ТОСТ
Девятого мая к нам пришли гости.
Мне было шесть лет. Вернее, скоро должно было исполниться, в конце мая.
Мама накрыла на стол, постелила белую скатерть. На скатерти стояли красивые чистые белые тарелки, стеклянные бокалы, бутылки. Мне хотелось, чтобы гости подольше не приходили и тарелки оставались такими же белыми, чистыми. Праздничными.
Я бегал вокруг стола, мешал маме, то и дело поправляя вилки и ножи, чтобы они ровнее лежали.
— Ох, ушел бы ты куда-нибудь! — вздохнула мама. — Пойди погуляй. Или книжку почитай.
Я послушно побрел в свою комнату и взобрался на подоконник. Во дворе было тихо, пусто. Солнце начинало садиться на крышу пятнадцатого дома. Это был последний дом на Большевистской, дальше начинался Трехгорный Вал с дребезжащими трамваями, а за ним — сквер. В одном его конце был памятник Ленину, а в другом недавно поставили рабочего с булыжником. Глазницы у этой скульптуры были пустые, и я ее боялся.
Гости все никак не приходили.
— Додка! — крикнула мама отцу. — Может, позвонить им? Шестой час уже!
И тут наконец гости пришли.
Мне захотелось сразу броситься в прихожую, как маленькому. Но я взял себя в руки и продолжал смотреть во двор, хотя ничего там интересного не было. Просто мне было уже почти шесть лет. И я старался вести себя солидно.
Без соплей.
Вот пусть гости поздороваются, расцелуются с мамой и папой, снимут ботинки, если надо, войдут в комнату и спросят:
— А где наследник-то?
Они всегда так спрашивают. Все гости. И тогда я и выйду. Спокойно и неторопливо.
...В этот момент в комнату неслышно вошел дядя Женя.
— Ого-го-го! — закричал он, и от испуга у меня заколотилось сердце. От испуга я чуть не шлепнулся с подоконника. Но совсем не обиделся. Ведь праздник начался! Наконец-то!
Когда все сели за стол, мама вдруг спросила меня:
— Эй, член семьи, а ты хоть знаешь, что за праздник-то?
Я быстро прожевал и крикнул:
— Девятое мая!
— Что вы пристали к ребенку? — возмутился маленький рыжеусый дядя Юзя из Харькова. — Все он прекрасно знает, не хуже вас! — и он возмущенно сунул в рот кусочек селедки.
— Ну хорошо, — сказала мама. — Давайте за победу.
Выпил и я. Я очень любил лимонад, и всегда пил его причмокивая. Но в этот раз я даже не обратил на лимонад внимания. Так, отхлебнул немножко, и все. Мне очень нравился этот день — тихий и торжественный. Так же тихо и торжественно стояли тарелки на белой скатерти, когда гости еще не пришли. И во дворе сегодня было так же тихо. И на улице. Я вспомнил, как называется то, что сказала мама: ТОСТ.
Мама не выдержала тишины, негромко включила телевизор. Там седой генерал что-то говорил про наших славных танкистов и артиллеристов, летчиков и моряков. Я сразу запомнил его слова. Гости зашумели, заговорили, как обычно за столом, и я думал.
И когда стало совсем шумно, вдруг сказал:
— Мам, а можно я скажу?
— Что скажешь? — удивилась мама.
— Тост, — объяснил я и покраснел.
Дядя Юзя засмеялся и громко закричал:
— Дайте сказать тост! Ну что вы в самом деле! Мужчина он или нет? Правильно я говорю? — обратился дядя Юзя ко мне. Но я уже не смотрел на него. Я ни на кого не смотрел. Я забрался на стул с ногами, встал на колени — так я был немного повыше — и крикнул:
— За наших славных артиллеристов, одержавших победу в Великой Отечественной войне! Ура!
— Ура! — тихонечко закричал дядя Женя, веселый и молодой сын дяди Юзи. Все засмеялись и немножко выпили.
— Молодец! — смачно крикнул дядя Юзя и снова положил в рот кусочек селедки.
— Молодец-огурец! — промолвила мама и посмотрела на папу. Папа улыбался, уставившись в тарелку.
И тогда я крикнул опять:
— За наших славных танкистов, одержавших победу в Великой Отечественной войне! Ура!
Ничего другого я придумать пока не мог. Но все опять дружно засмеялись и даже захлопали в ладоши. Только мама не смеялась. Она грустно смотрела на меня. А когда все выпили, тихо сказала:
— За нашего дядю Лешу.
И выпила одна. Дядя Леша был мамин брат, он жил в Горьком. Папа звал его «дядя Леша об одной ноге». Он приезжал к нам редко, ему ведь трудно было ездить. Ногу он потерял на войне.
— А за интендантов? — весело крикнул дядя Юзя. Он на войне был интендантом. «Обеспечивал войска всем необходимым», — сказал мне папа, когда я спросил его, что это значит.
Но я уже никого не слушал. Щеки у меня горели. Мне было страшно весело! Я так любил этот праздник! И этих людей! Мне так нравился мой длинный и красивый тост!
— За наших... за наших... — запнулся я.
— Ура! — тихонечко закричал дядя Женя, и все опять засмеялись. С каким-то облегчением.
Но я вспомнил! Вспомнил, за кого еще надо выпить!
— За наших славных летчиков, одержавших победу в Великой Отечественной войне! Ура! — крикнул я и выпил лимонад залпом.
...Но почему-то никто уже не смеялся. Все грустно смотрели в тарелки и жевали. Стучали вилки.
Папа вышел из-за стола, взял меня под мышки и вынес в маленькую комнату.
Я ничего не понял.
— За что, пап? — тихо спросил я.
— Подумай, — сказал папа и закрыл за собой дверь.
А за дверью дядя Юзя говорил громким шепотом:
— Ну что вы, ей-богу! Маленький мальчик, решил всем поднять настроение. Ну и правильно. Погрустить мы и без него успеем.
Я уткнулся носом в подушку. Вдруг я все понял, мне стало стыдно. Тихий торжественный праздник я испортил своим глупым тостом. Я шумно вздохнул и закрыл глаза. Мне сразу стали сниться разноцветные звезды салюта и белые тарелки. Рыжеусый дядя Юзя высоко поднимал в синее небо вилку с наколотым кусочком селедки и говорил: «За наших славных моряков, одержавших победу...»
Проснулся я от пения.
Сначала пела мама.
— Синенький скромный платочек, — старательно выводила она. А гости подхватывали:
— Па-адал с опущенных плеч!
— Ты говорила! — не пел, а кричал дядя Женя, а мама перекрывала его своим грудным голосом:
— Ты обещала!
И опять все хором:
— Синий платочек сберечь!
Вместе со всеми я шепотом повторял знакомые, родные, любимые слова этой песни:
— За них! Родных! Желанных, далеких таких! Строчит пулеметчик! За синий платочек! Что падал с плечей дорогих!
Борис МИНАЕВ
На фотографиях:
- ДЕНЬ ПОБЕДЫ.
- ВСЕГДА В ФОРМЕ.
- ВЗЯТЬ ПОД КОЗЫРЕК.
- В материале использованы фотографии: Владимира ВЯТКИНА, Бориса КРЕМЕРА