ЕВРЕЙ И ОЛЕНЕВОДЫ, ИЛИ РАБОЧИЙ АБРАМОВИЧ

Интервью Дмитрия Быкова с Романом Абрамовичем, самое откровенное из тех, которые он давал журналистам, читайте в следующем номере.

ЕВРЕЙ И ОЛЕНЕВОДЫ,
ИЛИ РАБОЧИЙ АБРАМОВИЧ

Во времена нашей интернационалистской юности бытовал такой анекдот: чукчи обиделись, что про них все время рассказывают анекдоты. В результате правительство выпустило постановление: рассказывать только про евреев-оленеводов.

Эту историю я часто вспоминал, летая по Чукотке с депутатом Государственной думы от Чукотского округа Романом Абрамовичем. Думаю, ни одному журналисту, равно как и олигарху, еще год назад в страшном сне не приснилась бы эта картина: один из богатейших предпринимателей России («Сибнефть», «Российский алюминий»), по причине депутатства отойдя от дел в своих компаниях, единогласно избирается в Думу от Крайнего Севера и объезжает его раз в три месяца, выступая перед местным населением в вечно заснеженных поселках. Абрамович среди чукчей — это посильнее, чем Березовский среди черкесов. Но самое крутое — это отношение чукчей к Абрамовичу.

Чукчи Абрамовича обожают. Они просят его обо всем. В их представлении он превратился в некое языческое божество с Большой земли. Он привозит топливо, компьютеры, книги, пригоняет машины, лодки, журналистов. Его встречают концертами самодеятельности. В Богом забытом поселке Янранай, что близ Певека, директорша местной школы подвела к нему шаманку:

— Бабушка Оля, нашамань Роману Аркадьевичу удачи!

Бабушка Оля, старуха с папиросой и тростью, в перелатанной красной куртке, показала Абрамовичу большой палец в знак одобрения его деятельности со стороны местных духов.

— У меня и так все есть, смотрите не перешаманьте, — сказал депутат.

— Спасибо Роману АбрАмовичу за заботу! — кричат дети в объектив телекамеры.

— АбрамОвичу, — поправляет директор.

— Спасибо Роману Ивановичу АбрамОвичу...

— Аркадьевичу! — сквозь зубы кричит директор.

То, что неподготовленному психологу показалось бы проблемами с памятью, для любого, кто знает местных жителей, вполне естественно. У них другая память, другие представления о времени и пространстве. Им не важно, как его зовут. Но они знают, что пока он сюда ездит, их поселок не закроют. Поселки на Чукотке закрывают, как нерентабельные предприятия. Жители «уплотняются», как в первые годы Советской власти, оставляют свои дома и переселяются в города — которые, впрочем, городами можно назвать весьма условно. Все они построены при Советской власти, в последние сорок лет ее существования. Строителями двигал пафос освоения северных территорий — тот самый пафос, который заставлял шестидесятников петь про пингвинов и устремляться за туманом. Впоследствии он выродился в обычную охоту за северными надбавками — но и отработав три-четыре года, скопив на машину и дачу, примерно половина приехавших так тут и оставались. Их привлекала собственная незаменимость, сознание своей великой миссии первопроходцев, привычка, еще большие деньги — у всех были свои стимулы.

Когда выяснилось, что Чукотка в ее нынешнем виде нерентабельна, топлива на ее содержание не хватает, а деньги платят нерегулярно, — почти все ее население оказалось «В снежном плену» (любимый заголовок советских журналистов, пишущих об экстремальных арктико-антарктических историях). Вылететь на материк, как здесь называется вся остальная территория страны, стоит от шести тысяч рублей, и это еще самое дешевое. Большинство чукотского населения по пять лет не было в отпуске. То есть отпуск они отгуливали дома, где им и так приходится проводить почти все зимние месяцы, когда температура опускается до пятидесяти градусов. Доходило этой зимой и до шестидесяти.

Этот край не приспособлен для жизни, но советский человек жил везде. Теперь с этим советским человеком — который, похоже, только здесь и сохранился во всей наивности и первозданности — надо что-то делать. Делать выпало Абрамовичу, который решил избираться в Госдуму от самого проблемного округа. Правда, у него и шансы тут были серьезные. Но масштаба проблем не представлял толком даже он.

В чукотских больницах нет рентгеновских аппаратов, больные едят перловую кашу на воде. В чукотских школах нет учебников, и местное население забыло родную речь. Чукотские прииски либо разрабатываются самодеятельными старателями, которые проводят тут три месяца на ворованном топливе, либо закрываются по нерентабельности. Зарплату более-менее регулярно платят врачам и учителям, а жилищно-коммунальное хозяйство — в том числе главные на Чукотке люди, котельщики, — получают ее с задержкой на год, если получают вообще. В большом ходу отоваривание — денег нет, можно прийти и набрать товаров по списку. Наценки северные: виноград стоит двести шестьдесят рублей, картошка — под сорок, большинство семей даже в относительно благополучном Билибине не могут купить детям яблок. Правда, в Билибине есть своя теплица с огурцами и арбузами. Абрамовичу подарили пять малосольных огурцов, которые еще напомнят о себе в нашей истории.

Что самое удивительное, те самые дети, которым на Чукотке труднее всего, совершенно не рвутся отсюда уезжать. То есть абсолютно. Получилось так, что я проводил у них урок литературы: лучшую часть своей жизни я посвятил преподаванию в школе, и в аккуратной и дружелюбной билибинской школе меня терзал педагогический зуд. Учителей как раз собрали на встречу с Абрамовичем, а детей предоставили самим себе. Чтобы им не скучать, меня отвели в десятый класс, и мы провели урок по чеховской драматургии. Дети идеально знают материал и вообще читают много, потому что компьютеров на Чукотке мало, в игры почти никто не играет, щупальца Интернета сюда еще не дотянулись, а во время полярной ночи, кроме чтения, делать нечего. Ну, еще секс, конечно, но в смысле секса особенно не разгуляешься — родители тоже дома сидят. Куда они пойдут, в шестьдесят-то градусов? Вот все и читают. В профилактории Билибинской АЭС приличная библиотека, более всего затрепаны Шиллер и Герцен — кто в России будет сегодня читать Шиллера и Герцена? Для поголовного просвещения современного юношества полярную ночь следовало бы ввести по всей стране...

После выяснения композиционных особенностей «Вишневого сада» разговор перекинулся на Чукотку.

— Вот и у нас как с вишневым садом, — сказала девочка очень милого русского вида. Нам говорят, ехать надо. Не хотим мы никуда ехать. Тут красиво. Девять месяцев зима, остальное — лето. Сопки опять же. Мы уедем — что тут останется?

— Мы будем поднимать Чукотку! — почти без иронии заорал с задней парты смуглый малец.

— Если бы мне хотя бы раз в два года оплачивали отпуск, — доверительно сказал мне билибинский преподаватель компьютерной грамоты из местного ПТУ, — я никогда не уехал бы отсюда. Я даже думаю создать движение не уезжающих с Чукотки. Все уе дут, а мы с женой и двумя дочерьми останемся. Пусть только Роман Аркадьевич компьютер привезет. Трудно преподавать компьютерную грамоту без компьютера.

Отпуск ему оплачивать обязаны не раз в два года, а вдвое чаще. Но закон этот принимался — как и большинство законов русского Севера — в те времена, когда у государства были деньги оплачивать дорогу на материк и отправку вещей. Теперь ни один из прежних законов не работает, а новые не писаны. Чтобы их написать, существует думский комитет по проблемам Севера и Дальнего Востока. Но для начала работы этого комитета (членом которой является независимый депутат Абрамович) не хватает трех человек. Поэтому пока главным и единоличным законодателем, как и единственным исполнителем, выступает депутат Абрамович. Плюс небольшая команда помощников: Сергей Капков, Ида Ручина, Марина Гончарова (Марина с Абрамовичем дружит больше десяти лет и считает, что деньги не изменили его совершенно. Она помнит Абрамовича, у которого не было денег, — хоть он и возражает, что какие-то деньги были всегда). Гончарова теперь — председатель правления фонда «Полюс надежды», название которого придумала Ида Ручина, а эмблему нарисовала Женя Двоскина. Фонд издает газету, устраивает фестивали для одаренных детей, вывозит больных на лечение и покровительствует местным искусствам.

Существуют разные версии, зачем Абрамовичу Чукотка. Одни говорят, что больше его нигде бы не выбрали. Другие полагают, что он искренне хотел помочь, но, узнав, сколько и как придется помогать, с ужасом понял, что влип по-настоящему. Однако отступать некуда. Третьи (эту романтическую версию я услышал в Певеке, что стоит на самой Чаунской губе Северного Ледовитого океана) всерьез полагают, что создателя «Сибнефти» и главного друга Семьи прельстила суровая красота северной природы. Разумеется, я склоняюсь к последней версии. Если что на свете и способно прельстить истинного ценителя суровости, так это Певек. Вокруг на триста километров нет ни одного дерева по причине мерзлоты, большую часть года океан покрыт двухметровым слоем льда, несколько облупившихся блочных домов жмутся друг к другу у подножий темно-коричневых сопок. Среднеапрельская температура приближается к минус двадцати.

Но каковы бы ни были мотивы тридцатитрехлетнего депутата Абрамовича, который не обижается на слово «олигарх» и не читает газет, где о нем пишут комплименты или гадости, — это тот самый случай, когда не в мотивах дело. Лично я даже рад (это во мне, надо полагать, классовое), если олигарх действительно влип. По крайней мере происходит перераспределение собственности, и деньги его тут работают. Я затруднюсь назвать человека, кроме Абрамовича, которому было бы под силу что-то сделать для Чукотки. Здесь нужны очень большие деньги, потому что нет ничего.

Абрамович отправил в Крым самолетами тысячу восемьсот местных детей, не умеющих плавать, потому что негде. Его помощники старательно проследили, чтобы в Крым попали дети не местного начальства, а местного населения. Преимущественно из бедных семей. Вид этих детей, садящихся в самолет, был жалок невыносимо. Они были одеты так, что московские дети, которых берут напрокат для выпрашивания подаяния в метро, кажутся на их фоне принцами. Телевидение, желая эффектного репортажа, спросило детей, кому они обязаны своим счастьем. Дети не знали.

— Абрамович, — громко зашептала в ухо испуганной девочке едущая с детьми воспитательница.

— Рабочий, — недослышала девочка.

В общем, это не такая уж и ошибка. Не знаю, по необходимости, по невозможности отступить, по причине верности слову или по искренней любви к суровой северной красоте — но Абрамович пашет. Он совершает по два перелета в день, объезжает больницы и школы, сам практически ничего не говорит, выслушивает всех и просит конкретики.

— Нам нужен автобус!

— Автобус вышел из Челябинска, сейчас въехал в Якутию.

— Мы сделали тетради для обучения детей чукотскому языку, но нет ксерокса!

— Я сейчас запишу, ксерокс пришлем.

— Прежде выходили очень хорошие педагогические журналы, они нам помогали, а теперь их нет. Сорос перестал давать на них деньги.

— То есть я должен помочь Соросу?

Большинство просьб излагается невнятно, многословно, со страшным волнением. Абрамович отвечает стандартно: денег я дам, они у меня есть, только скажите конкретно — на что. Все письма и запросы он читает сам, преимущественно в самолете. Запрос становится главной формой общения с ним. Сопутствующие журналисты, которых три дня осаждали требованиями передать Абрамовичу очередной запрос, однажды тоже обратились к депутату с просьбой. Если он всем помогает, что ж мы — рыжие? «В связи с растущим аппетитом пассажиры второго салона убедительно просят прислать им 3 (три) малосольных огурца из числа тех, что Вам выдали в теплице. С верой, надеждой и любовью».

Листок передали стюардессе и далее наблюдали его стандартное перемещение по команде. Испуганная стюардесса отдала запрос охране. Охрана Абрамовича, получившая указание неукоснительно передавать ему все обращения, ознакомилась с содержанием и совершенно серьезно передала помощнику депутата. Помощник депутата ознакомился, чуть не подавился огурцом и передал Абрамовичу. Абрамович прочел и отдал распоряжение. Самолет за это время успел приземлиться, всех отвели на ужин, и на наш стол принесли 3 (три) огурца. Чукотка может спать спокойно.

Чукотский губернатор Назаров всячески старается привлечь внимание Большой земли к своему краю. Он установил, что первый ребенок двухтысячного года — и не только у нас, а в мире — родился в поселке Уэлен, самой восточной точке России. Его зовут Роман Росхином. Подозреваю, что в ближайшее время большинство чукотских мальчиков будут звать Романами. Назаров устроил грандиозный автопробег по Чукотке и Арктические олимпийские игры с участием США и Канады (наши чукчи благополучно обыграли всех). В Анадыре проходит «Корфест» — фестиваль по ловле корюшки, сопровождающийся чемпионатом по сверлению лунок. Один местный умелец ручным буром просверлил 1 м 70 см океанского льда за 32 секунды.

Две уроженки Крыма, ни в какую не желающие уезжать с Чукотки (да и ехать им, в сущности, не к кому и некуда), на все мои вопросы насчет холода, полярной ночи и дорогостоящей мелкой картошки отвечали:

— Зато какие у нас закаты! Какой хариус!

Переубедить этих людей невозможно, да и не нужно. Все, что в силах Абрамовича, — проводить закон о государственных гарантиях и компенсациях для северян. Он рассчитывает, когда будет кворум и в каких фракциях искать союзников. Встречается с министрами, чтобы в бюджет вписали деньги на северный завоз. Тратит гораздо больше своих денег, чем предполагал вначале. Договаривается с «Домодедовскими авиалиниями» о топливе для «Внуковских авиалиний», чтобы запустить рейс Анадырь — Москва. На своих самолетах перевозит больных в Москву, где его помощники выбили места в клиниках. Отправляет детей на юг.

Думаю, скоро ему при таком графике станет совершенно не до олигархии и тем более не до Семьи. Разве что Семья переселится на Чукотку и тем самым окажется в сфере его нынешних интересов.

Дмитрий БЫКОВ