СОЛЕНАЯ СТОЛИЦА
В свое время много писали, какие тяжелые последствия для здоровья людей вызвало высыхание Аральского моря и, в частности, засоление прилежащих к нему поселков и городков. На Арале каждый пятый ребенок рождается больным, а к совершеннолетию приобретает целый букет хронических болезней. Здоровьем детей Арала занимается международный координационный совет со штаб-квартирой в Японии. Поскольку можно быть уверенным, что сей совет не будет заниматься здоровьем москвичей, придется смириться с тем, что проблемы с солью нам придется решать самим
НЕМНОГО БЛЕФА
Первая стража заступила нам путь, едва мы с фотографом Александром Тягны-Рядно припарковали машину у ворот возле Северного речного порта. Впрочем, охранники оказались простодушными ребятами, в задачу которых входила скорее не бдительность — слишком уж мешковато сидела на них камуфляжная форма, — а, наверное, учет самосвалов и проверка накладных. Они только спросили, что нам нужно. «Соль», — сказали мы. «Соль там», — махнули они в сторону ворот. Соль мы заметили еще с Ленинградского шоссе. Но за забором нам открылось поистине фантастическое зрелище: как будто мы очутились на дне карьера. Меж желтовато-искрящихся отрогов соли разворачивались два «КамАЗа». Вдали, за белой полосой канала, ломаной линией серых домов выстроился горизонт. Здесь можно было сделать совершенно невероятные кадры... Однако за воротами, у шлагбаума, стояла очередная застава. Тоже двое, молодцеватый вид которых ясно указывал, что эти призваны именно бдить. «Куда?» — спросил один, в то время как рука второго уже тянулась к телефону.
Через минуту появился начальник в дорогой меховой шапке и с усилием выслушал нас. Мы сказали, что нам нужен хороший зимний пейзаж. Индустрия. И город. Порт. Техника. Много искрящейся соли. И что его площадка — это, типа, то, что нам нужно.
Он ответил, что ему нужно только одно: кто бы мы ни были, через минуту мы должны убраться отсюда и что бы ни говорили, ни одного кадра сделать он нам не даст.
— Хорошо, — сказал я. — Но можно мы хотя бы пройдем на причал?
— А причал не у нас, — вдруг изменившимся, утратившим непримиримость голосом произнес начальник. — Причал — это в другие ворота...
— Понимаете, нам, собственно, причал-то и был нужен, — интуитивно чувствуя, что мы на пути к спасению, заплел я. — Краны. Металл. Индустрия. И дома на том берегу. Проводите...
— Что ж... — начальник был рад выпроводить нас со своей территории. Мы вышли за ворота и повернули к реке, шагая по странной субстанции, которая расплывалась под ногами, как жидкий песок. Это был перенасыщенный раствор той самой желтоватой соли, гигантская, этажей в семь гора которой возвышалась теперь прямо по курсу, где неподвижно застыли железные журавли портовых кранов.
— Понимаете, наши ворота ближе к шоссе, поэтому, чуть что, сразу к нам, — вдруг пожаловался начальник. — А у нас, между прочим, все правила хранения соблюдены. А у них даже не окопано — все в реку стекает...
Стражи в воротах поднялись было при нашем приближении, но начальник осадил их движением руки: «Со мной».
— Не пойму, почему такая обстановка вокруг этой соли, — доверительно сказал я начальнику. — Заговор молчания какой-то. Это ведь та соль, которой посыпают улицы?
— Та самая, какая еще? — сказал начальник и поскучнел. От своего хозяйства беду он отвел, а в болтовне с журналистами чувствовал неясную засаду.
После того как он ушел, стражи в воротах стали совещаться. По-видимому, у них тоже был телефон, потому что довольно скоро к нам приблизился человек в серой униформе и тяжелых черных ботинках (по виду бригадир) и поинтересовался, есть ли у нас разрешение на съемку. Мы честно признались, что нет, поскольку договоренность была только с начальством соседней базы, а здесь нам надо только доснять тему. Причал. Краны. Индустрию, так сказать.
— Понимаю, — сказал он. — И все-таки не вздумайте снимать, а то разобьем вам фотоаппарат!
Получили, выходит, инструктаж. Воистину, с этой солью дело было нечисто.
ТАЙНА СИЯ ВЕЛИКА
Я должен объяснить. Соль, которой посыпают от гололеда улицы в Москве, достала меня. Лично. Не скажу, чтобы до самой селезенки, но уж наверняка до самого низа верхних дыхательных путей. Я точно знаю, что резкий, болезненный кашель возникает у меня именно из-за соли... Поэтому я решил разобраться с солью. Создал у себя в голове папку и кучу файлов, которые предстояло загрузить информацией по следующим, примерно, вопросам. Чем вызвана была необходимость тотального применения соли в Москве и кто автор этого проекта? Кто исполнитель? Кто заинтересован (поставщики)? Каковы последствия: а) для здоровья людей, б) для природы, в) для автомобилей? Что происходит с водоемами? Что с климатом? Что выгадывают коммунальные службы Москвы, применяя соль для уборки снега с улиц, и как соотносится эта выгода с тем суммарным ущербом, который соль приносит природе, зданиям, железобетонным конструкциям мостов и прочая? Пытались ли этот ущерб подсчитать? И каков оптимистический прогноз развития столичного ландшафта на ближайшие десять-пятнадцать лет?
С таким перечнем вопросов приступаю к делу и сразу сталкиваюсь с тем, что люди, имеющие касательство к соли, не хотят на эту тему говорить. Боятся. И не просто боятся — запрещено. Я сначала даже не верил, потому что до смешного...
Звоню, скажем, в Управление жилищно-коммунального хозяйства и благоустройства (УЖКХиБ), нахожу нужного начальника и начинаю прямо по плану: когда, мол, и зачем было принято решение эту соль в таких количествах применять. Прошу о встрече.
«Знаете, — говорит голос в трубке. — После публикации «Коммерсанта» по теплосетям первый зам. Лужкова Никольский запретил нам общаться с журналистами. Вы можете послать факс с интересующими вас вопросами на имя начальника управления Павлова или связаться с пресс-атташе...» С пресс-атташе невозможно почему-то связаться иначе, как через пейджер. Странно, но делать нечего. Оставляю на пейджере сообщение: «В СВЯЗИ С ГОТОВЯЩЕЙСЯ ОСТРОПРОБЛЕМНОЙ ПУБЛИКАЦИЕЙ ЖУРНАЛА «ОГОНЕК» ПО ПРИМЕНЕНИЮ СОЛИ В КАЧЕСТВЕ АНТИГОЛОЛЕДНОГО РЕАГЕНТА ПРОСИМ СПЕЦИАЛИСТОВ УПРАВЛЕНИЯ ПРОКОНСУЛЬТИРОВАТЬ РЕДАКЦИЮ, КАКИЕ ОТ ЭТОГО ДЕЛА ВЫГОДЫ, А КАКОЙ ВРЕД». Жду ответа.
В ожидании звоню в «Мосзеленхоз», где думаю найти специалистов, знающих, сколько в Москве погибло из-за соли деревьев. И что слышу? «Погибнут зеленые насаждения, не погибнут? Этого я не знаю, это какая весна будет. Если засушливая, то, конечно... Вы позвоните в УЖКХиБ...»
Туда, то есть, откуда я начал... Но это же «футбол» получается?! Человек идиотом от страха прикидывается, чтоб только не отвечать — я такого с застойных времен не припомню! В чем тут дело, черт возьми?! Один наиболее откровенный начальник прямо сказал: «Вы зря стараетесь. Это вопрос тупиковый. Московское правительство запрещает ставить этот вопрос...» И, в общем, правду сказал. Народ из управлений о соли неразговорчив. Наука — другое дело. Ученые в курсе проблемы, готовы ее обсуждать. Хотя некоторые тоже боятся: из-за зарплаты. Забавная история вышла у меня на Станции защиты зеленых насаждений. Я договорился о встрече. Приехал. Станция находится недалеко от Останкинской телебашни, на пустыре между железной дорогой и заброшенным кладбищем. Охраняют ее прикормленные сторожем и нетерпимые к чужакам дикие псы. Один мне куртку порвал. Я, признаться, надеялся получить от специалистов станции полезные сведения, которые в какой-то степени компенсировали бы причиненный мне моральный ущерб. Но они умудрились как-то так повести разговор, что не сказали ни слова по существу дела. Буквально. И вдруг на столе я заметил книгу. Отчет информационно-аналитического центра «Прима» об экологии столицы. Официальный отчет, подготовленный, кстати, для правительства Москвы. Попросил посмотреть. Нашел нужный раздел. Читаю: «Проблема засоления почв возникла сравнительно недавно, но ее последствия уже настолько существенны, что возникла необходимость разработки альтернативных методов борьбы со снегом и льдом...», «На сегодняшний день выявлено, что все почвы Москвы в той или иной степени засолены...» Концентрация хлоридов калия и натрия в десятиметровой зоне от дороги составляет от 0,8 до 1,6 г на 100 г почвы, «что соответствует сильному засолению почв»... То есть черным по белому написано, что Москва превращается в гигантский солончак. И это известно там, наверху. И все равно: везде соль. Пошел гулять на ВДНХ — соль. Иду по тротуару — соль. На ступеньках метро споткнулся, упал, попал рукой в какие-то розоватые шарики. Собрал их в конверт, принес начальнику лаборатории охраны природы Москвы ВНИИприрода
Б.Л. Самойлову. «А это что?» — говорю. «А это «Нордикс-П», — отвечает он. — Применяется в аэропортах. Селитрообразное соединение...» Я понимаю, машин много стало в Москве, машинам асфальт нужен. Но мыслимое ли дело, чтоб нельзя было упасть и в соль не попасть? Соль разбрасывать — плохая примета. Так и сглазить можно.
|