А Я МОЛЮСЬ В ВАННОЙ
Родом я из Грузии, там же меня и крестили. Было мне тогда пять лет, шел март 1945-го. Бабушка повела меня в церковь тайком, чтобы не узнала партийная мама. Отец, погибший на фронте, вряд ли возражал бы против крещения. Ведь его отец окончил Горийскую семинарию (ту самую, где учился Сталин), перевел Евангелие на абхазский, даже в совдеповское время был лояльным к религии. Правда, имя мне дали нехарактерное для христиан — Нурбей. И то хорошо: вполне могли бы назвать Троллейбусом или Дизелем — в то время многих тбилисских мальчиков так называли.
Помню как сейчас... Батюшка произносит имя, под которым меня крестят, — Николай. Бабушка сует священнику в карман «красненькую» и шепчет: «Нурбей, Нурбей!»
— Николай! — сверкая глазами, грохочет поп и отстраняет ее руку с ужасной тридцатирублевкой (цифра-то какая грешная!).
Именно тогда я понял, что Церковь — неподкупна. Спустя много-много лет я еще раз убедился в этом. Случайно попав с женой в горное селение Хандаги, мы решили зайти в церковь. Она была закрыта. И вот из-за нас поздно вечером вызвали священника, который, придя за несколько километров, открыл храм и пустил нас туда помолиться. Одного взгляда на этого человека было достаточно, чтобы постесняться предложить ему денег за труды...
На протяжении всей жизни меня тянуло в церковь — и каждый раз меня там будто ждали, хоть это и преследовалось. На работе у меня, впрочем, была «крыша»: секретарем парткома служил мой друг. И когда мы с ним выпивали, он всегда меня заверял:
— Пока я в парткоме, ходи в свою церковь!..
И ведь сдержал слово.
Потом парткомы закрылись, а церкви, наоборот, открылись — настежь, всем без разбора. Меня просто умиляло, когда я лицезрел чеченца Хасбулатова с толстой свечой среди бывших партработников.
Но это был, так сказать, взгляд со стороны. Впервые я почувствовал шкурой «тухлый ветер перемен», когда венчался. Мы готовились к этому дню с Тамарой почти пятнадцать лет и сильно нервничали. Священник сразу же спросил о месте нашей работы. Моя должность не произвела на него впечатления, но узнав, что Тамара бухгалтер, он до конца таинства не отставал от нее со своими финансовыми проблемами. Перед венчанием к нам подошел некий господин:
— Я регент, хор будем заказывать?
Получив утвердительный ответ, он начал сетовать, что вот-де певчих уже отпустил, и теперь надо всех вызывать из дома.
— Сколько? — я потянулся за кошельком.
Следующим подошел звонарь:
— Звонить будем?
Этот, правда, не стал врать, что уже снял колокола...
После венчания нам сообщили, что батюшка хочет зайти к нам в гости — отметить событие. Дрожа от пиетета, я удивился:
— Такой большой человек — и в гости ко мне, грешному?!
Пиетет пропал, когда батюшка в паузе между бесплатными бухгалтерскими консультациями пошутил, показывая на свою роспись в венчальном свидетельстве:
— Как будто сам Христос расписался!
Дело в том, что его фамилия начиналась на «Хри...».
С того дня почему-то все реже и реже меня тянет в церковь. Меня раздражают «мерседесы» у ворот и «супермаркеты» при входе в храмы, где разве что клетки с голубями, так разозлившие Христа, не продаются.
Кроме того, я стал замечать, что в церквях людей сплошь и рядом делят на «овец» и «козлищ»: вокруг каждого батюшки крутятся одни и те же люди, а к новым посетителям отношение враждебное.
Долго я себя убеждал: все это — «издержки роста». После того как церковь так долго держали на коротком поводке, не может быть иначе. Но в чашу моего терпения упала последняя капля.
Когда батюшка отказался меня исповедовать («Плохо Библию читал!»), а жену до причастия не допустили (якобы она губы накрасила). Тамара пришла домой в слезах, а я задумался: что вообще происходит?
...Есть исторические сведения, что после завоевания Византии турками появился некий проповедник, собиравший сотни тысяч последователей. Дело запахло бунтом. Но хитроумный визирь уговорил султана не казнить «пророка», напротив — осыпать его милостями. И что же? Последователи нового учения тут же рассеялись, несмотря на старания султанской пропаганды.
Православная церковь в России из гонимой стремительно перешла в разряд опекаемой. Это не только развращает «служителей культа», но и отвращает от храмов простых прихожан, вроде меня. Мы перестаем считать храм своим домом, где нас и приветят, и успокоят, и отпустят грехи, и вселят надежду. В то же самое время попы не уклоняются от объятий вчерашних гонителей...
Вот почему я перестал посещать храм. Я не встречаю там Бога. Вижу злых бабок, черствых священников и равнодушных прихожан.
Иисус говорил: «Ты же когда молишься, войди в комнату твою и, затворив дверь твою, помолись Отцу твоему, который втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно» (Матф, 6:6). Такой комнатой, где я мог бы затворить дверь и остаться один, у меня в квартире может быть только ванная. Вот я и захожу туда по утрам, становлюсь под ледяной душ и молюсь, признаваясь Господу в своей сыновней любви и прося у Него прощения и милости ко мне и к моим близким...
А душ ледяной включаю, чтобы «жизнь медом не казалась».
Раб Божий Николай
(в миру профессор Нурбей Гулиа)