ТРИНАДЦАТЬ ПРОЦЕНТОВ

Как Герман Греф прочел мои мысли

ТРИНАДЦАТЬ ПРОЦЕНТОВ

Это я устроил вам всем налоговую реформу. Не то чтоб я хотел поправить дела в нашей общей экономике (я в ней мало что смыслю) — просто меня вконец достали. Я-то, правда, хотел, чтобы единая ставка подоходного была двенадцать процентов, но герр Греф, видимо, человек не суеверный.

Все началось прошлым летом. Мне вдруг пришла «повестка на бумаге грязной мятой туалетной». Я растерялся: у меня не было и быть не могло налоговой истории — всю жизнь пашу по найму. Классический служащий. Но из любопытства и как честный человек я все же явился и сказал, что еще до кризиса был уволен из крутой голландской химико-фармацевтической компании, где бухгалтерия честно платила все мои налоги. А после цеплялся зубами за воздух, проедая накопленное и публикуясь в разных изданиях. Чьи бухгалтерии тоже более или менее честно чего-то с меня высчитывали.

— А у нас совсем другие сведения! — выпалила очкастая тумбочка.

— Какие?! — искренне офонарел я.

— Это наше дело, — сказала тумбочка, — но у нас есть данные... впрочем, это тоже наше дело. Но если вы докажете, что хотя бы часть года работали в своей богатой западной фирме, которая нам платила, — мы вас больше не потревожим.

Я сбегал в свой старый офис и принес нужные бумаги. В налоговой с меня взяли расписку, что со мной проведена беседа о пагубности сокрытия иных реалий. «Полицейское государство самообслуживания», — подумал я. И позвонил своему большому другу Борис Борисычу Жукову. Спросить, что бы это значило?

— Ну дык, настучали на тебя, — сказал мудрый товарищ Жюкофф.

...Интересно, что выдало меня с головой как современного Корейко? Коробки от системного блока и монитора, заботливо вынесенные в карман лестничной клетки? Десять дней в холодном двухзвездном сарае в пяти минутах от взлетной полосы в Ларнаке? Всегда свежие футболки (обычно купленные в китайском павильоне ВДНХ)? Бутылки от «Швепса» у мусоропровода, наконец?!

За девяносто девятый я, конечно же, совершил еще ряд налоговых преступлений. Дал серию бардовских концертов в Израиле (получил черными шекелями, там же почти все и проел). На непроеденное прошел очень дорогие курсы профессионального английского. Открыл карточку Visa, чтобы оплатить сдачу самих тестов. Съездил на две недели с еще не женой в Испанию. Наконец, просто не умер с голоду! В декабре девяносто девятого стало ясно, что в двухтысячном нам с Танькой светит обмен моей двушки и ее комнаты на трешку через куплю-продажу. За что нас точно заметут в соответствии с шизоидным законом о контроле над крупными покупками граждан. Выходило, что вся моя жизнь, если мерить ее нашими законами, — преступление. И одновременно — наказание...

МОЛЧАНИЕ ГОВНЯТ

И тогда я решил пойти ва-банк. Спросить главного мытаря страны: почему нельзя сделать так, чтобы подобные мне маленькие люди, у которых жизнь, покупки и поездки рутинные, — в глаза фининспектора глядели прямо? Ведь во всем мире человек для того и идет работать по найму, для того и жертвует некоторой свободой, чтобы его налоги были головной болью работодателя! Но если даже вы считаете, что этот работодатель не выполнил ваши иезуитские законы, — какого же рожна вы шлете повестки мне, а не ему?!

Главным мытарем России тогда был Александр Починок. Вместо интервью мне предложили потусоваться на коллегии Министерства по налогам и сборам.

— А много ль будет, кроме меня, жаждущих доступа к телу министра? — поосторожничал я.

— Человечка три, не больше, — заверил чиновник.

Суровым зимним утром с Неглинки состоялся выезд на коллегию в ведомственный пансионат «Аксаково». Три обещанных конкурента-журналиста с трудом втиснулись в два автобуса. «Большие мы люди», — подумал я.

На коллегии Починок сказал, что он сторонник радикального снижения налогов с физлиц. Радикализм был тот еще: прогрессивная шкала подоходного с верхней планкой двадцать процентов. Но грянул гром аплодисментов, и телеканалы описались кипятком.

Я решил пойти к Боосу, чтобы он смешал их всех с грязью. Рванулся набирать думские телефоны. Но не тут-то было. Пресс-секретари депутатов (кроме немцовского), узнав от просто секретарей, про что я буду спрашивать, спешно вырубали мобильники. Минимум два раза в неделю я звонил в пресс-службу МНС. Каждый раз мне обещали перезвонить, и никто не перезванивал. На языке офисных профи это называется «не вернуть звонок». За такое мой голландский шеф Эдвин ван Хоутен, бывало, мягко и интеллигентно увольнял любого сотрудника в течение суток.

БЛОКИРАТОР

В марте я продал свою старую квартиру и купил новую. Набрав жутких долгов на работе и внутри семьи. Мне как раз сказали, что через Думу уже пропихивается поправка к моему любимому закону о контроле над крупными покупками. Согласно ей я обязан сдать своего кредитора, а налоговая имеет право его третировать.

«Будь что будет. Скажу, что кредитовала меня тетя Дуся из Хайфы», — решил я.

В купленной квартире шел ремонт. Лежа на антресолях, электрик Саша восстанавливал разводку телевизора и телефона. Аки атлант, рабочий Федя подпирал антресоли плечами и руками. «Крепкие, — заключил он, — ни в коем разе их не ломай».

— У рабочего-то класса небось проблем с налоговой нет?! — вырвалось у меня.

Саша едва не упал с антресолей. На днях милиция на Каланчевке опытным взглядом отловила из толпы его и еще пару провинциалов, которые только что отшабашили в Москве. Завели в кутузку и отняли ВСЕ деньги. Приговаривая: «Мало того, что в Москве без регистрации, — ТАК ЕЩЕ И РАБОТАЛИ ЗДЕСЬ ВЧЕРНУЮ».

...Ремонт, как тот мент, отнимал у меня все деньги. Выручала привычка жить на крестьянской еде и проездном, оставшаяся с девяносто пятого. Тогда меня очень долго не брали на работу, ибо я не был прописан в собственной московской квартире.

Кажется, в Доме ученых, поймав очередного именитого политолога за бороду, я спросил: какого черта у нас нет единой для всех ставки подоходного налога? Вот ведь эстонцы ввели — и живут весьма пристойно. Борода ответила: эстонцы по природе своей — фашисты. Им плевать на пенсионеров и матерей-одиночек. Им нужно, чтобы на низкие налоги в Эстонию прилетела Nokia, припахала русских баб за конвейером и вот этими русскими руками создавала доходы бюджета. Потому как сами эстонцы за конвейер не сядут.

— А твоя соседка блокиратор подпалила! — сказал Саша, восстановив телефонную связь.

«А в Эстонии небось уже и думать забыли, что такое блокиратор. Все станции цифровые и линии оптоволоконные. Там Nokia сидит», — взгрустнул я.

И подумал, что блокиратор — неплохое воплощение российского характера. Убить кучу бабок на создание, производство и обслуживание гадких коробочек с вечно горящими схемами — вместо того, чтоб за те же деньги построить столько новых линий и станций, чтоб у всех были отдельные номера! Но если у всех будут отдельные — как заставить собрата занять очередь на прием к начальнику Тушинского узла в пять утра? И как тогда выпустить циркуляр, запрещающий частным операторам распаривать страдальцев и давать им отдельные линии?

«Щекотать нерв власти». Оруэлл.

Классика...

РАЗМЯГЧЕНИЕ МОЗГА

Электрик Саша восстановил разводку коллективной антенны. Первое, что я увидел на экране, — сияющего Александра Починка, рекламирующего вариант налоговых нормативов от замминистра финансов Шаталова. Жуткая прогрессивная шкала. Верхняя планка подоходного — тридцать, как и было. «Нельзя требовать от Думы иного. Это невозможно. Радикализм неприемлем. Мягкий вариант...»

— Моб твою ять! — сорвался я. — Мягкий вариант...

— Что, не показывает? — всполошился Саша.

— Такое — лучше б не показывало! — в сердцах сказал я.

— Поставь тарелочку и не смотри на эту рожу, — участливо подсказал Федя.

Я подчинился: не стал смотреть ни на эту, ни на другие рожи. Я стал думать. И вот чего подумал.

Значение подоходного налога для бюджета весьма невелико. Даже если свалить в кучу местные бюджеты и федеральный — этот налог с нас формирует меньше десятой доли доходов. В федеральный бюджет — вообще приносит менее пяти процентов. Запредельные ставки подоходного заставляют всех более или менее дорогих работодателей использовать все мыслимые схемы увода зарплат от этого налога. Иначе не выжить. Наемному работнику невозможно встать в позу и сказать, что он будет работать только у тех, кто платит «по-белому». Ведь в целом ряде секторов рынка труда «белых» работодателей просто нет. А раз так — миллионы высокооплачиваемых граждан нигде не могут взять кредит: их доходы нелегальны. Из-за этого в стране блокирована ипотека (подробности смотрите в № 8) и прочие потребительские кредиты. Страна, живущая без надежд на жилье и потребляющая тайком, не сегодня-завтра получит обвал экономики. Эта печальная цепочка просчитывается «на раз». Тем не менее у запредельного подоходного и посейчас тьма сторонников. Стало быть, им нужно отнюдь не наполнение казны, а нечто иное. Но что?

Похоже, опять все то же: щекотать нерв власти. Власти над цветом нации. Ведь когда доход менеджера, клерка, журналиста, да мало ли кого нелегален — это грандиозная власть над этими людьми! Каждая яркая коробочка у мусоропровода, каждый купленный на твое имя авиабилет или тур, каждая смена колымаги, каждая открытая кредитка — донос на тебя и твоего работодателя: стукачи сидят везде. И когда ты вновь сидишь нос к носу с очередной очкастой тумбочкой (тем паче с полицейским) и тебе дают понять, что «есть совсем иные сведения», — нечем крыть и непонятно, что делать. Закладывать своего босса и свою контору, про которых и так наверняка всем все известно? Противно. Нести бред про богатую тетю и жизнь в долг? Еще противнее.

По большому счету это невозможность открыто и спокойно жить в собственной стране для наиболее работающих и оплачиваемых граждан этой страны. Это боязнь каждого телефонного звонка и звонка в дверь, каждого открытия почтового ящика. Это как в культовой песне Михаила Щербакова: «И где у вас гарантия, что хлеб, который ели вы, не будет завтра вам как неоплатный долг зачтен?»

Весна проходила. На экране министры и депутаты, держа нос по ветру, то говорили о необходимости плоской шкалы для лучшей собираемости, то о важности прогрессивной — для социальной справедливости. Чаще всего просто юлили и петляли.

ШАХ

— Ну ты посмотри, какая картинка! — восхищался Саша своей работой.

Я посмотрел на картинку. Меня снова хотела налоговая.

«...Если вы имели...», — красиво улыбаясь, говорил кто-то с экрана.

— Это вы меня имели! — заорал я.

«...больше одного источника доходов...»

— Вы мне еще подскажите, где их взять в стране, проводящей последовательную линию на вырубку работодателей?! — озверел я вконец.

«...занимались частной практикой...»

— Ну да, а как же! Ухлопать все деньги и нервы на получение сертификата и лицензии частного кардиолога, работать до вашего первого наезда, а далее на улицу или на нары?!

«...то вам необходимо до третьего мая...»

— Это вам необходимо! Ваш бюджет — сами и считайте, сколько я вам должен! — рявкнул я.

— Триста баксов вы нам должны, — ответил Саша.

Я отсчитал электрикам зелень и спросил, какая телефонная розетка работает.

— Все работают! — радостно отчеканил трудовой народ.

Я опять сел звонить депутатам и министрам. Но... весь бомонд вновь тусовался где-то в Европе на очередном экономическом форуме. По мне, можно было никуда не ездить и отбить всюду скупую телеграмму: «Ставка подоходного в России — 12%». Инвесторы бы прибежали сами.

— Если у нас есть хоть один либерал, то я персидский шах! — в сердцах сказал я.

— Если ты персидский шах, объяви им фетву, — подсказал по телефону старый друг.

Я решил, что так и поступлю. Только я не иранец и посему не в курсе, как правильно ее объявить тем, кто играет в социальное государство, а на деле просто хочет ада для наиболее работоспособных сограждан.

Киллеров наслать? У меня денег таких нету, да и стремно. Публично сказать в духе Хомейни, что отныне долг каждого правоверного — мочить зарвавшихся мытарей, чиновников и депутатов? Их и так все хотят замочить. Позорить их в каждой статье? Им от того одна халявная раскрутка. Не брать интервью? Руки не подавать? Так они сами бегают от меня, как черт от ладана, — знают, о чем спрошу.

И тут я вспомнил, как на памятной коллегии Александр Починок награждал сотрудников из регионов, где особенно много содрали. Я тогда усек, что гости из налоговой полиции тоже помечают в своих блокнотах эти регионы. Там, где Петрович награждал своих, — они снимали с работы своих. В этих регионах как раз было наименьшее число сработанных полицией уголовных дел. Один парень-полисмен просто рыдал с трибуны: мы только кого-то хотим посадить, стереть в порошок, размазать по стенке — а он договаривается с вами об отсрочке долгов, и мы уже не можем на него наехать. Жалость-то какая!

Накануне мне рассказали, что в моду входят совместные рейды налоговой полиции, ФСБ и таможни. Люди в масках опечатывают склад и офис, выкидывают сотрудников на улицу. Утром люди приходят на службу — а службы уже нет. Мотив? Извините, но мы-то знаем, что по нашим законам вы не могли законно ввезти этот товар. По нашим законам вы вообще не смогли бы работать. Откуда знаем? Сами проталкивали эти законы.

Семьи без кормильцев. На экономике можно ставить крестики-нолики. Но законы мы переписывать не будем — нам ведь так нравится, чтобы все были виноваты, дрожали, отстегивали и не знали, что будет завтра! Ведь когда на каждого и каждый день можно ЛЕГИТИМНО НАЕХАТЬ — это такой кайф, по сравнению с которым посильные налоги, самотеком идущие в бюджет, — скука смертная!

Нечто похожее было в Перу. Началось с идеи всеобщей социальной справедливости. Воплотилось в прогрессивные шкалы налогов и ограничение доступа к бизнесу: пока зарегистрируешь дело, уже не то что работать — жить не захочешь. Продолжилось беспрестанными облавами на ларечников и частных таксистов. Кончилось жутким, непобедимым экстремистским подпольем и перманентным разносным террором. Опасное это оказалось дело — наехать не на одного клерка или лавочника, а на всю страну.

И я понял, что мне надо сделать. Ничего не делать. Нигде не публиковать никаких выкладок, что мы скатываемся на перуанский путь. Пусть все идет, как идет. И тогда лет через пять у нас будет своя «Сендера Луминоса». Единственным бизнесом останется наркобизнес. Ибо если весь «белый» бизнес объявлен «черным» — заниматься надо откровенно «черным», и самым доходным. Москва станет чем-то средним между Белфастом и Бейрутом. А я спокойно пронаблюдаю за всем этим откуда-нибудь с Ближнего Востока или Среднего Запада.

Я уже предвкушал это садистское наслаждение, но тут Греф через штатных экстрасенсов прочел мои мысли.

...И президентская команда срочно протолкнула через парламент единую ставку в чертову дюжину процентов. У кого есть более рациональное объяснение всеобщего прозрения и смены исполняемого хором «единая ставка невозможна» на опять же хоровое «единая ставка нужна как воздух» — милости прошу высказываться.

А если кто-то очень недоволен случившимся — честное слово, я не нарочно...

Борис ГОРДОН