Дороже жизни у человека ничего нет. И если человек постоянно ставит ее на карту, быть может, он выигрывает что-то равноценное? До тех пор пока не проиграет все...
НАШЕ ДЕЛО ТРУБА
На крохотной площадке, устроенной здесь для рабочих, раз в год заменяющих красные сигнальные лампочки, нестерпимо холодно. Жгучий ветер продувает плотный гортекс как марлю, хотя внизу спокойный зимний день и ветра нет. Только взобравшись сюда, сам понимаешь, что сто метров — это очень высоко. Дым лениво переваливается через край трубы над головой и падает вниз, в заснеженную долину. Давление...
Нас трое — я, Сергей и Саша. Саша стоит какой-то задумчивый. Смотрит вниз. Я-то скоро слезу. Руками, ногами. Это долго... А ему прыгать. Это быстро. Но лучше долго.
Он сегодня первый раз прыгает. Вообще-то у Саши 400 прыжков с парашютом. Но не с трубы, из самолета. Это просто. А вот бейс-джампером он станет только сегодня. Это сложно.
В это дальнее Подмосковье мы ехали целый час. Под нами — панорама завода-гиганта, производившего раньше химию для строек пятилетки, а сегодня — полумертвое чудовище среди полей. В выборе объекта главное, чтобы не было проблем с охраной предприятия, поскольку бейс-джампинг — дело во всем мире запрещенное. Как наркотики. Собственно, это и есть адреналиновая наркомания. Такой выброс в кровь адреналина, что мало никому не кажется.
Саша взбирается на шаткое ограждение, балансируя на ледяном ветру. Около минуты он стоит как бы в раздумье. И вдруг произносит хрипло: «Ну ладно, я пошел...» Отталкивается и летит в бездну. Мамочки...
Две, три, четыре секунды. Падающее тело быстро уменьшается в размерах, превращаясь в точку. Пять. Шесть. Бабах! Над точкой взрывается яркое полотнище — купол парашюта. Успел!
...Бейс-джампинг — прыжки с неподвижной опоры. Со скалы, крыши небоскреба, моста, трубы промышленного предприятия. Бейсовый парашют меньше обычного, ведь долгое парение от него не требуется. Зато бейс гораздо маневреннее — точность приземления в бейс-джампинге важна как нигде. Посадочной площадкой здесь может быть и городская площадь, и маленький пятачок среди скал, и заводская территория. Промахнувшись, можно, например, напороться на какой-нибудь штырь.
У бейс-джамперов о погибших говорить не принято. Я пробовал расспрашивать. Молчат. Только водки хмуро подливают. Запасного купола у бейсеров нет — все равно не успеет раскрыться. Но самая большая опасность — удар об опору. Бейс — парашют-крыло, а оно держит лишь тогда, когда движется относительно воздуха. Парашютом нужно владеть на уровне автоматизма и отрабатывать все ювелирно — иначе обычный порыв ветра может закончиться ударом о железную трубу на пятидесяти километрах в час, складыванием купола и падением уже без парашюта с тридцатого этажа. Поэтому новичков здесь нет и быть не может. В бейс-джампинг приходят люди только с большим опытом обычных парашютных прыжков.
Есть несколько методов укладки парашютов, применяемых бейсерами. Все они схожи в одном — купол должен наполняться максимально быстро, но в способах вытягивания парашюта есть различия. Самый быстрый — direct bag, когда купол уже не в ранце, а в специальной камере, которую держит ассистент. В этом случае время свободного падения измеряется лишь длиной строп.
Способ, которым прыгает Саша, называется parachute assist. Сашину «медузу» — малюсенький вытяжной парашютик, — держал помощник. Этот способ чуть поэкстремальнее, здесь раскрытие основного купола примерно метров тридцать.
И, наконец, самый опасный способ прыжка — когда прыгун держит «медузу» в собственных руках.
— А когда отпускать «медузу», если прыгаешь таким способом? — спрашиваю.
— Ну вот летишь себе, летишь, все снизу маленькое... вдруг раз — и большое стало. Вот тогда и бросать.
Когда «деревья стали большими», сам прыгун подлетает к земле со скоростью 100 — 150 километров в час, и земля несется прямо в лицо, отражаясь в расширенных зрачках. Самый кайф — это падать, падать, падать, потом бросить «медузу», когда уже кажется, что все — поздно... И поймать наконец «граунд раж» — ни с чем не сравнимое ощущение адреналинового кайфа.
Саша, как новичок, практически не летит в свободном падении — купол выходит сразу, и еще целую минуту кружится вокруг трубы. «Нормально, нормально!» — кричит он, приземлившись. Смеется. Это просто шок. Когда мы слезли, он уже сидел у стены с немигающим взглядом, направленным внутрь себя. И сидел так час, пока остальные перекладывали парашюты. Дошло...
«Господи, страсть какая!» — женщины-работницы заводской лаборатории, в коридоре которой сейчас разложены стропы, заваривают сумасшедшим чай, предлагают жареной картошки. Заводская администрация, прознай она о таких забавах на вверенной территории, наверняка была бы не столь радушной. Чай сумасшедшие пьют, от картошки отказываются. Впереди следующая серия прыжков.
Внизу поднялся ветерок, сыплет снегом. Как там, наверху, не хочется и думать. На этот раз я смотрю снизу. Черная точка отделяется от железобетонной махины и несется к земле. Шесть, семь... Где же купол? Кажется, уже видно безумное выражение лица. Где же купол?!
Хлоп!
Есть купол. Наверняка его сейчас здорово тряхнуло. Перегрузка в такие моменты может достигать 20 G. Здорово прыгнул: конец просадки — самого последнего этапа, когда раскрывшийся парашют окончательно тормозит омертвевшее от ужаса тело, совпадает с касанием земли ногами. Он даже поджал ноги, чтобы не отбить пятки.
«В миру» они простые люди. Саша — прораб на стройке. Сергей — менеджер в магазине.
— И часто вы так прыгаете?
— Да нет, часто не нужно.
— Мы же не сумасшедшие какие-нибудь. У всех дела, работа...
— А как жена относится к подобному увлечению?
— Говорит, лучше б пил...
— Слушай, а зачем вы это делаете?
— Ну... это.
Наверное, и вправду «это». Иногда они говорят, ночной прыжок в абсолютную темноту со стометровой антенны — самое сильное ощущение из тех, что может испытать человек.
Блин...
Дмитрий НАЗАРОВ
В материале использованы фотографии автора