Поминая на днях Похлебкина, один известный писатель пересказал мне историю, которую как-то услышал от знакомых. Якобы, позвав гостей, Вильям Васильевич выставил на стол неожиданно простую еду — тушеную картошку с мясом. Гости, ожидавшие от «повара-волшебника» каких-то особых изысков, слегка подивились, но угощение съели. После чего узнали, что и картошка, и мясо на самом деле были одной картошкой, особым образом приготовленной.
Эта история — абсолютная легенда, каких, наверное, скоро появится много, поскольку Вильям Похлебкин — личность именно легендарная. Но нужно совершенно не знать и не представлять себе Вильяма Васильевича как личность и как кулинара, чтобы сочинить о нем такую байку.
Во-первых, он был человеком весьма закрытым, не любившим никого пускать на свою кухню — ни на домашнюю, со старенькой газовой плитой, у которой ручки поворачивались специально положенными рядом плоскогубцами, ни на творческую, на которой «выпекались» многочисленные и разнообразные его статьи и книги.
Во-вторых, Похлебкин был яростным приверженцем русской кухни — он не мог маскировать картошку под мясо! Это китайские повара считают достижением, если им удается приготовить мясо змеи со вкусом свинины. На русской же плите всякий продукт помнит свое имя.
И, в-третьих, в главных, Вильям Васильевич Похлебкин был не поваром — он был писателем. Это как писателю ему удалось создать тот кулинарный рай, в котором каждому мечтается побывать. Там, в этом раю, так вкусно, сытно и интересно, как почти никогда в жизни и не бывает.
Я не знаю, как питался Вильям Васильевич каждый день. Думаю, очень скромно. Вряд ли более сытно, чем многие миллионы читателей. Но он своими «вкусными рассказами» создавал у целых поколений, начинающих в годы оттепели жить по-человечески, иллюзию сытости и пищевого разнообразия. А ведь писал о самых простых вещах — о чае, о хлебе, о водке. Никакими жанрами не брезговал — от маленьких заметок в «Неделе» до монографий. Увлекал читателей не только дома, но и за любыми границами. Он с гордостью показывал мне бразильские и португальские рецензии на свою «Историю водки». А премию Международного союза кулинаров за эту книгу ездил получать в Италию. Рассказ об этой поездке достоин Ираклия Андроникова, но если совсем коротко, то — научил он этих «итальяшек» готовить спагетти. Тем более что в основе своей блюдо это оказалось истинно русским — ведь годятся для него только наши твердые сорта пшеницы.
Высшую степень интереса у Похлебкина, историка-профессионала, вызывали историко-кулинарные изыскания. Он легко мог объяснить все победы и поражения русского оружия наличием либо отсутствием у армейских интендантов ржаной закваски — «без черного хлеба русская армия воевала плохо». Он ликовал, когда обнаруживалось, что любимым и обязательным блюдом царского стола при Романовых была перловая каша. Он искренне считал, что еще одним достойным финалом Великой Отечественной войны стал «непревзойденный русский холодный закусочный стол» на банкете держав-победительниц.
Как-то он попросил меня сходить с ним в старый и знаменитый московский ресторан — собирался написать о нем исторический очерк. Ему хотелось заглянуть на кухню, я сказал, что договорюсь с шеф-поваром, и отправился «за кулисы». Чтобы польстить шефу, сказал ему, что пришел с Похлебкиным. Он такой фамилии не слыхал. Я напомнил несколько книжных названий — нет, не знает. Похлебкину я, естественно, ничего не передал, просто сказал, что ему разрешили пройти к плитам. Вернулся Вильям Васильевич расстроенный, себе заказал одну минералку, а когда официант принес мой бефстроганов, он довольно брезгливо оглядел тарелку и сказал: «Этот ресторан недостоин своей истории, а это блюдо — своего названия». Возможно, и нет прямой связи между захирением некогда славного заведения и тем, что шеф-повар не читал Похлебкина. Но я думаю, все же есть.
Теперь о совсем личном. Когда Вильям Васильевич за цикл статей стал лауреатом премии «Огонька» за 1996 год, мне как исполнительному редактору журнала, должность так называлась, было поручено сказать о нем слово на церемонии вручения дипломов. Я неожиданно для себя начал сентиментально: «Хочу сказать о человеке, которого нежно люблю», — ну так вырвалось, о чем сейчас совершенно не сожалею. Признался как-то и Вильям Васильевич в добром отношении ко мне. Мы работали над огромной книгой «Кухня века», и после сдачи очередной главы он сказал: «Вы очень хороший редактор. Текст стал короче на треть, а я не могу понять, что выброшено». Коллеги-редакторы комплимент оценят.
Книгу он успел дописать, вносил последнюю правку, каждые два-три дня появлялся в издательстве. И вдруг исчез. Не приезжал, не звонил, не ответил на телеграмму... Я поехал к нему в Подольск. Остальное — милицейская хроника: вскрыли квартиру, обнаружили тело, рядом с которым валялось орудие убийства — отвертка. Квартира была спешно перерыта, вещи выброшены из шкафов — явно искали деньги или ценности. А вокруг тела почетным караулом стояли книги — вдоль всех стен, от пола до потолка, в несколько рядов.
Борис ПАСТЕРНАК
|
