеть гриппом...

И все-таки с таким жестким равнодушием блеснул на меня красный «фишеровский» графит, и брошены ракетки были не как попало, а упали прямо веером, что твои двуручные мечи, и я поплыл, поплыл от этой банальной мистики, и одна только мысль: ну как же объясню я читателям всю странность этого вечера, небывалость этой полутьмы, когда я сижу и разговариваю с Машей и с Евгением Кафельниковым, сижу и просто-напросто могу их потрогать, таких усталых, в этих белых гостиничных халатах до пят...

Потом чудо кончилось. И я остался один на один с диктофонной пленкой. С Машей и с Евгением. И понял, что передать этого волшебного, сказочного ощущения на бумаге, конечно, не смогу. И пытаться не буду. Просто это был разговор о жизни. О личной, о семейной. С двумя хорошими красивыми людьми. С мужем и женой.

ЕВГЕНИЙ КАФЕЛЬНИКОВ: «Я ВАМ ПЕРВОМУ ОБ ЭТОМ РАССКАЗЫВАЮ...»

Мне было ужасно любопытно: зачем Кафельников два года назад, перед самым чемпионатом Австралии стал боксировать в спортзале по жесткой профессиональной «груше»? Ведь в результате он сломал палец, выбыл из соревнований, потом долго набирал форму, потерял кучу очков... Зачем? Как происходят такие нелепости? Неужели так уж надо было показать другу Россе (или другу Иванишевичу, сейчас уже не упомню), как правильно лупить по этой самой «груше»?

Оказалось — ничего подобного не было. ВООБЩЕ НЕ БЫЛО. Палец сломанный был, а вот боксерской «груши», о которой писали, говорили сотни или даже тысячи спортивных обозревателей во всем мире, — не было.

Что было на самом деле, узнаете чуть позже, в свой черед. А пока — еще один пример на тему «никогда не верьте газетам».

— Женя, где-то я читал, что однажды вы сбежали со сборов, до того у вас был непокорный характер. Прямо ночью из окна выбрались из гостиницы — и домой, в Сочи...

— Никогда этого не было, это придумали. Как я мог сбежать со сборов?

— Вы были домашним или уличным ребенком?

— Ну... Конечно, уличным. Родители хотели, чтобы я был домашним. Но я не мог, меня тянуло к друзьям.

— Вы продолжаете с ними дружить до сих пор?

— Да, но многих, очень многих уже нет. Кто умер от наркотиков, кто пропал неизвестно где... Ужасная история, но это жизнь, ничего не поделаешь.

— Интересно, а вы любили в детстве драться?(Да-да, все правильно, сейчас я и задам тот самый вопрос о боксерской «груше»...)Помните, вы сломали палец, когда боксировали? Это как-то связано с детством?

— На самом деле никто не знает, как это произошло. Никто вообще. Просто когда два очень молодых человека пытаются изложить свои аргументы в споре и одному из них вдруг не хватает слов, иногда происходит нечто неожиданное. Вот так это и было со мной, и я тогда просто ударил кулаком о стенку. Я, между прочим, вам первому об этом рассказываю.

— Ничего себе... Это что же, вы с Машей выясняли отношения? Или с кем-то еще?

— Нет, кроме нас с Машей, никого не было. Любовь требует жертв.

— А правда ли, что ваш бывший тренер Анатолий Лепешин был против вашей женитьбы на Маше?

— Не хочется об этом говорить. Наверное, он был против. И опять же я не могу сказать о тех чувствах, которые были у него. Он никогда не делился со мной.

— Он не вмешивался в вашу личную жизнь, как некоторые тренеры, которые пытаются всем руководить?

— Вначале, конечно, пытался. Потому что, сами знаете, когда новый человек входит в сложившуюся семью, все настораживаются, потому что мало ли что... А потом уже все, он увидел, что у меня с Машей настоящие сильные отношения.

— Вернемся в детство. У Кафельникова-подростка была какая-то неразрешимая проблема в жизни?

— Да, была. Родители очень хотели, чтобы я и играл и учился. А мне уже было примерно с восьмого класса неинтересно в школе. Я им никак не мог это объяснить.

— Скажите, Женя, а что в принципе может вам вдруг испортить настроение, сбить настрой? Может, какие-то плохие приметы, мелочи, пустяки? (Сам не знаю, почему я вдруг задал этот вопрос.)

— Я на пустяки внимания не обращаю. Просто неспособен на это. Я прекрасно понимаю, что в жизни слишком много мелочей.

— Когда вы впервые поняли, что у вас будут большие победы? Был такой момент истины?

— Вы знаете, я всегда в это верил.

— А вообще-то вы хорошо помните себя ребенком? Вы тот же Кафельников или какой-то другой?

— Я себя в детстве часто вспоминаю, вернее, я ясно вижу себя — вот я на рыбалке, летним днем, во дворе, и это все тот же я, Евгений Кафельников, во мне остались те же чувства, те же желания. Пусть я стал гораздо старше, опытнее, много узнал — но это я. Главное во мне совершенно не изменилось за эти десять лет.

— И что же главное?

— Ну, понимаете, я такой человек, мне нужно побеждать, я не могу проигрывать, физически не могу, мне плохо, когда я проигрываю...

— Но ведь против вас на корте люди с такими же сильными характерами...

— Собственно, в этом и есть прелесть игры.

— И как вы их... заставляете ощутить близость поражения?

— Никак. Просто они знают: это я. Кроме меня, на этом уровне в мире играет один, ну два человека... Есть перевес в классе. Вот и все.

— То есть вы всегда абсолютно уверены в себе?

— Абсолютно и всегда.

— Женя, а когда вам было особенно трудно?

— Да нет, такого особого периода не было. Всегда было трудно. Но по-разному. В этом тоже есть прекрасный смысл...

МАРИЯ КАФЕЛЬНИКОВА: «ОН БЫЛ СОВЕРШЕННО РАЗНОЛИКИЙ»

— Маша, говорят, фотомодели любят знакомиться с богатыми теннисистами. Они приходят на тренировку, встают у бортика, кокетливо подпирают рукой подбородок...

— Мы с Женей познакомились в Москве на дискотеке, как самые обычные молодые люди. Что касается тенниса... Стыдно признаться, но я тогда вообще не знала, что это такое. Из видов спорта я знала хоккей, футбол, баскетбол... О том, что в теннисе могут быть такие деньги, я, конечно, тоже не знала. А если бы мне кто-то сказал, то я бы и не поверила — думала в то время, что миллионы бывают только у банкиров. Как-то раз я стала рассказывать про него одной своей подруге, какое у него место в рейтинге, где он играет, так она просто расхохоталась: «Маш, ты вообще про что со мной говоришь, я ничего не понимаю!»

— Но вообще-то среди жен и подруг теннисистов много фотомоделей, хоть это-то правда?

— Нет! Абсолютно! Я сама была поражена, когда познакомилась с этим миром поближе... Не так уж много там красивых женщин. Иногда даже удивлялась: идет такой высокий, красивый, атлетический парень. И рядом с ним... ну, как бы это сказать, не очень эффектная женщина. На первый взгляд она ему совсем не подходит, но только на первый...

— Вернемся к вашему знакомству. Мне кажется, не всем молодым мужчинам легко дается ухаживание, тем более спортсменам (наверное, задавая этот вопрос, я себя имел в виду). Как вы с Женей прошли этот период?

— Ну как прошли... Честно говоря, я не очень заметила, просто сама была сильно увлечена. Была общая влюбленность, наши чувства, и все. Да, он предложил мне поездить вместе с ним на турниры, я согласилась. Наверное, это тоже входило в ухаживание...

— Сейчас у вас жизнь домашняя или кочевая?

— У меня последнее время жизнь стала домашняя, хотя раньше была кочевая. Мне уже как бы поднадоело ездить.

— Сначала такая жизнь нравилась?

— Сначала было очень интересно. Посмотреть другие города, пообщаться, я думаю, это любому человеку интересно. А потом через какое-то время вдруг все поняла, мне стало грустно, захотелось чем-то заниматься. Я поступила в частный университет в Москве, на отделение психологии. Правда, не доучилась. Я забеременела, и пришлось учебу бросить...

— А почему на отделение психологии?

— Наверное, Женя отчасти в этом виноват, потому что, когда я столкнулась с ним, очень многие мне говорили, что ему вообще не помешало бы к психологу обратиться, он все время был какой-то странный, разный, двух- или трехличностный, всякий, сам на себя не похожий, и тогда я его еще не знала, не понимала его. Потом, через какое-то время я поняла, что это очень интересный, многогранный человек и что с ним спокойно можно жить, перестраиваясь вместе с ним в его состояниях. Но тогда я не понимала ничего...

— Вы себя можете представить в роли профессионального педагога?

— Скорее как психолог-педагог. В том числе с детьми.

— И эта мысль об учебе пока вас не покидает?

— Нет, но то, что я пока бросила университет, — может, это и к лучшему, судьба... Я бы сейчас хотела в более широкой сфере себя попробовать. Факультет так называется: «Культурология, продюсерство, менеджмент в искусстве». То есть это тоже своего рода психология, но немножко шире...

— Но вернемся к вашей семейной жизни. Вы обратились к книгам, к теории, чтобы разобраться в Жене. Это что, был какой-то тупик?

— Тогда мне казалось, что в нем живут просто разные личности. Что это абсолютно не один и тот же человек. В семье, с родителями, с ближайшими сочинскими друзьями — один. В «высшем обществе», где теннис, где его окружают банкиры, знаменитости, журналисты, он другой. А со мной что-то третье. Сначала я решила, что это обычная игра, относилась к этому с иронией. Но я же близкий ему человек, если бы я не любила его, мне было бы все равно...

— Какой из этих трех вам больше нравился?

— Какой? Мне нравился, конечно, мой. Мой Женя. Когда он был со мной, это было нечто среднее. Не было ни наигранной простоватости, ни лоска. Вот то, в общем-то, к чему сейчас он, наверное, и пришел в конце концов. Нет, не пришел... но мне кажется, что он себя точно и гармонично проявляет и в семье, и с друзьями. А тогда я часто раздражалась, была растеряна... Набрала в университете кучу книг, стала их читать подряд.

— Нашли что-то полезное для реальной жизни?

— Самое полезное для себя я нашла в Библии. Как ни странно. И еще книга русского философа Семена Франка, это очень любимая, настольная моя книжка. «Смысл жизни». Мне кажется, они до сих пор помогают мне бороться за эту середину, в которой и должно выявляться его нутро, его духовная сущность.

— Много времени вы провели в мировой теннисной тусовке. Вообще жены и подруги теннисистов хорошо знакомы друг с другом?

— Вообще-то да. Особенно в Европе, они все такие общительные, много говорят, сплетничают. Ну, как обычно все женщины.

— А вы легко туда вошли? У вас были какие-то проблемы с языком? Или просто с общением?

— У меня были сначала проблемы с языком, но я настолько понимаю и внутри чувствую людей, я жестами все изображала, рассказывала, если хотела, и мне было легко, тем более что мама у меня глухонемая, я с детства к этому языку жестов приучена. Очень быстро я нашла себе там подругу.

— Кого, если не секрет?

— Жена Даниэля Вацека. Она индонезийка, хотя родилась в Лондоне. Она очень терпеливая, спокойная, терпела мой английский (для сравнения, он был сродни тому русскому, на котором в Москве иногда говорят торговцы с Кавказа)... Но были и другие, не все ведут себя просто, некоторые достаточно высокомерно. Например, Барбара Беккер... Вообще-то она очень интересная женщина, но у меня все время было такое чувство, что ей очень нравится Женя. Когда она его видела, она сразу бросалась ему на шею, начинала его целовать в обе щеки... И делала вид, как будто меня вообще не было. Кивок головы, и все.

— А кто является законодателем мод в этой теннисной тусовке, от кого зависит, будете вы там приняты или не будете?

— Это зависит только от моего мужа. Только от него. Как он меня преподнес, как он меня показал, как он меня представил... Но если честно, мне очень помогала жена тренера Жени, Наталья Георгиевна Лепешина, она просто потихоньку меня лепила, формировала мои вкусы, ей — мои огромные слова благодарности. Скажем так, я попала в эту чужую среду и не сразу могла понять, скажем, что есть хорошие враги, есть плохие. Мне все было сначала одинаково тяжело... Но есть враги, которые действительно враги, а есть враги, которые на самом деле друзья. Возможно, я им не понравилась сначала, об этом очень много писалось везде и говорилось. Благодаря Наталье Георгиевне, ее терпению, из меня что-то слепилось. Потому что все понимали: Женя, да, но он мужчина, он влюбился в женщину и любит такой, какая она есть. Но меняться вместе с атмосферой, с окружающим миром нужно.

— Как же она вас учила?

— Она не учила меня советским способом: вот ты должна это делать, ты должна так выглядеть. Я подражала, я смотрела вокруг... Когда мы с ней ездили, то вроде бы просто ходили по городу, гуляли, глазели на витрины. Это вот для коктейля красивое платье, это для вечера, говорила она... Вряд ли кто-то больше мне в жизни помог, чем Наталья Георгиевна. И это касалось не только платьев — вообще всего. Она очень ненавязчиво это делала... и мы как подружки были. Хотя сначала я почувствовала, что она не очень была ко мне расположена. Но она очень умная, мудрая женщина, и она, наверное, поняла, что если Женя от меня просто так не отказывается, то значит... нужно лепить из того, что есть. Лепить из меня его жену... Иначе и Женя может начать плохо играть, и ссоры будут постоянные с тренером.

— Ну а что было самым важным уроком? Правила поведения на турнире, на светском приеме, перед журналистами?

— Да нет, это как раз не самое важное... Мне легче говорить на примере Жени, он самый близкий мне человек. Женя вдруг показал себя как мужчина, потому что... вот был мальчик и был спортсмен, а мужчины до каких-то пор не было. Мужчиной становятся, когда общаются с женщиной. Вот он вдруг показал себя как мужчина, как отец, как хозяин, в конце концов как собственник всего, что есть в его личном мире: он владеет женщиной, детьми, домом так же спокойно, как владеет и ракеткой и деньгами. Но ведь и я, наверное, точно так же металась от одного образа к другому. От этого имиджа к тому. Она, Наталья Георгиевна, как бы раскрыла меня. И эта середина, которую нужно найти, — она везде существует. Если коротко говорить, то я довольно быстро поняла: красивая кукла там не котируется. Нигде. Я имею в виду в Европе. Но она и у нас, среди русской интеллигенции не котируется. Нужно быть еще и умной, обаятельной, образованной, стремиться к профессии...

ЕВГЕНИЙ КАФЕЛЬНИКОВ: «НЕ БОЮСЬ ПОСТАРЕТЬ»

— Вы не боитесь, Женя, того момента, когда теннис закончится в вашей жизни? Вы будете как выпускник школы, внезапно наступит настоящая взрослость.

— Нет, я не боюсь. Потому что я знаю, что это такое. Это просто биологический процесс, которого мне не избежать. Я знаю, что это рано или поздно произойдет и мне нужно будет чем-то заниматься.

— Вы пока не думаете об этом?

— Пока еще нет. Я точно знаю, что буду играть еще три года. Где-нибудь через пару лет надо будет серьезно задуматься, в какое русло мне себя направить. От какого дела получать удовольствие. Естественно, мы с женой очень много разговариваем об этом, я понимаю, что не могу все время разъезжать по турнирам. Дети от этого страдают. Я сказал, что, когда я закончу, я посвящу всю свою жизнь детям, их воспитанию.

— А как бы вы хотели их воспитывать?

— Во-первых, развивать в них чувства, любовь, ни в коем случае не повышать голоса. Если бы были мальчики — другое дело, но у меня две девочки, я не могу на них повышать голос.

— Вы только отдаете или что-то берете от старшей дочери? Она может вам задать вопрос, который вас поставит в тупик?

— Не знаю. Не помню вопросов, которые поставили бы меня в тупик... В основном она проводит свою жизнь с Машей. Я бываю дома редко. Но я стараюсь с ней побольше общаться... Я читаю ей книги.

— Вы бы хотели, чтобы они учились здесь, в России?

— Вы знаете, пока мне еще тяжело решить. Это зависит от нашей семейной ситуации, но пока, я думаю, по крайней мере старшая дочь пойдет в школу за границей.

— Вы редко бываете в Москве?

— Почти совсем не бываю.

— Вас узнают?

— Мне лично кажется, что меня все здесь знают...

— Спортивная жизнь особая. Вам трудно было ухаживать за девушкой? Как вы с ней познакомились?

— Это долгая история. Мы познакомились на дискотеке. А потом очень долгое время не виделись. Прошло три, четыре месяца, получилось так, что созвонились, ну, а потом...

— Вам легче стало играть, когда Маша появилась на трибуне? Или вы на это не обращаете внимания?

— Если я знаю, что она дома, что она с детьми, это на меня намного больше влияет, чем когда она на трибуне. Я именно от этого спокойно себя чувствую. И она тоже.

— В теннисе очень много ритуальных моментов: светские приемы, презентации, пресс-конференции. Вас это не раздражает?

— Уже прошел тот этап, когда я испытывал все эти сложности. Когда мне был 21 год, я очень переживал, мне это очень не нравилось.

— Вы смущались?

— Ну да. У меня был определенный комплекс. Я никогда не хотел себя выставить как нечто исключительное, из ряда вон выходящее явление, и даже сейчас не хочу. Я лучше всех, я всех сильнее, я самый лучший в мире. Придет другой, и все опять повторится. Зачем тогда эта шумиха?

— Вам не нравилась искусственность всеобщего внимания?

— Нет, не искусственность. Я еще находился в том возрасте, когда мне надо было формироваться как профессионалу. Эти вещи, они могли рассеять мое внимание. Внимание могло быть направлено в неправильное русло. Потом появился определенный опыт, и ты уже знаешь, сколько тебе нужно тренироваться, как планировать свое время. Я успокоился.

— Женя, как вы отдыхаете, расслабляетесь? Я знаю, вы самолет иногда водите.

— Нет, практически не летаю. У меня есть экипаж, который занимается этим делом.

— Ну а что вам доставляет удовольствие помимо тенниса?

— Вне тенниса мне очень нравится играть в гольф. Это занимает практически 88 процентов моего свободного времени.

— Почему? Просто это очень интересно?

— Интересно. Интересная игра. Мне нравится именно дух игры, там тоже есть бойцовский дух.

— Вы любите скорость?

— С возрастом понимаешь бессмысленность быстрого вождения автомобиля. Когда ты юн, никогда не задумываешься о последствиях, которые могут быть. Да, теоретически можно проехать триста километров в час. Но быстрее к цели все равно никогда не приедешь.

— Сейчас у вас полная стабильность. Семейное счастье. Да?

— Да. Я очень счастлив, что дети здоровы, что они накормленные, радостные, красивые, чистые, уютные.

— На вас это очень эмоционально действует?

— Да, конечно.

— А вы ожидали этого от себя, что вы будете таким замечательным папой? Как жили ваши родители?

— Ну, вы знаете, что я и Маша — люди сложные, но наша семейная жизнь достаточно легкая, светлая. Особенно когда есть дети. Я не буду отрицать, что у моих родителей были определенные моменты в их долгой жизни: они уставали друг от друга, им хотелось развестись, а в то время я был как раз подростком... Я им очень благодарен, что они сохранили семью, что до сих пор счастливо живут вместе. У меня появилась возможность помогать им материально. И я счастлив от этого тоже. Я знаю, что и нам с Машей не избежать моментов в жизни, когда будет трудно, но это ведь процесс, от него никуда не сбежать. Самое главное, когда есть дети, — сохранить семью. Разведемся мы с тобой — появится другой мужчина, у меня — другая женщина, и опять все сначала, абсолютно одинаковая ситуация. Зачем? Надо просто вовремя задуматься, стоит ли это делать.

— Ну, а вообще вы властный человек в семье?

— Да. Я очень не люблю, когда жена принимает решения отдельно от мужа.

МАРИЯ КАФЕЛЬНИКОВА: «У МЕНЯ ЕСТЬ ПАРА ВАЖНЫХ КНИГ И ПОНИМАНИЕ...»

— Какие игрушки вы детям покупаете?

— Папа постоянно привозит мягкие игрушки, целые магазины мягкой игрушки. Для старшей девочки.

— Это он любит или это она любит?

— Оба. Потому что они одинаковые по гороскопу — Водолеи, они, наверное, друг друга лучше понимают.

— У него когда день рождения?

— У него 18 февраля, у Дианы 13-го... В общем-то, мы все большие дети. И то, чего нам не хватало в детстве, мы пытаемся дать своим детям. Бабушка, например, у нас очень любит дарить Диане кукол Барби. У нас столько Барби, я уже просто ругаюсь.

— Понятно. А вообще есть у него слабости, в смысле привычек... К чему-то, каким-то мелочам, от чего в принципе можно отказаться. Самолет, дорогая техника, которая не особенно нужна. Есть такие вещи?

— Да у него полно этих вещей, начиная с привычек в еде.

— Например?

— Он очень любит огурцы — соленые, малосольные. Причем одновременно может есть шоколад.

— Где же вы берете малосольные огурцы в каком-нибудь Нью-Хейвене?

— В русском магазине. Так что есть такие привычки, полно... Начиная с огурцов и кончая тем же самым самолетом или полем для гольфа, которому он может посвящать, как иногда мне кажется, больше времени, чем теннису. Ничем другим, даже вождением самолета, он не увлекается так, как увлекается гольфом.

— Он, что, водит самолет?

— Да. Он готовился сдавать на права. У него была книжка, учебник. Но главная трудность, что нужно было знать немецкий язык в совершенстве, на языке сдавать экзамен.

— А девочек он берет с собой в полет?

— Мы все вместе летаем, он выполняет роль второго пилота. Волнуется. Вообще не так чтобы очень, но все равно...

— Существует ли какое-то взаимодействие во время игры между вами?

— Я не знаю, как у Жени, а у меня существует. Я когда-то прочитала про себя: она сидела на игре, выламывала руки. Может, и так... Я сама-то не замечаю. Я страшно переживаю, нервничаю, и в то же время я думаю о том, как на меня сейчас все смотрят, поэтому я не люблю на играх сидеть. Я сижу в комнате и смотрю телевизор. Когда-то он мне сказал: знаешь, когда я играю, я вообще никого не вижу, ничего не слышу, ничего не понимаю, что происходит вокруг. Иногда, если игра легкая, он может посмотреть на меня или, если я не на трибунах, вдруг может позвонить прямо с корта. Я всегда хочу, чтобы он чувствовал поддержку тренера. Я даже тренера всегда тереблю и говорю: скажи ему, скажи ему что-нибудь, и даже сама успокаиваюсь, когда тренер с ним говорит.

— А приметы у него какие-нибудь есть?

— Я думаю, что есть.

— Но он все в себе держит?

— Да. Я не лезу, даю ему свободу, делаю вид, что не понимаю.

— Ну, а вообще женщины, связанные с теннисом, они делают вид, что им это интересно или это действительно захватывает?

— Это очень захватывает. Могу смотреть игру по три часа и больше... И не устаю.

— Где же ваш постоянный дом?

— Постоянный — в Сочи. За границей снимаем дом в Германии, когда там находимся.

— В Сочи вы часто бываете у его родителей?

— Часто. Или мы к ним, или они к нам...

— Он больше на кого похож — на маму или на папу?

— Это какая-то ядерная смесь. Это невозможно определить. Папа у него очень талантливый, очень духовный человек, и душевный тоже. То есть, проще говоря, ни деньги, ни что-то еще из этой области его не волнуют. А мама у него очень сильный, волевой человек. Чуточку властный. Но это у них как бы и есть гармония: он такой, а она такая. Нужно кому-то быть главой в семье. А у Жени все это... вместе. Нужно быть очень сложным человеком во всех отношениях, чтобы быть первым. Это тяжело в семейной жизни, но здесь нужна мудрая женщина, это то, что меня и толкнуло к психологии.

— Я что-то не чувствую, что вы от этой сложности страдаете.

— Да. Я же говорю: у меня есть пара важных книг и понимание того, что со всем можно справиться.

— Он человек, который серьезно к себе относится? Он себя ощущает как значительную личность?

— Я так думаю, что ни одна личность не считает себя НЕличностью.

— Но вас это не раздражало?

— Сначала я ему говорила: слышь, звезда, я сама себе звезда.

— То есть вам приходилось ставить его на место?

— Нет. Это была просто шутка. Мы смеялись друг над другом, и все... А потом через какое-то время, изучая свои любимые книги, я вдруг поняла, что мужчина — это главное. Женщина должна подчинять ему себя...

— Очень несовременный взгляд.

— Не знаю. Это же не значит, что я себя подавляю. Нет, я буду учиться, и я его уже готовлю к этому, он знает... Я буду развиваться. Но для меня самое важное — что будет с ним.

— Маша, простите за любопытство. Что вы ему готовите?

— Раньше я много готовила... Особенно в Сочи. Сейчас как-то не так. Но вообще, как любой русский человек, в основном живущий за границей, он страшно скучает по русской еде. Может, например, съесть полкастрюли борща с хлебом. И все, больше ничего...

ЕВГЕНИЙ КАФЕЛЬНИКОВ: «Я РУССКИЙ НАЦИОНАЛИСТ...»

— По своему образу жизни, по отношению к делу вы, Женя, человек абсолютно европейский. У вас появилось по отношению к нашему образу жизни или к каким-то здешним привычкам объективное отношение? Знаете, как сквозь увеличительное стекло? То есть что-то вас раздражает, что-то смущает или вам все здесь нравится?..

— Мне все здесь нравится. Я эту жизнь понимаю, я здесь вырос, я российский человек. Я знаю, многим людям бывает тяжело у нас на Родине, может быть, они что-то или кого-то ненавидят... Завидуют. Но у меня злости к ним нет.

— Хотя вы видите, что жизнь могла быть устроена более разумно?

— Абсолютно точно. Но я считаю, если то, что у нас сейчас происходит в стране, будет идти в правильном направлении, я думаю, это дело времени, все стабилизируется.

— Ну, а сами-то вы изменились, живя там?

— Естественно, образ жизни наложил определенный отпечаток. Я должен отвечать этикету. Я определенным образом должен одеваться. Порядок во всем — это да.

— Но это для вас внешнее?

— А внутри я остался россиянином.

— Не изменились совсем?

— У меня есть свои российские привычки, которых я не меняю. Это мое, хотя часто людей это шокирует.

— Ну например?

— Не хочется объяснять.

— Вы чувствуете ваш образ на корте, какой он: добрый, злой, рубаха-парень, русский медведь? Ведь чего-то от вас ждут, чему-то вы должны соответствовать?

— В принципе каждый год мне приходится возвращаться в те же места, в которых я играл раньше, в каждом городе есть свои поклонники, которые приходят на матч, смотрят на меня...

— Но вы знаете, каким они вас представляют?

— Не знаю. Никогда об этом не задумывался.

— Почему вы так любите белый цвет?

— Это традиционный цвет. Теннис родился в Англии, традиционный цвет его был белый. Поэтому мне очень нравится белый цвет. Мне не нравятся раскрашенные майки.

— Вы любите традиции?

— Да.

— У вас есть свои предпочтения в музыке, книгах, они тоже классические?

— Могу слушать как классическую, так и популярную. Все зависит от душевного состояния.

— А почему вы проиграли Агасси, как вы думаете?

— Причина одна: соперник на данный период времени находился в очень хорошей спортивной форме, вот и все. А так никакого психологического давления я не ощущал, тем более нельзя сказать, что я испугался.

— Вы за или против новой системы подсчета очков?

— Не знаю. Кто сильнее, тот и будет на высоте.

— У каждого человека есть какая-то сверхзадача. Вы себе говорите иногда какие-то слова, в чем ваше предназначение, что вы хотите доказать всему миру?

— Я должен доказать, что русские — это не люди третьего сорта.

— Вообще эта идея вам близка? Она вас поддерживает как спортсмена?

— Я русский националист...

Почему Кафельников, настоящая мировая звезда, принадлежащий к самому элитному отряду человечества — входят в него помимо двух-трех десятков звезд Голливуда, полусотни музыкантов еще, быть может, столько же знаменитых спортсменов, — так редко бывает в Москве, не имеет здесь дома, не мелькает на страницах и экранах? Слишком занят? Чересчур застенчив?

И то и другое — правда. Но, я думаю, есть и еще одна причина. Если бы он был здесь, с нами, в Москве, и слишком часто отвечал на вопросы, подобные тем, которые я ему задавал, — его внутренний мир, его душевный склад перестал бы быть цельным и чистым. Среди наших местных звезд есть очень много людей просто гениальных, очень ярких (артисты, музыканты, писатели среднего и старшего поколения). Но слипшаяся в огромный ком московская тусовка, к сожалению, дико девальвирует их истинную ценность. И вперед из бесформенной толпы выдвигаются совершенно другие — абсолютно пустые, наглые, самоуверенные «звезды», которые искренне не понимают, где они, а где, например, Кафельников...

Поэтому человек из московской тусовки вряд ли станет мировой звездой. И еще долгое время это будет так.

И еще со странным чувством к самому себе я подумал, что еще при своей жизни доживу до того момента, когда этот комплекс исчезнет. Надо только разобраться здесь, внутри тусовки. Ведь знак равенства между российской звездой и мировой уже существует, всегда существовал... И год от года он будет все более твердым. Надо только разобраться, где, черт возьми, истинные ценности. Ведь он же разобрался.

На прощание я услышал, что Кафельников — сторонник Путина. Что многие живущие за рубежом спортсмены, несмотря на всю обструкцию, волну антироссийских настроений, поддерживают его линию в Чечне. Но это уже было за пределами нашего разговора. Я поблагодарил его и сказал, что обязательно передам Владимиру Владимировичу все услышанное.

Вот, передаю...

И еще между этим странным днем, когда я попал в гости к Кафельниковым, и теми долгими днями, когда все пытался расшифровать их кассету, ничего не переврать и все что-то отвлекало, раздражало, мешало, был еще один день. Я сидел в «Олимпийском» на матче с бельгийцами и смотрел, как Кафельников играет с Де Вульфом. Не вышедший из простуды, с болью в спине, разобранный и чем-то подавленный («Мне морально труднее играть в Москве, — сказал он, — здесь все слишком уверены в моей победе».). Против него стоял абсолютно здоровый, агрессивный, быстрый и жаждущий славы игрок. Кафельников, по грубому болельщицкому выражению, был «никакой». И вдруг стал каким-то. Он иногда как бы начинал исчезать в воздухе, оставляя за собой тающую белую линию. Смысл и скорость этих его движений ни оценить, ни даже увидеть было невозможно — для этого нужна замедленная съемка. Как будто человек разом включил свою четвертую скорость. Так не бывает, но так бывает.

Он спокойно выиграл, я спокойно вышел из «Олимпийского» и зашагал по черным лужам к метро. Все было хорошо...

Борис МИНАЕВ