Ролан меня предупреждал:
«ХОЗЯЙСТВО Я СЛОЖНОЕ»
Елене Санаевой Ролан Быков посвятил строки:
«А ты мне дочь, А ты мне ночь,
А ты мне мать.И это мне не превозмочь,
Не рассказать».
— Скажите, Лена, история вашего знакомства с Роланом Антоновичем должна быть неординарной, как и сам Быков.
— Нет, она очень простая. Как у всех киноактеров, она произошла на съемках. Мы были поврозь утверждены на роли мужа и жены и должны были встретиться в кадре. На эти дни, сразу после Нового года, вызвали всех героев: Быкова, Копеляна, Гриценко, Леонова-Гладышева, а Санаеву не отпускала другая картина, да еще она, как выяснилось, не летает самолетом и приедет только 6 января. Быков возмутился: «У меня все дни расписаны, а эта Санаева еще и не летает. Давай бери на эту роль Люсьену Овчинникову или Майю Булгакову, мы с ней сто лет хотели вместе сыграть», — с ходу предложил он режиссеру. И вот уже мне звонят из группы и говорят, что, если я не приеду 2 — 3 января на съемку, меня вынуждены будут заменить. Мой отец, прошедший суровую школу кино, сразу сказал: «Леля, тебя не хотят». Я не могла ему поверить. Ведь режиссер и его жена — мои добрые приятели, они были так рады, что Ленфильм меня утвердил. Но Быков, очевидно, так увлек режиссера идеей сыграть вместе с Булгаковой, что она, моя соседка по дому и сослуживица по театру, не сказав мне ни слова, вылетела в Кишинев. Тут случилась эпидемия гриппа, в моей группе отменили съемки, и я смогла выехать вовремя. Садясь в поезд, я уже знала, что Булгакова в Кишиневе. Ехала и думала: «Господи, никогда не добивалась ни ролей, ни мужчин, ну хотят они ее снимать. Бог с ними. Выйду на остановке в Киеве, повидаю бабулю и вернусь». Я не знала, что заменить меня — быковская идея. Киев все же я проехала, решив, что, раз я утвержденная на роль актриса, приеду и посмотрю им в глаза. Уехать смогу в тот же день. А актеры какие замечательные! И с Быковым в паре сыграть здорово! Ассистенты встречают, делают вид, что все нормально. Везут в гостиницу. Я ни о чем не спрашиваю. Встречаюсь с женой режиссера. «А мне нагадали, подруга твоя приедет». «Какая, — думаю, — подруга?» К вечеру и режиссер подоспел с дешевым молдавским вином. «Выпьем за встречу. Как хорошо, что ты приехала!» Ну, после второго бокала я весело и спрашиваю: «А скажи-ка, друг мой, кого же ты вместо меня позвал?» «Да Быков Майю Булгакову предложил, вот и сидит она в цековской гостинице». — «Ну и провожай ее с Богом. А я буду играть свою роль».
Утром в павильоне мы встретились с Быковым. Он уже расхаживал, осваивал декорацию, делал предложения режиссеру и оператору. За всем наблюдала его подруга, которая приехала с ним на съемки. И тут я своему «мужу» попадаюсь на глаза, и он, продолжая фонтанировать предложениями одно другого лучше, говорит, что в этой сцене он должен свою жену целовать. В сценарии этого нет и в помине. Узнав о его «происках», я его в этой сцене предпочла бы чем-нибудь огреть. Это вполне ложилось на сюжет. Но режиссер влюбленно смотрит в рот Быкову, а мне что остается, мало того что самолетом не летаю, так еще и целоваться не могу в кадре. Развели сцену, подруга Быкова поднялась на партикабли, где крепится верхний свет, а мы начали сниматься. Но недолго это продолжалось. Один дубль и все. Дальше объявили перерыв, потому что синяк на губе был такой, что снимать можно было только мой затылок.
Все выходят из декорации, Быков укладывается на кровать: «Леночка, не уходите, давайте оговорим дальше сцену». Подруга его чуть с партикаблей не упала. А мне что делать? Сказать: «Ах, что вы, после того что вы меня так поцеловали, я с вами и говорить не буду»? Сажусь рядом на стул. Он делает вид, что ему плоховато с сердцем, а сам берет за руку, ресницы смежил, чтобы лучше видеть, как реагирую, и тихонько говорит: «Лена, что делать, вы такая красавица, я в вас влюблен, а у вас, говорят, молодой красивый муж? Как же быть?» Я руку забрала: «Никак не быть, роли свои играть», — ответила и вышла из декорации. Больше он ни с кем на съемку не приезжал. А дальше, как говорят, «сюжет, достойный кисти Айвазовского». Ролан потом признавался, что во всю жизнь таких осад не предпринимал.
— Изменила ли Ролана Антоновича встреча с вами?
— ...Мне женщина вообще по нраву.
Их было столько, Боже правый,
Что половину я забыл.
Но встреча странная с тобой
Меня очистила от тлена,
Случилось чудо, перемена,
И в первый раз я стал собой.
Женщины любили его. Обожали его и в студии и в театральном училище, это я не от него узнала. Многие красавцы рядом с ним могли «отдыхать». Не зря про Ролана вахтанговец Михаил Ульянов говорил: «На этом курсе один мужик — Ролан Быков». Человек с поступками, волей, достоинством, яркий, заводила, хохмач. Но, кроме всего, была в нем какая-то магия, которая присушивала женщин насмерть. Про него шутили, это я потом узнала, что он король «уходяльщиков». Разбивал сердца и, оставаясь в дружбе, уходил. Родителям стали звонить доброжелатели. «Что ваша Лена делает! Связался черт с младенцем». Мама свое жала: «Высосет и выбросит». Для меня общественное мнение особенно никогда не было значимо. Я свое чувствовала. Одиночество Ролана, какую-то его неприкаянность. И еще то, что за всеми его «брызгами шампанского» таился мальчик, цельный, хороший. Он есть в каждом, если жива душа, в Ролане он оставался до конца.
Не люблю женские мудрости о том, что мужчина должен быть... быть таким сильным, мужественным. Да, телеграфный столб должен быть прямым, а Волга — впадать в Каспийское море, она и впадает. Но в человеческих отношениях все тоньше и сложнее. Вот Есенин сказал как-то молодому поэту: «В поэзии надо стелиться. В отношениях тоже. И это не потеря себя и не унижение, а готовность не скупиться».
— Думаю, на первых порах вам с ним было не так просто устраивать жизнь?
— Лет семь нашей жизни Ролан не писал мне стихов. «Не могу. Я столько их написал на салфетках. Бог знает на чем. Тебе не могу». А через семь лет его прорвало, и писал почти до конца жизни. И шутливые, и горькие, и нежные.
Мы встретились в очень плохой период его жизни, затяжно плохой. Он несколько лет был холост. Когда-то большая любовь его с выдающейся актрисой Князевой закончилась. Его сняли с замечательной роли Искремаса в картине «Повесть об Искремасе». На полке лежал «Комиссар» А. Аскольдова и «Проверка на дорогах» А. Германа. Умер его большой друг — великий клоун Л. Енгибаров, которого Ролан считал гением.
Хватало печалей. И не было в его жизни любви. Он уже и не верил, что она может случиться. В ту пору Михаил Жванецкий, пережив свою личную драму, сказал ему: «Нам остался только М.О.П.» «Что значит М.О.П.?» — спросил Ролан. Оба много ездили. «М.О.П. — это младший обслуживающий персонал — официантки, стюардессы и т.д. Серьезной любви уже не будет, Ролан».
Ролан сказал себе, что без любви жить он не будет. Он искал ее и не находил. Всех любил и никого. Поэтому, когда мы встретились, он много раз говорил: «Это чудо. Я ни во что не верил. Я не верил, что смогу полюбить. Тебя Бог выдумал и послал мне». «Почему выдумал и послал?» — спрашивала я. «Мне не просто полюбить. Мне нужно принести женщине дань. А тебя Бог выдумал такую, какую мне надо. Красавица и смешная. Девочка-журавлик на длинных ножках. Умница и парень хороший. Да еще и актриса замечательная. Это слишком. Но ты полюбишь, полюбишь меня. Заиграешься. Я хорошая команда».
Он все же долго сомневался, не уйду ли я. Потому что, как сам говорил: «Хозяйство я сложное». Я и сама не была до конца уверена, что потяну это «хозяйство» по имени Ролан. Он за последние годы своего супружества и холостой жизни, скитаясь по квартирам, отвык от дома. Но я, «ударенная» с юности «Маленьким принцем» Экзюпери, надеялась, что все же сумею его приручить. И однажды, когда я нашла его в ресторане «Бега», где он был уверен, что не найду никогда, и возникла в дверном проеме, он остолбенел. Я тихо подошла к столу, где продолжали оживленно болтать малознакомые ему люди, и сказала: «Поедем домой, Ролочка, машина ждет нас». Он встал, сказал: «Все, простите, ребята, моя пришла» — заплатил за всех и уже в такси сказал: «Все, мать, я понял — ты Родина». Дом он очень полюбил, но говорил: «Неважно где, но там, где ты, там и дом мой».
— А как сложились у Ролана Антоновича отношения с вашим сыном?
— А я меж тем — «красавица и умница» — своего сыночка, свою звездочку отдала родителям. Сын очень часто болел, нельзя его было таскать по экспедициям. И поселилась на семь лет со свекровью, которая настаивала на том, что с Роланом сможет жить только та женщина, которая во всем слепо будет слушать ее, потому что она своих сыновей знает лучше, чем они сами себя. Женщина, много претерпевшая в жизни, умная, она страшно ревновала меня к сыну. Моя же мама обрела с внуком смысл жизни и мощный рычаг давления на нас с папой. Свидание Анны Карениной с Сережей рядом с моими нечастыми встречами с сыном было просто пасторалью. Пару раз хотелось кинуться под машину, но я знала, что этого не сделаю. Жизнь неслась стремительно, были роли, выстраивались настоящие отношения с Роланом. Но наступил день, когда я решила, что больше без сына жить не буду, иначе его я потеряю. У нас наконец появилось сносное жилье, там шел ремонт, мы жили в моей крохотной квартире напротив родителей. Пришел сын, и в ванной, где он мыл руки перед едой, а я стояла рядом, Паша спросил: «Мама, а почему мы не вместе?» Ему было уже десять лет. Мы в этой тесной ванной вцепились друг в друга, и я сказала: «Мы больше, сынок, не расстанемся никогда, что бы ни было». Он про все написал в своей повести «Похороните меня за плинтусом» и посвятил ее Ролану.
Начались съемки «Чучела», мы все вместе уехали в экспедицию. Паша играл роль Васильева, единственного, кто заступался за Лену Бессольцеву. Подходил он к роли идеально. Жил Паша в отдельном номере. Он был в восторге и от работы и от того, что вырвался от бабушки. Они с Роланом исподволь открывали друг друга, довольно ревниво относясь ко мне. Ролан так бережен был к нему, так мудро вел его по жизни. Мама моя в последние годы, провожая меня к лифту, неизменно говорила: «Передай большой привет Ролану Антоновичу, я так благодарна ему за Пашу». Но для этого должно было пройти более двадцати лет.
«Пашуля, сынок, я соскучился, ты давай приматывай, мама что-то тут вкусное сделала, и вообще поговорить надо», — всякий раз говорил он сыну.
Когда все было кончено и мы ехали с Пашей из больницы, я увидела в его глазах слезы, и он сказал: «Ты не обижайся, мама. Я очень тебя люблю, но так, как понимал меня Ролан, ни один человек на свете понимать не будет».
— Когда человек уходит, всегда вспоминается только хорошее. Но сейчас вы можете признаться, что вам не так уж легко жилось?
— Я по характеру могу ужиться с гремучей змеей. Но иногда, конечно, искры от нас летели в разные стороны. А последние годы мы уже и не обижались друг на друга — срослись. В главном отношения были настоящие, ни подлости, ни предательства, ни желания сэкономить себя не было. Сил душевных было немерено, я прошла хорошую школу любви, и «сложное хозяйство Ролана», очевидно, оказалось по плечу. Иначе не говорил бы он: «Странное дело, мы столько лет живем с тобой, а я с каждым годом люблю тебя больше». Я как-то сказала ему, что брак — это продолжительная беседа, когда даже молча люди говорят друг с другом. «Как, мы прожили двадцать пять лет?! Я только вчера с тобой познакомился. Я наговориться с тобой не успел». Ему нравилась мысль Ларошфуко, что женщина дает цену мужчине, и его надо рассматривать по курсу сегодняшней валюты.
— Ролан Антонович любил праздники — домашние, публичные?
— Он любил все праздники и сам был праздничным человеком. Премьера всегда была праздником. Это обязательно новое белье, носки, сорочки. Семейные праздники в эпоху дефицита — это всегда была охота, и за добычей устремлялись загодя. Ведь важно ему было не «отметиться», а удивить, обрадовать. Если понимал, что не удивит, брал количеством. А самый любимый праздник, конечно, Новый год. Каждый год была елка, он ее с любовью наряжал, сажал под нее подаренные ему игрушки. Только однажды мы встречали Новый год не дома.
«Пашуня, — жаловался Ролан сыну в последний год, — мама купила какую-то кривобокую елку. Такой же будет и год. Сынок, тащи нормальную елку. Ты знаешь, как это для меня важно». И Пашуля, бросив все дела, летит под Звенигород на дачу и из леса, почти в 11 часов, окоченевший, привозит елку, красавицу. Наряжаем ее почти до боя кремлевских курантов. Пашуля, разомлев, наплевал на компанию, остался с нами и почти до утра говорили и хохотали.
— Ролан Антонович был всеяден: актер, режиссер, создатель студенческого театра МГУ, секретарь Союза кинематографистов, депутат и, кроме того, создатель песен к фильмам, слова из которых мы повторяли, как цитаты. Наверняка я что-то забыла. Думаю, все это не могло не раздражать кинематографических коллег Ролана Антоновича?
— Отделим сразу общественную деятельность. Потому что Ролан Антонович до пятидесяти лет не был ни на одном собрании. Все изменила перестройка. Я читала все журналы — от «Молодого коммуниста» до «Сибирских огней». Сын слушал Heavy Metal и грозил поджечь почтовый ящик. Ему казалось, что у мамы с «чайника» слетела крышка. Ролан же, делая все в жизни страстно, отдался общественному поприщу. Ночами сидел за компьютером, готовился к секретариатам, писал статьи, письма высоким чинам. Я называла его жертвой общественного темперамента, желая его хоть как-то оберечь, говорила едкие вещи: «Сидишь день и ночь, не ходишь, ноги отвалятся за ненадобностью. Будем тебя, как голову профессора Доуэля, кормить с Пашкой через трубочки». Бесполезно. Он курил пачку за пачкой сигареты и среди ночи вдруг раздавался его истошный крик: «Стер, все стер к чертовой матери, вся ночь работы насмарку!» — и оледеневший падал под утро в постель. Это было время и моего одиночества, когда часто мы были рядом, но не вместе.
А неприятие коллег? Я помню рассказ отца. Он, выпускник ГИТИСа, служил первый год во МХАТе, играл слугу Чацкого — а Чацкого играл Качалов. В ожидании выхода на сцену они беседовали, и отец спросил у него: «Василий Иванович, а у вас есть враги?» «Враги? Я их не замечаю».
Будучи достаточно критичным к себе и самоироничным, Ролан ощущал себя в мировой труппе. Про музыкантов шутят: «Ну как я сегодня играл?» — «Не так плохо, как хотелось бы». За двадцать минут до начала вечера в ВТО, который в пятидесятилетие Ролана открывал Аркадий Райкин, один актер подошел с «добрым» словом: «Ты кончился, Ролан, ты давно кончился».
— Скажите, Лена, с тех пор как существует кино, не было режиссера, который не снимал свою жену в своих фильмах.
— Он тоже снял в трех фильмах. В «Чучеле», в «Носе» и в фильме совсем крохотном, десятиминутном — «Люба». Картинах в десяти мы вместе сыграли. Вы, наверное, имеете в виду все же, что он специально для меня не делал картин. Не делал мне судьбы в кино. Вероятно, я не слишком тщеславна и честолюбива. И потом, он сам так много снимался, что он и не очень видел, что я «от жажды над ручьем умираю». Все сложилось как сложилось. Ни о чем не жалею. Будь по-другому, или расстались бы, или он ушел бы из жизни раньше. Он же был моей «командой», где я и игрок и болельщик.
Вот когда его не стало, когда я осталась в воротах на пустом огромном стадионе — это сурово было. Но я, видимо, стоик, санаевской породы. Мой отец, и умирая, шутил.
Маргарита РЮРИКОВА
|