НЕ БУДЕМ БАКЛАНИТЬ О РУССКОЙ ИДЕЕ

НЕ БУДЕМ БАКЛАНИТЬ О РУССКОЙ ИДЕЕ

Я люблю коллегу Никонова. Просто по-человечески люблю, но также сверхчеловечески. За то, что коллега Никонов никогда не притворяется, будто знает больше, чем пишет. Много знать вообще вредно. Дело ж не в этом. А в том, чтобы читатель увидел кого-нибудь или нечто широко разутыми глазами — по типу глазами Никонова, но de facto своими... Например, идет Александр Петрович брать интервью к академику живописи, ваяния и зодчества или к думающему по-государственному (в смысле депутату Госдумы) пролетарию. Большие ведь люди, другой бы рылся в этих... да не фекалиях! — анналах! — чего, мол, там до тебя насочиняли про пролетария с академиком, искал бы компромат, цеплялся бы к словам, слетевшим с языка небожителя безо всякой задней мысли... Коллега Никонов просто входит в вольер очередной жертвы, садится напротив и делает абсолютно то самое, что герой рассказа В.М. Шукшина «Срезал». И persona grata шлепается к нашим ногам аки переспелая груша...

Надобно сказать, Александр не выбирает очередную жертву — она сама на него выходит. Случился тут юбилей Рождества Христова. Коллега включил телек, увидел топающих прямо на него попов, облаченных в парчовые ризы, сказал себе: «Не пора ли замахнуться на Православную нашу церковь?» — и замахнулся.

Нехило замахнулся. Пару плюх мог бы и я от себя прибавить — почему никак не получается у Церкви с Государством симфония (слово такое греческое). Дураку видно: какой-то сумбур вместо музыки у Церкви с Государством. Как бы жарко ни лобызались они, как бы ни душили друг друга в объятиях.

Ну, это все частности. До Бога высоко, до Царя далеко. Пускай лобызаются. Нам с Александром интересен обыкновенный человек, чья жалкая душонка составляет какую-то сотую, даже тысячную процента. Хочется знать: есть ли у него за душой какая-нибудь идея? Что-нибудь святое — в смысле ценное?

Ища ответа на матерый вопросище, коллега Никонов напарывается на собственные ножницы. Там, где кончаются частности, в его рассуждениях начинается вместо музыки сумбур. Александр Петрович попрекает в цинизме и сребролюбии Патриархию — но констатирует: прогресс обеспечивают циничные и жадные. Порицает архаичную «двуполярность» мира — но сам предпочитает жить по принципу: «Не делай другому, чего не желаешь себе». Возглашает: пусть расцветают сто цветов — но прогнозирует, какой цветок расцветет пышнее в новом веке. В припадке филантропии заявляет: «Нет людей хороших и плохих» — но христианство костерит как «религию худших». Впрочем, оговаривается Никонов, «есть и среди попов умные ребята»...

Вся эта путаница, смею думать, оттого, что, срезая переспелые православные груши (хотя зачем срезать, они градом падают), коллега не замечает: он и сам, хочет или не хочет, висит на том же дереве. Мы с ним рядышком висим, две недозрелые кислые груши на раскидистом древе христианской цивилизации. Можно сетовать, что солнышко слабо греет, что соков поступает маловато, что ветка малость кривая, но вдруг обозвать себя груздем или бананом — нет, не получится. Коллега Никонов путает два одинаково звучащие слова: «груша» — это и дерево и фрукт, «церковь» — это и конкретный храм, и Патриархия, и миллионы верующих, Народ Божий... Ковыряя отдельные недоброкачественные фрукты, коллега, безусловно, прав. Упрекая в их некондиционности плодоносящее, живое, всех нас осеняющее дерево, — коллега тужится срезать ножницами ствол в три обхвата, в лучшем случае сук, на котором висит...

Назревает спор атеиста с верующим — впервые после советской власти. Но мы с Александром не в той весовой категории, чтобы спорить после Сахарова и Солженицына, Кронида Любарского и отца Сергия Желудкова, комментатора Би-би-си А.М. Гольдберга и митрополита Сурожского Антония.

Тем более глупо нам бакланить о «русской идее» после славянофилов и западников, Гоголя и Белинского, патриарха Никона и протопопа Аввакума, Нила Сорского и Иосифа Волоцкого.

Но в самой глупости такого нашего спора заключен куда более важный вопрос, нежели чья правда. Вот он, вопрос. А возможен ли в принципе между нами не спор — диалог, вроде тех, что ведет Христос на каждой странице Евангелия? Ведь с кем Он там разговаривает, с любовью, терпением и кротостью? Разговаривает Он с маловерами, иноверцами и настоящими безбожниками, на которых еще не пролился, как пишет Александр, Свет Истины.

Здесь я с коллегой полностью солидарен: такого диалога мы не наблюдаем.

Кто виноват? Мне, как человеку верующему, проще сказать: виноват я и церковь моя.

После таких слов, подозреваю, кому-то шибко захочется меня срезать. Не привыкать: уже срезали! В начале 80-х, после того как я крестился, — доброхоты-коллеги, строчившие кляузы начальству и матерившие моих домочадцев по телефону. В последний раз меня срезал пару недель назад, на слете православных журналистов, один пастырь добрый — огласив «черный список» врагов Церкви, в коем фигурировали я (в частности) и журнал «Огонек» (в целом)...

Но я, змея, паршивая овца, груша эдакая, все продолжаю свое.

Сидит у меня в одном месте заноза: ладно, мы, православные, как-либо обустроим Россию... Но что делать остальным?

Православная церковь не смогла в годы перестройки заполнить идейный вакуум. Пространство, занимаемое злом, вдруг освободилось, и его могла занять идея покаяния. Не случайно слово «покаяние» было тогда громко произнесено, хоть и вне церковной ограды — Лихачевым, Абуладзе, Окуджавой. Церковь призвана была наполнить это слово живым содержанием — выйти за пределы своего заповедника к народу и, дав пример другим, сознаться в своей слабости.

Паршивые груши, вроде меня, ждали от священноначалия разъяснений: что понуждало их сотрудничать с безбожной властью, когда в ГУЛАГе тысячами гибли за веру, как в языческом Риме, лучшие пастыри и миряне? Патриархия дала свой ответ — устами Его Святейшества: «Мы спасали структуру».

Кто имел уши — ахнул: Церковь — именно она подразумевалась под структурой — волен спасать не кто из грешных смертных, только Един Христос. Но Святейший очень понимал, что говорит. Он сказал: «Структура» — мог бы сказать: «Груша». Для того, кто не вникает в смысл, один хрен. После чего проще простого поставить знак равенства между деревом и переспелым плодом, Патриархией и расколотой большевиками церковью, трусом и мучеником...

Но после этого — то есть сказав: «Груша» — весьма затруднительно давать ответы на какие-то совсем элементарные вопросы.

Что же мы видим? Висит груша — нельзя скушать. Один вид. Патриархия делает вид, что возродилась. Власти делают вид, что воцерковились. Коммунисты делают вид, что ничем не отличаются от христиан (Зюганов накануне выборов пожелал сняться на фотку с Патриархом, и Патриарх не спустил его рылом по лестнице — снялся за милую душу). Хитрые делают вид, что батюшке виднее. Дураки делают вид, что во всем виноваты жидомасоны...

Только Никонов не делает вид. Вот он такой — простой, как груша. Слава Богу, что есть у нас Никонов. Нам показалось, махровые атеисты вымерли в одночасье с принятием нового закона «О свободе совести...». В конце-то концов если есть новый закон «О свободе совести...» — должны быть и новые атеисты.

Вот я одного знаю, мы с ним работаем в «Огоньке». Мне он напоминает слова апостола Павла про язычников — дескать, они, в отличие от нас, кому дан Закон, «естеством законное творят», по человеческой, значит, поступая своей сути. Коллега Никонов также напоминает мне Франциска Ассизского, который желал видеть братьев и сестер во всяких цветочках, птичках и червячках — не то что в иноверцах. И еще напоминает мне коллега одно место из рассказа С.Д. Довлатова:

«В бараке разоблачили стукача. Некто Бусыгин, потомственный слесарь, человек, далекий от религии, воскликнул:

— Может, Бога и нет! Но Иуда — перед вами!!!»

Приставить бы к каждому верующему по одному Никонову, атеисту с широко разутыми глазами, но в целом безопасному. Начать бы разговаривать потихоньку, попарно, в рамках закона, друг у дружки учась, друг дружке дивясь. Атеистам приятно (смотри-ка, среди них тоже есть умные ребята!), верующим полезно (сказал же Христос: «...где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них» (Матф. 18:20)...

Эх, заживем! А идеология, глядишь, сама приложится.

Михаил ПОЗДНЯЕВ