КЛИНТОН МЕЖДУ ПРОШЛЫМ И БУДУЩИМ

КЛИНТОН МЕЖДУ ПРОШЛЫМ И БУДУЩИМ

Визит Клинтона в Москву прошел гладко и даже почти благостно. Не считая мелких шероховатостей (предпринятая в стенах Думы попытка устроить заокеанскому гостю обструкцию), давно мы не видели столь благообразного зрелища. Проблем между двумя державами как прежде хватало, так никуда они не делись — но все было в рамках чрезвычайного политеса.

Благостному впечатлению отчасти способствовал простой контраст. У себя дома мы настолько привыкли к формуле «разборка как высшая форма существования материи», что любая политичная форма выяснения отношений, обходящаяся без разбитых морд, свороченных скул и прощальных любезностей типа: «Утек, подлец! Ужо постой, разделаюся я с тобой!» — начинает выглядеть как образец братской любви. Общаться с Клинтоном в духе демократической внутренней политики не давал дипломатический протокол, отчего и получилась искомая красота. Кстати, дело не только в отечественных обычаях. Манера домашнего обращения с политическими оппонентами, усвоенная демократичными американцами (хоть то же «дело Моники»), немногим лучше наших домашних манер, так что обращение к архаичному протоколу благотворно повлияло на нравы обеих сторон мероприятия.

Дело в том, что встречи типа московской проводятся по наиболее строгому и сдержанному протоколу. Мероприятия, которые при Брежневе именовались «встречей на высшем уровне», а ныне называются «саммитами», правильнее было бы называть по историческому первоисточнику — «свиданием двух государей». Правила же таких свиданий основаны на том, что два государя беспрестанно обращаются друг к другу со словами: «Любезный брат мой», причем делают это совершенно безотносительно к тому, сколь они в самом деле друг другу любезны. Все смеялись над архаиком Б.Н. Ельциным, усиленно вводившим в обращение формулы «друг Билл», «друг Гельмут», — между тем наш мужиковатый президент всего лишь подражал изысканному политесу XVIII века.

С другой стороны, искусственный жанр протокольной любезности как нельзя более соответствовал содержательной стороне российско-американских отношений. Лучше всего они характеризуются одним словом — «Отгорело». После периода экстатической любви к заокеанскому соседу — «Я маленькая девочка, танцую и пою, // Я Рейгана не видела, но я его люблю», а равно «Мы так Вам верили, товарищ Клинтон, // Как, может быть, не верили себе», после долгих и малоудачных попыток строить малопонятное «стратегическое партнерство», после ожесточения 1999 года — бомбежки Косово, митинги возле американского посольства в Москве, борьба с «русской мафией» в Америке, — после всего наступило неизбежное охлаждение и отрезвление. Роман не удался, но жизнь от этого не кончилась. Есть некоторые проблемы, которые можно решать на основе расчетливого торга, — и отчего же и не поторговаться. Никакого «сияющего города на холме» давно уже нет, но партнер для переговоров касательно количества взаимонацеленных боеголовок остался. Боеголовки порядок любят, а потому переговоры необходимы. Но и не более того. Никакого ажиотажа деловые переговоры в Москве ни у кого не вызывали — вплоть до того, что одна итальянская газета констатировала: «Ни одна собака в Москве не интересовалась Клинтоном, и даже с торжественного приема по случаю завершения саммита публика стала расходиться раньше времени».

Кстати, именно эту главную интонацию июньского свидания двух государей — «Отгорело» — совершенно не уловили неутомимые борцы за свободу из «Медиа-Моста». И усиленная борьба за то, чтобы зазвать Клинтона к себе в эфир, и саммитные «Куклы», изображающие, как тупой гэбэшник Путин пытается вербовать прямого и простодушного американца Клинтона, — все это было совершенно мимо кассы, ибо строилось на старых-старых саммитных настроениях времен Рейгана (если не Никсона), когда люди воспринимали Америку как страну святых чудес, а саммит был маленьким окошечком в запретный настоящий мир, где живут настоящие свободные люди. Все это было, да прошло и быльем поросло, и столь тупое разыгрывание американской карты по сценарию четвертьвековой давности вызывает лишь сочувствие к умственным способностям стратегов «Моста».

И, наконец, сдержанному благообразию саммита сильно способствовала личность высокого гостя — Уильяма Джефферсона Клинтона. Кроме того что Клинтон от природы мужчина ражий, благообразный и обаятельный, а потому хорошо смотрится в спектакле «свидание двух государей», большую пользу принесло то обстоятельство, что президент США к тому же еще и «хромая утка» — большие планы ему строить несподручно, ибо в январе 2001 года хочешь не хочешь надо сдавать державу преемнику.

Общение же с полуотставником имело ту приятность, что американские отставники — особенный народ. В то время как наши ушедшие от дел политики никакой особенной мудростью не отличаются, их американские коллеги имеют обыкновение враз обретать ее, лишь только уйдут от дел. Традиция, заложенная еще Эйзенхауэром, который в бытность свою президентом ничем таким не блистал, уходя же от дел, произнес глубокую и поучительную речь о всевластии военно-промышленного комплекса, оказалась весьма жизненной. За Эйзенхауэром последовала целая череда президентов, госсекретарей, министров обороны, высших генералов etc., начинавших блистать тонким здравым смыслом немедля по уходе в отставку — но ни минутой раньше. Оно и понятно. При истинной и образцовой демократии (а в том, что именно таковая царит в Штатах, кто бы сомневался) демонстрировать тонкий здравый смысл на выборном посту — себе дороже. Демократически избирают не ради этого, а ради совсем другого — ради хитроумного балансирования между вкусами демократических масс и надобностями элиты. Говорение разумных вещей такому балансированию только помеха. Зато в отставке можно отводить душу, изливая все, что там накипело за годы канатной пляски.

У злополучного Клинтона, на котором американская демократия отоспалась по полной программе, накипело, судя по всему, изрядно. Не то чтобы это наполняло его душу мстительными чувствами (мы того не знаем), но весь его вид свидетельствовал о том, что неистово рваться в бой ему совершенно не хотелось. Срок кончается, карьера, по-видимому, тоже, и если у юной красотки Мадлен Олбрайт, блещущей изящными ножками в соблазнительных мини-юбках, все еще впереди, то у сирого Клинтона все, похоже, позади. Такое осеннее настроение, скорее, способствует элегической сдержанности, нежели остродемократической боевитости. Уходящая натура (если, конечно, ее не приходится выносить на пинках) почти всегда сама собой обретает незаметные доселе черты благородной величавости. Так вышло и с Клинтоном — еще немного, и он, возможно, по примеру друга Бориса воззвал бы: «Берегите Россию». Ведь смешно сказать, но что останется у Клинтона из воспоминаний о своем президентстве: красотка Мадлен? бомбежки Косово? сигара Моники? любезная Хиллари? чуть-чуть не состоявшийся импичмент? родная страна, рехнувшаяся от экономического перегрева? Смешно сказать, но самым светлым и чистым воспоминанием, как ни крути, останется бестолковая дружба с другом Борисом. То был бордель, а то — история. Со своим партнером по всемирной истории, с другом Борисом друг Билл и заехал попрощаться. Прощание было грустным, но зато поездка — благостной.

Максим СОКОЛОВ