МАЛЕНЬКИЙ ПРИНЦИП

Семидесятипятилетний юбилей «Артека» совпал со столетним юбилеем Экзюпери. Они отмечались практически одновременно. То есть второй — столетие Экзюпери — в России не отмечается, так что будем считать, что в «Артеке» чествовали и его

МАЛЕНЬКИЙ ПРИНЦИП

Я недавно с некоторым даже облегчением узнала, что Экзюпери, оказывается, был довольно посредственный летчик. Он обожал небо, но самолет его был вечно неисправен, и водил он его бог весть как. По числу аварий и чудесных избавлений он был рекордсменом эскадрильи, а до повышения своего летчицкого класса и тщательного техосмотра не снисходил, будучи родовитейшим французским дворянином. И характер у него по этой же причине был невыносимый. Меня сразу очень обрадовал этот факт. Оттого, наверное, что хорошо летающий, грамотно следящий за машиной Экзюпери для меня отчасти чужак, равно как и Экзюпери-душка, любимец общества. Некоторая ущербность ему совершенно необходима — и для снижения пафоса, и для мучительной сентиментальности. И вообще, если б он однажды не сломался над пустыней и не совершил вынужденной посадки, то и никакого «Принца» не было бы.

Это мой маленький принцип — необходимость ущербности. В раю одно яблочко должно быть с гнильцой. В наше время рай должен быть бедным, с трудом выживающим. Тем очевиднее, тем триумфальнее его торжество.

Сначала немного пейзажа. Главное в нем — море. Оно задает тон, дышит, напоминает о себе прибоем, резкими криками чаек и восторженным визгом купающихся детей, ворчанием вожатых в мегафон: «Седьмой отряд, выходим на берег!» Воздух вязкий, терпкий и сладкий, как массандровское вино. Пахнет медом, водорослями, цветами, хвоей, нагретым кипарисом — вообще счастьем. Пейзаж напоминает Эдем: красные розы, слоновой кости магнолии, розовые олеандры. Черешня и шелковица. Яростное цветение, крупные бабочки, густая роскошь зелени, таинственные тени. Трудно не сбиться на гомерический лад — розоперстую Эос и все такое. В зелени повсеместно шмыгают ящерицы и птицы, иногда кошки. Бегают веселые загорелые люди, все больше в купальниках или артековской форме. Дети, пробегая мимо нестройными отрядами, радостно вопят знаменитые артековские кричалки: «Всем, всем — добрый день». Детям здесь хорошо. Они и в обычное время не скучают (хотя обычное время здесь едва ли когда бывает: то конкурс балета, то кинофестиваль, то слет юных шахматистов), а в юбилейные дни во всех смыслах прыгали выше головы.

«Артек» сам по себе сплошной детский праздник. Его сайт в Интернете сейчас ломится от поздравлений повзрослевших артековцев, которые много лет назад ходили здесь нестройным строем и купались по свистку. Понятия «строем» и «по свистку» способны вызвать рвоту у всякого либерала на отдыхе, но дети, как ни странно, мало страдают от тягот вынужденного коллективизма. Больше того — при отъезде рыдают, держатся за руки, исписывают друг другу все открытые части тела признаниями в любви к друзьям и Артеку.

Вожатым, правда, как и вообще взрослым в «Артеке», приходится нелегко, хотя худшие времена, когда «Артек» стоял темный и полупустой, остались в прошлом. Теперь в лагерях есть и дети, и вода, и электричество. Кормят прилично, хотя не роскошно. Артековская путевка стоит 380 долларов плюс дорога, посредники добавляют свои накрутки, и артековское руководство честно признает: нас не устраивает ситуация, когда родители выкладывают посредникам по двадцать долларов в день и ожидают соответствующего уровня, а мы обеспечиваем на десять долларов, безо всякой черной икры к обеду. Только что одна посредническая фирма в Питере была с треском разоблачена.

Ситуацией, когда нет денег, на постсоветском пространстве никого не удивишь — удивить можно тем, что делается, когда их нет. Сказать, что у «Артека» в кармане совсем пусто, было бы злой неправдой, но на новые педагогические технологии средств не хватает. «Артек» во многом работает по старинке, по годами наработанным методикам — детей по большей части воспитывают и занимают так же, как в свое время их родителей (разве что без барабанов). И я, кстати, думаю, что нас воспитывали (за вычетом барабанов) далеко не худшим образом.

— Я забочусь о своей старости, — сказал на пресс-конференции артековский генеральный директор Михаил Сидоренко, с недавних пор член-корреспондент Украинской академии педнаук. — Мы все время говорим, что дети — наше будущее. И забываем, что будущее — это наша старость. Я хочу, чтобы моя старость проходила среди пристойных людей. Невзирая ни на какие перемены во внешнем мире, здесь детей будут учить бескорыстию и коллективизму. Ненасильственному, без маршей и проработок, естественному и здоровому. И не надо делать вид, что его не бывает.

— А горны и барабаны куда дели?

— Никуда не девали, они хранятся в запасниках и ждут своего часа. Со временем станут музейными редкостями. Тогда мы их выгодно продадим и построим новый корпус.

— Сколько народу у вас сейчас помещается?

— Четыре тысячи шестьсот пятьдесят. Больше не хотим — вожатых не хватит.

— А какие дети, по-вашему, больше нуждаются в педагогической коррекции: бедные или богатые? Те, что по бесплатным путевкам, или что по полной цене?

— Богатые, конечно. Они страшно одиноки, запущенны в педагогическом смысле, улицы не видят, своей Среды нет. Здесь они впервые попадают к людям, которые весь день занимаются только ими. Никто не отмахнется, не усадит за игровую приставку, чтобы не мешал...

— А кто талантливее — бедные или богатые?

— Святой дух дышит где хочет.

— «Артек» сегодня полностью украинский?

— Он находится на украинской территории, о нем заботится украинское правительство. Сейчас не модно хвалить начальство, но я за модой не гонюсь: Кучма очень хорошо понимает, что такое «Артек». Он помогает, чем может, жена его у нас часто бывает — притом, что мы никакой помощи не просим и давно выживаем сами. Сорок процентов путевок выкупает Украина из своего бюджета, их направляют малоимущим семьям, инвалидам, детям Чернобыля. Часть идет талантливым детям, вундеркиндам — у нас бывают специальные балетные, журналистские, литературные смены. Остальные путевки реализуются в том числе и в России, и в Америке, и в Японии. И я надеюсь, что «Артек» останется всеобщим.

Я тоже надеюсь. И мне понравилось, что первую половину своей юбилейной речи Сидоренко произнес по-украински, а вторую — по-русски. Это было хорошо, тактично. Хотя Украина на день рождения «Артека» чего только не подарила — и автобусы, и компьютеры, — а Путин ограничился поздравлением. Но и на том, конечно, спасибо. Ему в Испании было совсем не до того — а вот поди ж ты.

Утром 16 июня в самом красивом и древнем артековском лагере — Морском — была линейка. На том же месте, где линейка проходила семьдесят пять лет назад. Само это слово вызывает у меня ту же гримасу, что и вид выжимаемого лимона (смирно, подъем знамени, чешется коленка, духотища, скукотища). На этой линейке смирно стояли разве что из интереса — еще болтались вокруг, совали носы среди спин, висели на перилах корпусов. Ходил дивный тряпичный слон с блескучими крылышками, много танцевали. Двое смешных малышей выкатили огромный именинный торт. Потом (чего, собственно, все и ждали) откуда-то сверху, не разглядеть откуда, спустилась капсула с посланием 2000 году, написанным сорок лет назад. Господи! Какое это было послание! «Мы, артековцы шестидесятого года, купаемся, играем и поем, готовимся достойно встретить очередную годовщину ВЛКСМ, чего и вам желаем, и боремся за мир во всем мире. Не знаем, как там сейчас у вас ,— наверно, новые стеклянные корпуса и космическая площадка, и мы надеемся, что вы там счастливы и у вас мир и дружба».

Не знаю, почему не написали письмо в 2040 год. Наверно, и дата не выглядит так красиво, и никто не предполагает наступления коммунизма со стеклянными корпусами и космодромом, и вообще к двухтысячному году пророчили столь много чудес, и так мало сбылось, что едва ли еще кто-то ждет от будущего волшебных перемен к лучшему. Хотя, возьмись «Артек» писать это письмо, изобразили бы, скорей всего, что-то вроде: «Мы, артековцы 2000 года, надеемся, что вы преодолели все трудности и у вас хорошая жизнь, хотя не знаем наверняка. А знаем, что у вас все равно есть солнце, море и наш любимый «Артек», и вообще мы за мир и дружбу». Когда «Артек» лишился идеологических ценностей, стало ясно, что он ценность сам по себе, наряду с миром и дружбой. Ведь не по школе пионерского актива так ностальгируют повзрослевшие артековцы 70-х и 80-х.

Письмо, наверное, написали бы на украинском, да еще на всякий случай с вкраплениями английского ради полного соблюдения международного статуса. Сейчас в «Артеке» очень стараются соблюдать политкорректность — видимо, потому, что украинским высоким чинам кажется, что в лагере слишком много говорят по-русски, а российским гостям — что наоборот. Сейчас оба языка сосуществуют, хотя в быту преобладает русский, а в официальной части — украинский.

Всякое артековское торжество (а крупное торжество здесь бывает практически каждый сезон) тщательнейшим образом выстраивается как общечеловеческое, хотя, на мой придирчивый вкус доморощенного эстета, убежденного космополита и просто женщины-матери, гопака и украинской попсы обыкновенно бывает на толику больше, чем позволяют здравый смысл и способность ребенка сидеть на одном месте. То же касается и взрослых речей, на каком языке они бы ни звучали.

Нынешний праздник был грандиозен, как и всякое артековское сценическое действо, — эдакое открытие-закрытие Олимпиады в половину натуральной величины. Изумительные краски и отличные костюмы, безупречные звук и свет, удивительные вкус, такт и чувство меры, с которыми в единое представление соединяют тьму-тьмущую разнородных цирковых, певческих и танцевальных коллективов, — это и вообще артековский фирменный знак. И, разумеется, умный и тонкий сценарий бессменного постановщика здешних празднеств Владимира Карловича Вагнера, грустная философская лирика его же песенных текстов, прозрачная музыка Ольги Юдахиной делают каждый праздник менее официальным, более душевным и личностным. Именно поэтому происходящее на огромном стадионе многолюдное и многочасовое действо идеально вписывается в декорацию, которую составляют Аюдаг, море, вечернее небо и луна в фазе полнолуния. А в конце были фейерверки. Классическая музыка и идеально попадающие ей в такт, в настроение, в общий смысл огненные вспышки и змеи, цветные фонтаны, кусты и соцветия, сверкающие шары и водопады, медленно опадающие, тающие золотые розы. Стадион даже не орал «Ура!!!» — а только сопровождал каждый залп потрясенным вздохом. Такое по гроб жизни не забудешь. Думаю, один такой вечер вполне компенсирует многодневное отсутствие черной икры за завтраком.

У «Артека» до сих пор нет многого из того, что ему насущно необходимо. Заработная плата вожатых отнюдь не такова, чтобы они надолго здесь задерживались, — а без этого какая же наработка опыта? Здесь могли бы получше кормить, хотя для многих детей из небогатых семей такое меню выглядит вполне праздничным. Наконец, «Артек» мог бы удешевить свои путевки — все-таки 10 долларов в день зимой и 15 летом остаются приличной суммой. И Артек непременно сделал бы это, будь у него источники финансирования помимо украинского бюджета и собственной деятельности. Местное начальство и так лезет из кожи вон, организуя своему лагерю рекламу где только можно. И, слава Богу, в последние два года ни один из артековских лагерей, общим числом десять, не пустует.

Но я не ради рекламы все это пишу: по старой дружбе со многими артековцами меня с детьми и так сюда пускают. Я просто изо всех сил напоминаю, что, оказывается, и в наших постсоветских условиях вполне может выжить что-то чрезвычайно хорошее. Надо только очень хотеть, чтобы оно выжило.

Я также пытаюсь отбить у всякого рода коммунистов и ностальгистов право вспоминать об этом хорошем, как о чем-то неразрывно связанном с советской эпохой. Вот, мол, тогда и дети были добрее, и вожатые лучше, и солнце светило, и море играло. Все это есть, дорогие друзья, и дети без всяких барабанов прекрасно себя чувствуют! Любовь к ним — это НЕ прерогатива красных, розовых, коричневых и иных. Любовь к детям — это самое окупаемое занятие. Как любая инвестиция не в чье-то абстрактное общее, а в конкретное личное будущее.

Хотя все-таки артековское счастье выглядит чрезвычайно хрупким. Ибо в каждый момент — каковы бы ни были здешние празднества, как бы ни ликовали дети, — видно, ценой каких усилий невеликий этот коллектив спасает свой остров Нормальной Детской Жизни.

Но это — необходимая добавка, вроде горечи в вине. Маленький принцип. Рай на то и рай, чтобы держаться на честном слове.

Ирина ЛУКЬЯНОВА