В 80-е в любом кинотеатре можно было увидеть в фойе его фотографию
ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ УНЕС С СОБОЙ ПРАЗДНИК
Последний раз Александра Соловьева видели 25 декабря прошлого года в «Русском Доме» на презентации. Он был пьян, и его тактично вывели. А в полночь «мужика, похожего на какого-то артиста», подобрал наряд милиции. По их заявлению, никаких документов он при себе не имел. Хотя, как говорят его бывшая жена Людмила Гнилова и ближайший друг Александр Фатюшин, Саша никогда не выходил из дома без визиток и удостоверения. В тот день на нем была приличная одежда и кожаная жилетка с кучей кармашков, в которых эти документы постоянно лежали. Но все это бесследно пропало. Из морга Сашиной матери отдали только его окровавленную рубашку. Говорят, что в отделение милиции он зашел на своих ногах. Но как-то так случилось, что его отвезли потом в «Склиф», откуда он так и не вышел. Правда, на следующий день туда на допрос засобирался оперуполномоченный, но его к доставленному не допустили, сказав, что готовят к сложной операции — трепанации черепа. Вновь вспомнили о нем в милиции спустя только три недели. Теперь в «Склифе» ответили, что доставленный скончался. Один из милиционеров, пришедших на опознание, признал в нем Красавчика из «Зеленого фургона». Знаток кино тут же вспомнил, что в этом же фильме играл и Харатьян. Позвонили Харатьяну и пригласили на опознание, иначе «тело через пару дней захоронят в братской могиле вместе с бомжами». Харатьян сказал, что, поскольку с Соловьевым давно не виделся, а тело находится в «Склифе» почти месяц, не берет на себя такую ответственность. «К тому же, — добавил он, — у Соловьева есть жена Ирина Печерникова, бывшая жена Люся Гнилова, взрослые дети, мать. Позвоните им». Опознание назначили на понедельник, а на вторник — кремацию. Родственники были против этого, но, похоже, такая спешка была кому-то на руку.
Когда Людмила Гнилова пыталась хоть что-то выяснить в милиции, ей на повышенных тонах сказали:
— А вы знаете, как он нас тут всех козлами обзывал?
Дальше Люсе ничего объяснять не нужно было. Она знала, каков ее Саша в таком состоянии.
— Скорее всего, он спровоцировал драку, — предполагает Александр Фатюшин. — Мы его обычно могли успокоить, уложить спать. Потому что знали, какой бес в него вселялся. Убить его могли только те, кто этого не знал.
Урну с Сашиным прахом похоронили на Ваганьковском кладбище рядом с могилой его друга Жени Дворжецкого.
— Только у Женьки вся могила в цветах, а Саше некуда даже скромный букетик положить. А ведь его знали и любили не меньше, — обронила Людмила.
ЛЮСЯ
Тридцать лет назад трудно было предположить, что однажды они станут мужем и женой, — так по-разному складывались их судьбы. Люся жила в Москве, работала в Центральном детском театре и была замужем. Саша, потомок репрессированных москвичей, приехал в столицу из Норильска. Экзамены держал параллельно в Щукинское и в ГИТИС. И там и здесь педагоги были очарованы искрометным голубоглазым парнем. Но в ГИТИСе актерско-режиссерский курс набирал сам Андрей Гончаров. Среди тысячи абитуриентов он приметил только троих: Соловьева, Фатюшина и Костолевского. Естественно, Сашин выбор был в пользу ГИТИСа. Соловьев и Фатюшин поселились в общежитии в одной комнате. С тех пор на протяжении тридцати лет они не теряли друг друга из виду.
— Я всегда знал, окажись я за тридевять земель от Москвы и только скажи Сашке в трубку: приезжай, мне плохо — он бросит все и примчится. И не только ко мне. К любому, кто был ему дорог, — говорит Александр Фатюшин. — Он был легкий, открытый, честный, совершенно бескорыстный и не способный на подлости человек. Не любить его было невозможно. Душа нараспашку — щедрая, широкая. Он не мог жить без сюрпризов. Делал их спонтанно, не задумываясь, чем бы всех удивить. И это у него всегда получалось красиво. Были деньги — задаривал подарками, не было — не жаловался и не просил. Однажды услышал, что Саратовский театр интересно поставил «Овода». Тут же всем внушил, что это обязательно нужно посмотреть. Его не смущало отсутствие денег: на дорогу хватало, и ладно. Однажды он вдруг подумал, что ни он, ни многие ребята с курса никогда не были в Эрмитаже. Что за проблемы? Сели в поезд и поехали. За это все любили Соловья.
Саша закончил учебу, и Гончаров пригласил его к себе в «Маяковку». Окрыленный, полный сил и желания играть, в первый год он так и не получил какой-нибудь мало-мальски приметной роли. На выручку пришел друг, предложив пойти в Центральный детский театр. Немного поколебавшись, Соловьев решился и сразу же получил в новом спектакле роль влюбленного старшеклассника. Режиссер попросил Люсю Гнилову, молодую, но уже ведущую актрису театра, помочь подыграть Саше — у него никак не получалось найти нужную интонацию. Через пару репетиций Сашина партнерша говорила на всю гримерку: «Соловьев должен меня любить, а он любит Гнилову». Когда наконец у актеров эпизод получился, Люся мимоходом поздравила новичка и дежурно чмокнула в щечку.
Она и предположить не могла, как много это может для него значить. Он пришел домой и сказал жене:
— Извини, но я тебе изменил.
А потом был отчаянный штурм. Три года Люся сдерживала его натиск. Она не понимала, во имя чего должна разрушить свою семью. Это превратилось в общую семейную проблему, муж пытался помочь ей разобраться в щекотливой ситуации. Они даже решили пригласить Соловьевых в гости.
Чтобы не выпускать надолго Люсю из виду, Саша стал ночевать в ее доме на подоконнике между этажами. Очаровал всех подъездных старушек, сочувственно предлагавших ему коврик помягче.
— Не могу представить, какие постыдные дела должна совершить, чтобы я покраснела, — признается Люся. — Но вот играю спектакль и вдруг становлюсь пунцовой, меня бросает в жар. Поначалу не понимала, что со мной, а потом стало ясно: это Саша откуда-то смотрит на меня. Коллеги говорили: «Нам не нужно спрашивать, в театре ты или нет, — достаточно посмотреть на Соловьева. Когда ты здесь — он летает».
Она прекрасно помнит тот день, когда Саша таинственно произнес, что хочет сказать ей что-то очень важное. И Люся, боясь себя, ответила:
— Я тоже.
— А может, мы хотим сказать одно и то же? — спросил он.
— Может быть. Давай скажем одновременно на счет «три-четыре».
— Три-четыре... — скомандовал он.
— Я люблю тебя, — услышали они друг от друга.
БРАК
Саша караулил ее у подъезда, а она все не решалась на разговор с мужем.
Потом неожиданно резко, словно боясь собственного решения, кивнула в сторону окна и сказала:
— Я ухожу к нему, — и направилась к двери.
— Мадам, на вас платье наизнанку, — только и сказал ей муж вдогонку. — И комнатные тапочки.
На интервью со мной Люся согласилась сразу, но лишь с одним условием, чтобы материал о ее Саше был светлым, то есть таким, каким был он в жизни:
— И не нужно выставлять его пьяницей. Он не был им. Сильно выпивать стал только последние лет пять...
На гастролях в Новороссийске они обвенчались. Тогда им казалось, что никакая сила не в состоянии их развести.
— Саша — тот редкостный человек, который в состоянии эйфории влюбленности мог разогнать все тучи над головой, развеселить в самую грустную минуту, удивить каким-нибудь невероятным подарком.
Помню, как-то на Тверской, у памятника Юрию Долгорукому, узнав, что я беременна и согласна родить ему Мишку, он обезумел от счастья, побежал куда-то, тут же прибежал с бутылкой шампанского. Потом сообразил, что пить-то не из чего. Побежал снова. Вернулся с какой-то вазочкой, весело оправдываясь, что ни стаканов, ни фужеров в магазине нет.
Указывая на бесконечное количество вазочек на кухне, Люся говорит:
— Саша подарил. Но его букеты не помещались в эти вазы.
Летом ее любимые ромашки стояли в квартире ведрами. Когда кончались ведра и кастрюли, она ставила их в ванну. Как-то в лифте пожилая женщина при виде очередной охапки цветов огорошенно спросила:
— Неужели все Люсе?
— И вам тоже, — сказал Саша и щедро располовинил букет.
Когда он умер, эта бабушка, рыдая, все время повторяла, что он единственный в жизни мужчина, который подарил ей цветы.
— У него все было... чересчур. Помню, он был в каком-то городе на съемках, должен был вечером прилететь, и я полночи ждала его. Потом решила, что самолет задерживается, успокоилась и задремала. Просыпаюсь — вся в земле. «Умерла, наверное», — пронеслась шальная мысль. Голову подняла, а на мне цветы с корнями. Это Саша прилетел ранним-ранним утром, купить букет было негде, он ободрал клумбу и завалил меня еще мокрыми от росы цветами, — вспоминает Люся. — Если покупались грибы на рынке, то не килограмм и не два, а лукошками.
— Шур, ну зачем нам столько? — спрашивала я.
— Не нужно — выбросишь. Сама подумай, зачем этот дедок будет стоять с ними целый день на солнце?
А если удавалось убедить, что нам действительно не нужно столько грибов, полугнилых яблок, мятой клубники или еще чего-нибудь, он возвращался к деду или бабуле — чаще всего именно у таких он и покупал — и, чтобы не обидеть, говорил, что погорячился, и возвращал часть, но уже в дар. Если начинал дома кашеварить, то плова варил полный казан, «чтобы всем соседям хватило».
А еще помню, как во времена дефицита, перед каким-то большим торжеством я достала огромный окорок, чтобы запечь в духовке. Пришла домой, а Саша говорит, что вокруг Останкинского пруда поселились беженцы — у них дети голодные. Он отнес им все мясо из морозилки и жарил там для них шашлыки.
Если у него появлялись деньги — то они тут же исчезали. В его присутствии я никогда не могла сказать: «Ой, посмотри, какая прелесть!» Знала, что это тотчас же будет куплено. Если не хватит денег — займет и купит завтра. Так было, когда мне дали звание заслуженной артистки. Шли мимо ювелирного магазина. Санька предложил зайти. Все интересовался, что мне нравится. Чтобы он отстал, я ткнула пальцем в самое дорогое кольцо с бриллиантами. Стоило оно немереных денег, нам такие и не снились. «Постой здесь», — сказал он и умчался. Оказывается, забежал в театр, пострелял там денег, потом к кому-то из актеров домой и, к моему ужасу, купил кольцо. Он был абсолютно бесхитростным и бескорыстным. Это о таких говорят: душа нараспашку. Но в такую душу оказалось легко плевать.
— Знали бы вы, как он бережно относился ко всем актерам! — горячился Фатюшин. — Но вы ведь, журналисты, этого знать не хотите. Зато когда увидели его на премьере выпившим, во всех газетах раструбили. Да просто Сашка нетерпим был к пошлости, гадости, лицемерию. Ему необходимо было снять стресс. Но эти минуты бесовства ничто по сравнению с той добротой, которая была в его трезвой душе.
Если бы он действительно много пил, — продолжает Фатюшин, — просто не успел бы сделать столько, сколько сделано им за его
47 лет. Ведь помимо работы в театре Соловьев очень много снимался. Фильмы «Адам женится на Еве» и «Зеленый фургон» сделали его любимцем публики. Его называли русским Брюсом Уиллисом. В начале 90-х он снял собственный фильм «По Таганке ходят танки». У него было много планов, идей.
Почему стал пить? Ни жены, ни друзья, ни мама не могут дать ответа.
— Саша был тем человеком, который всегда нес себя как подарок, — пытается объяснить мне Люся. — Им всегда нужно было восторгаться. Принес куст шиповника — «Боже! Какая прелесть!» Прибил полку — «Как замечательно!» Загорелся новой идеей — «Гениально!» Ответными восторгами он заряжался. Но когда я уставала от его неуемности, он срывался. Появлялась какая-то женщина... начинался запой. Первый раз это произошло в Тбилиси, куда всего на три дня он летал на гастроли. Потом юная избранница вместе с мамой преследовали его в театре — ведь обещал жениться!
— Люсь, ну пойди ты им объясни, что я, когда пьян, это уже не я. Это ведь как болезнь. Пусть они от меня отвяжутся.
— Нет, Саша, это не болезнь, хоть тоже на букву «б» называется, — говорила жена в ответ на его пьяные выходки.
Тогда она еще не осознавала, что пристрастие к спиртному становится его болезнью. Люди, даже самые близкие родственники, тоже не хотели этого понять и в самые ответственные моменты, когда шла работа над сценарием или сериалом, предлагали ему выпить. И все — он опять срывался. Жена, не помня обид и бесконечных измен «по пьяни», боролась за него одна.
— Я испробовала все существующие в мире противоядия, — говорила Люся. — Но если он хотел выпить, никто не в силах был удержать его. Даже в Барнауле, где в одном НИИ за него взялся хороший вроде специалист и как следует пролечил, в знак признательности Саша принес этому же доктору коньяк, который они вместе и распили. А еще как-то нам посоветовали «замечательного» специалиста. Стоил он, как и положено светилу, огромных денег. Пришел тот к нам домой, вальяжный, многозначительный. Вижу — Сашке сразу не понравился. Уложил его доктор в кровать, натыкал в голову огромных иголок, помахал над ним руками, велел лежать. А сам вышел ко мне на кухню и говорит:
— Он у вас барин, широкая душа. Перечить ему не нужно. Старайтесь делать все, что он пожелает.
— Неужели за полчаса вы поняли его лучше, чем я за все годы?
— У меня профессиональный взгляд, — нисколько не смутившись, ответил доктор.
— В таком случае, скажите, что он сейчас делает в соседней комнате? — спросила Люся.
— Как что? Лежит расслабившись.
— Нет. Не лежит он. А сидит и матерится.
Тихонько заглянули, а Санька сидит на кровати, выдергивает из головы космические иголки и материт хваленого доктора на чем свет стоит.
— Люся, а в таком состоянии он вас обижал? В смысле бил? — почему-то вдруг спросила я.
— Да вы что! Он бы меня убил сразу. В нем такая силища была! Он мог психануть, швырнуть что-нибудь, но это злость внутренняя, а не агрессивность по отношению ко мне. Потом он выходил из этого состояния, и я не могла на него долго сердиться: посмотришь в эти голубые глазища и в очередной раз поверишь. А какие покаянные письма он писал! Вот, например, после той первой измены:
«Родненькая моя, как много я сделал плохого. За это убивать надо. Пока дышать буду, буду искупать эту вину. Я тебя очень люблю. И то, что мной сделано, это безумие. Меня, конечно же, нужно убить. Прощения мне нет. Но буду просить его до последней минуты моей бездарной жизни. Сидел во мне черт, будь он проклят!»
— За что же он вас так любил? — бестактно ляпнула я.
Люся усмехнулась:
— Говорил, что за высокий рост (ее рост метр пятьдесят. — Т.К.), за противный голос (ее голосом говорят множество зарубежных актрис, героини «Династии» и «Скорой помощи»). При этом все время повторял: «Как бы я хотел, чтобы ты себе что-нибудь сломала, чтобы на тебя никто не обращал внимания». Ревнив был смертельно. Мог вытащить на полдороге из троллейбуса за то, что на меня там кто-то смотрит. А когда заинтересованные лица спрашивали, какая же у него жена, он широко разводил руками и говорил:
— Во-о-т такая.
— Такая толстая?
— Нет, такая маленькая.
УХОД
Где бы он ни был, Саша всегда звонил домой. Заканчивая телефонный разговор, кто-нибудь из них обязательно командовал: «Три-четыре...» — и через всю страну по проводам неслось их признание в любви. Если же шныряли мимо люди, он переходил на понятный только им эзопов язык. «Люсь, тут народу много, человека три-четыре...» или «Я бежал к телефону, перепрыгивая по лестнице через три-четыре ступеньки...» Ради этих слов и добрых, красивых поступков она всегда и все ему прощала. Саша же, словно ребенок, обрадованный новой игрушкой, каждый раз честно говорил жене:
— Люсь, я влюбился.
Это могло быть и серьезное увлечение, и просто очарование какой-нибудь женщиной. Но в отличие от большинства мужчин он хотел этим очарованием поделиться со своим самым близким человеком.
— Мам, — говорил он ей по-домашнему, — я влюбился. У нее красивое имя, как в пьесе Островского. Угадай какое.
— Улита? — с издевкой вступала она в игру.
— Не понимаю, что здесь смешного? Ты, что, хочешь от меня избавиться? Ты этого хочешь?
Я слушала ее и не понимала, как нормальная женщина может бесконечно прощать измены и угадывать имя очередной пассии.
— Это только первый раз было горько и обидно, — простодушно ответила Люся. — А потом были покаянные письма, просьбы о прощении, которым невозможно было не поверить, и поступки — хорошие, добрые, на которые способен только он. И каждый раз он пробовал мне объяснить то свое состояние, что это не он был, что в него будто кто-то вселился. К тому же наши отношения за 22 года давно вышли из стадии романтической влюбленности. Мы уже были не столько мужем и женой, сколько родственниками, самыми близкими друг для друга людьми.
Но однажды Саша не сказал, что влюбился. И жена ему этого не простила. Оказывается, в ту пору он был частым гостем в квартире Ирины Печерниковой. Все началось еще в 91-м в Феодосии, где они вместе лечились у доктора Довженко. Потом Ирина улетала в Америку, а Сашу попросила присмотреть за собакой. В тот роковой для Люси день она готовила на кухне обед, и Саша сказал, что ненадолго отъедет, но через 45 минут будет дома. Ровно через 45 минут он стоял на пороге, счастливый, в новой рубашке.
— Ну как? — хвастливо спросил он.
— Отлично, — ответила жена. — А ключи от квартиры у тебя далеко?
— Нет. Вот они.
— Отдай их мне и поезжай к своей новой жене Ире.
Он вдруг побелел:
— Я узнаю, кто меня предал.
И замолчал, понял, что своей наивной угрозой уже выдал себя. Позже он говорил, что у него есть одна-единственная жена — это Люся, и там его дом. А Ира — человек, которого он должен вытащить. Он не может бросить ее одну. Но когда она встанет на ноги, он снова вернется в семью.
— Но они ведь обвенчались! — я не понимала Люсю. — Как же так? Он ведь верующий человек и знает, что венчаться дважды — грех.
— Не знаю. Наверное, это очередная благородная роль сродни его ролям в сериалах. Он придумал, что должен ее спасти.
Он постоянно звонил домой, приезжал. Причем звонил без всяких «Здравствуйте. Ну как у вас дела?», а как будто из соседней комнаты: «Люсь, ты не знаешь, где у нас...?» Иногда звонил среди ночи и, не то жалуясь, не то оправдываясь, спрашивал:
— Что бы такого выпить, чтобы не мучиться, а сразу сдохнуть?
— Сань, я хоть и озвучиваю «Скорую помощь», но у нас такого сюжета еще не было. Как будет — скажу.
Она уже и сама не понимала, имеет ли право вмешиваться в его судьбу.
— Может, я тебя стесняю, крылья подрезаю — ты скажи и будешь свободен от меня, от семьи. Как мне быть?
Это был их последний разговор. Настроение у него было неважное, постоянной работы не было. Он был опустошен и не хотел, чтобы близкие ему люди это видели. Как занемогший кот уходит из дому, он тоже ушел. А напоследок написал Люсе письмо.
«Люся, я прошу у тебя прощения за все, прошу не за себя, а чтобы у тебя не было в душе черноты и беспросветности, которую я вносил в твою жизнь. Я причинял тебе столько хлопот, забот и всякого зла, хотя все эти слова ерунда по сравнению с теми ужасами, которые ты от меня терпела. Я слабый человек, умереть самостоятельно не могу, но знаю, ты без меня сможешь прожить. Я бездарное и бесплатное приложение. Играть я уже ничего не могу, снимать тоже, помощи от меня нет никому, я ничего не могу, а самое страшное — не хочу. Я устал. Пусть теперь Он распоряжается моей историей. Может быть, в полном падении будет подъем. Это звучит как надежда. У меня ее нет. Единственная просьба: когда я буду звонить, разговаривай со мной как со знакомым, а не как мстящий мне человек. Я не принесу тебе больше неприятностей. А то, что вам всем будет без меня гораздо лучше, это факт. Чем раньше меня не станет, тем лучше. Все. Саша».
ИРИНА
Друзья его смерть считают нелепой случайностью.
— Накануне он заходил ко мне. Мы говорили о работе. Он загорелся идеей выпустить сказки Толстого, книгу про Даля. На это нужны были деньги. Он это прекрасно понимал. Потом позвонил мне и сказал, что деньги не проблема, он знает, где их взять. Ничто не предвещало беду. По крайней мере я этого не почувствовал, — сказал Владимир Турчин.
Александр Фатюшин, все еще злой на журналистов за предыдущие публикации, возмущался:
— И не нужно ни в чем обвинять Иру. Сколько вы грязи на нее вылили! В чем только не обвиняли — и в пьянстве и в наркомании! Почему вы думаете, что знаете о Сашкиной жизни больше, чем мы, его друзья? Я помню, как он еще мальчишкой был влюблен в нее. Увидел ее в кино и влюбился. Но она тогда уже была звездой, а мы не известными никому студентами. Их пути тогда разошлись: он женился, она вышла замуж, потом уехала за границу. Наверное, в Сашке жила та мальчишеская влюбленность в Иру. И не нужно называть это роковой встречей. Саша любил Иру. А уходил он к женщинам, потому что ни врать, ни хитрить не умел ни перед собой, ни перед женами.
В конце нашего разговора Александр Фатюшин признался, что Саша звонил ему перед самым Новым годом, обещал через денек-другой забежать, поговорить о жизни. По его настроению тезка понял, что не все гладко в отношениях Саши с Ирой. Напоследок Саша сказал какую-то загадочную фразу: «Что бы ни случилось, знайте — мы вас очень любим». Александр Фатюшин ждал Сашиного визита и очередного разговора по душам. Но так и не дождался.
С Ириной Печерниковой мне так и не удалось поговорить. Хотя она охотно согласилась на встречу, но с условием, что я напишу правду обо всем. «А не так, как «Московский комсомолец», после которого я на два с половиной месяца попала в клинику неврозов», — слышался в трубке надломленный голос. Я звонила, когда ее выписали. Она ссылалась на свою слабость. Потом друзья отвезли Ирину к морю, где вроде бы она пришла в себя, но мой звонок ее снова расстроил. Ира чувствовала, что спокойно говорить не сможет. Так наш разговор отложился до неизвестных времен.
Я искренне желаю покоя ее душе. Жаль, что мне не удалось услышать ее правду. У каждого она своя. Я знаю, одно время Ира настойчиво шла по прямой. Тогда они с Сашей продали ее квартиру на Тверской, купили поменьше, сделали ремонт. Ездили на дачу под Ярославль, где купили домик. Саша ходил на рыбалку, пек хлеб для одиноких соседок-старушек. Наверное, они были счастливы. По крайней мере так сказала Ира, согласившись на мой короткий визит к ней за фотографией для журнала. Мимо нас ходил молодой кот Иннокентий.
— Его Сашка принес, подобрал где-то зимой на улице. Котенок был замерзший, голодный. Еле выходили его. Я не очень-то хотела кота в дом, но Сашка сказал, что он погибнет, если мы теперь его выбросим.
Прощаясь, она задала мне только два вопроса: «Вы действительно вернете фотографию?» и хорошую ли статью я написала про Сашку. Я ответила, что статью назвала «Человек-праздник». Ира заулыбалась: «Попросите, чтобы никто не менял ваш заголовок! Он действительно был праздником!»
Татьяна КОЗЛОВА
На фотографиях:
- В ФИЛЬМЕ СЕРГЕЯ БОНДАРЧУКА «БОРИС ГОДУНОВ» ОН СЫГРАЛ САМОЗВАНЦА.
- С ЛЮДМИЛОЙ ГНИЛОВОЙ. В ДЕНЬ БРАКОСОЧЕТАНИЯ. 1977 ГОД.
- С СЫНОМ МИШЕЙ.
- С ИРИНОЙ ПЕЧЕРНИКОВОЙ. НА ДАЧЕ ПОД ЯРОСЛАВЛЕМ.
- В материале использованы фотографии из семейного архива