КАК МОЙ ПАПА МОЮ КРЕПОСТЬ РЕМОНТИРОВАЛ

В предыдущей публикации Светлана Дубовицкая рассказала, каких трудов ей и ее мужу стоило приобрести в Лондоне маленький домик. Наш корреспондент продолжает обустраивать свой быт

КАК МОЙ ПАПА МОЮ КРЕПОСТЬ РЕМОНТИРОВАЛ

Мой папа никогда не бывал в Лондоне. Точнее, за границей-то он бывал: для начала в те незабываемые годы, когда топал пешком от Москвы и далее до Берлина и Вены, волоча за собой свою артиллерийскую установку, и потом несколько раз, уже в мирное послевоенное время, послушно глядел направо и налево в составе туристических групп. Это все было. Но вот в Лондоне, который с некоторых пор стал местом моего постоянного проживания, местом, где гораздо меньше волнует соседство Биг-Бена и Букингемского дворца, зато будоражит невозможность быстро и качественно сделать ремонт в доме, он не бывал ни разу. И вряд ли собрался бы в ближайшем будущем, если бы не мои бесконечные стенания (которые я по наивности принимала просто за рассказы о тамошней жизни). В один прекрасный день он заявил: «Знаете что, дорогие дочка и зять, хватит. Пора мне взять дело вашего устройства в свои руки».

Сказать, что я обрадовалась, значит не сказать почти ничего. Человек он рукастый, как и всякий уважающий себя российский мужчина. Но тут же вставало бесконечное количество вопросов. Во-первых, не хотелось начинать папино знакомство с нормальной английской жизнью с того, чтобы приковать его к галере нашего полуналаженного быта. А то, что по-другому не получится, было ясно с самого начала: половина обычных бытовых приборов не подключены, ремонт не закончен, лампы не повешены, душ похож скорее на весеннюю капель, чем на то, что принято называть душем. Далее. Предположим, он все же захочет заниматься ремонтом — что с инструментами? В обычном английском доме нет и десятой части того джентльменского набора, который обязательно имеется в арсенале российских мужчин. Конечно, все есть в магазинах, но до них надо добраться, а мы с мужем оба работаем, значит, предсказуемо, может получиться так, что, купив, скажем, полки и дрель, мы потом запрем его дома на целый день, и он проведет его, тоскуя по отсутствию дюбелей и каких-нибудь шурупов (как, кстати, в итоге несколько раз и получилось). И наконец, язык-- остатки довоенного немецкого, нетвердо усвоенного в средней школе. Между тем папа был непреклонен: «Хватит паниковать, еду». Пришлось подчиниться.

Благополучно приземлившись в Хитроу и устроившись в машине, папа сразу решил взять быка за рога. Услыхав, как наш «Форд» издает какие-то неприличные, по его мнению, звуки, папа обратился к мужу: «Кардан небось барахлит?» Сказано это было весьма интимным тоном, мол, между нами, мужчинами, поговорим-ка сразу о деле. Мой муж, накопивший на этот момент изрядный опыт общения с тестем на московской кухне, где они на полупальцах с упоением обсуждали вечера напролет преимущества капитализма и социализма, а также вопросы ежедневного распорядка в связи с супом и пельменями, несколько напрягся: «Что есть кардан?» — на всякий случай вежливо поинтересовался он. Ничто в его предыдущей профессии, связанной с генетикой рыб и управлением рыбохозяйственными комплексами развивающихся стран, не подготовило его к такому повороту в дискуссии. Я, понятное дело, могла помочь с переводом, но никак не с концептуальной стороной проблемы. «Барахлит, — не дождавшись внятного ответа, уверенно заключил папа. — И масляные фильтры тоже того». Муж благоразумно решил не перечить. Бог его знает, в следующий раз, когда он повезет машину в гараж на ежегодное обслуживание (Т.О. здесь тоже существует), он, может, и запомнит все эти красивые слова и задаст их механику, который обслуживает нашу машину по страховке.

Дом, обустраивать который приехал папа, затаился в ожидании его компетентного и решительного вмешательства. Правда, сразу же выяснилось много любопытных обстоятельств. Тот факт, что дому больше ста лет и построен он был в Викторианскую эпоху, радовал глаз и тешил самолюбие, однако явился основательным осложнением для выполнения простейших хозяйственных работ. Здесь, наверное, пришло время подбросить плодотворную идею всем, у кого есть организаторские способности и желание хорошо и быстро заработать. Дело в том, что в Англии чрезвычайно трудно и дорого найти квалифицированного и исполнительного специалиста, готового быстро и качественно заняться вопросами вашей сантехники или, допустим, починкой неисправного распределительного электрического щитка. В результате найти консультанта по вопросам банковских вкладов нет проблем, менеджера любого уровня и квалификации — сколько угодно, водопроводчика или столяра — ща, как говаривал Задорнов. Тот, кто поставит дело с визами для наших массовых умельцев, решит вопрос с разрешением на работу, жильем и переводом, ибо иммиграционные службы не дремлют, и после этого начнет спокойно и уверенно обслуживать английского потребителя, взимая английские же ставки за выполнение подобных работ (тридцать фунтов — повесить лампу над кухонным столом, или, иначе говоря, пятьдесят долларов), станет мультимиллионером в считанные месяцы.

Однако вернемся к вопросу о нашем доме. Так вот, вся викторианская прелесть кирпичной кладки и множества прочих балясин на поверку обернулась невообразимой кривизной всех мыслимых и немыслимых поверхностей. Для того чтобы повесить, допустим, две незамысловатые полки и при этом создать впечатление, что полки строго параллельны друг другу, а также потолку и полу, приходилось идти на немыслимые ухищрения, используя бесконечное количество времени и всяческих приспособлений.

Сразу же выяснилось, что вся наша радужная программа, намеченная на папин приезд и включавшая в лучших традициях не только труд, но и, так сказать, культурный досуг, летит в тартарары. Довольно скоро продавцы ближайшего магазина строительных материалов узнавали нас как родных, причем не последнюю роль в этом обстоятельстве играл, конечно же, папа. Мы толкали к кассе перегруженные тележки, полные досок, балок, шурупов, винтов, болтов, реек и лобзиков. Продавцы потирали руки, а папа, отчаявшись получить от меня квалифицированную переводческую помощь, пытался на пальцах допытаться у взмокшего продавца, нет ли у них «вот таких вот костылей, ну чтобы лучше держалось зеркало. Да, можно еще и патрон к лампе». Продавцы хватались за голову, костыль, по их понятиям, никак не был связан с подвешиванием зеркал, я лихорадочно рыскала в памяти, пытаясь донести до них смысл вопроса, используя слова типа «ну вот такая кривая штучка», а папа не унимался, повышая голос, чтоб лучше дошло, и громко комментируя все это по-русски. «Нет, ну у нас каждый мужик знает, какой патрон надо на эту лампочку!» И никакие доводы о том, что в Англии, во-первых, «мужики» практически никогда не занимаются этим сами, что продавцы знакомы с большим количеством исключительно штатных ситуаций, не действовали. «Они же работают здесь, должны быть технически грамотными!» Что мне оставалось делать? Я-то уже знала, что должны, да не обязаны, но как это обосновать? Дискуссия умирала, не развернувшись.

Зато одним из сильных папиных впечатлений оказалась возможность бесплатно и точно распилить прямо тут же, в магазине, требующиеся доски. Стены наши, как уже было сказано выше, поражали воображение всевозможной неровностью и кривизной углов, поэтому те же самые, скажем, полки требовалось подгонять по длине и ширине. В любом крупном магазине имеется выгороженный отдел, где установлены всякие разные распиливающие агрегаты, которые приводит в движение вежливый парень в фирменной одежде. Доски получаются ровные и точно по размеру. Папин комментарий был: «Ух ты!»

Так и зажили. Мы убегали на работу, возвращаясь вечером с грудой заказанных причиндалов, папа встречал нас на пороге, покрытый древесной пылью с головы до ног, а в глубине жилища гордо красовалась очередная полка, или створка, или горка. Учитывая, что последний из найденных нами кандидатов на коммерческое развешивание полок и приделывание перил на лестнице запросил восемьдесят фунтов в день, но при этом оговорился, что не знает, сколько у него на это уйдет дней (и который растворился в голубой дали по непонятной причине, оставив нас со всеми наши планами и раскрытым ртом), денежный эквивалент папиного вклада в наше благоустройство уже зашкаливал за тысячу фунтов. Нас терзала совесть: тоже мне, эксплуататоры! Но надо было дожить до выходных.

И тут у нас прорвало газ. Точнее, никто не понял, что произошло, просто в один прекрасный момент папа вбил очередной болт, и комната наполнилась запахом газа. Дело было аккурат под конец пятницы, и вызванный по тревоге представитель государственной газовой службы минут за пять установил факт утечки, не понял, где ее источник, и быстренько перекрыл весь газ в доме, тем самым лишив нас не только отопления, но и горячей воды, после чего пожелал нам хороших выходных и откланялся. Пришлось вызывать платного специалиста, ибо, прямо как у нас, они хоть и стоят значительно дороже, зато не против работать в выходные.

«Халтурщик!» — вынес вердикт папа и посему встретил платного поначалу настороженно. Появившийся на пороге следующим утром парень не сразу понял, почему за ним ходит по пятам этот усатый русский, придирчиво рассматривающий его колбочки и трубочки. Я бегала за ним по всему дому, переводя. Платный был более тщателен и довольно скоро определил, что все дело в случайно открывшемся кране газового камина. Папина настороженность довольно скоро уступила место заинтересованности (да и то сказать, но даже у меня, хоть я в этом ничего не понимаю, его перемещения по дому с цветными пробирками в руках — не забулькает ли газ? — вызывали по крайней мере любопытство и уж точно полузабытые воспоминания об уроках физики в средней школе). Папа сопроводил мастера во всех его перемещениях по дому и при этом объяснил, что сам-то он, мол, человек мастеровой, но вот с газом предпочитает не связываться. Он явно чувствовал себя неловко, что при наличии взрослого мужчины в доме приходится вызывать платного мастера. Все эти сложности русской души не очень доходили до нашего газовщика, который никак не въезжал, почему этот русский проявляет такой интерес к его работе, — он явно привык к тому, что должен в норме просто делать свое дело.

И вдруг на каком-то этапе разговор коснулся папиного участия во Второй мировой войне. Глаза газовщика потеряли механический блеск, улыбка стала не просто вежливой, но и осмысленной. К полному папиному восторгу, он бросил все свои инструменты и устремился вслед за ним в кухню, чтобы выпить тут же предложенного чаю и забросать папу вопросами. Сценарий его присутствия в нашем доме явно давал сбои, однако было видно невооруженным глазом, что оба получают огромное удовольствие от происходящего, и я решила смириться.

Просидев с час за мирной беседой, газовщик опомнился, доделал свою газовую работу и, уходя, сказал, просияв улыбкой от уха до уха: «Нет, но, ей-богу, мои ребята сегодня вечером в пабе ни за что не поверят, если я им расскажу, что знаком с русским полковником, который воевал еще в той войне, был на ядерных учениях, а сейчас прибивает полки у нас в районе!» И ушел совершенно счастливый, при этом они с папой долго махали друг другу рукой. «Интересно, — поинтересовался муж, — кто кому должен денег в этой ситуации?» Вопрос был риторическим. Перед самым уходом газовщик аккуратно выписал свой недешевый — суббота! — счет.

Зато тут же отпал вопрос о том, как развлекать папу в выходные. Из всех предложенных ему многочисленных вариантов досуга он не колеблясь выбрал Ковентри с его знаменитым памятником-собором. Как известно, в годы войны гитлеровцы сильно бомбили Англию, после чего было решено не восстанавливать один из разрушенных тогда соборов, от которого остался только остов, дабы его руины служили вечным напоминанием послевоенным поколениям об ужасах пережитого тогда.

Папа долго стоял с непокрытой головой посреди того, что осталось от собора, а потом вздохнул: «Да, потрепало нас всех!» Тем временем появился было исчезнувший муж, который, оказывается, сбегал в сувенирный киоск. Папа получил на память эстамп с изображением этого самого собора. Сейчас он висит у него в комнате.

На этом военная сторона папиного пребывания в Лондоне не исчерпалась. Надо сказать, что память о своих ветеранах и погибших англичане чтут свято. В любой деревушке есть памятники погибшим. И, что с непривычки поражает, на постаментах высечены имена всех, кто защищал Англию еще во время Первой мировой. Упоминание о военном прошлом вызывает автоматический интерес, но чаще — пиетет. Чем и объясняется, наверное, любопытный эпизод, происшедший в тот же день и тоже связанный с войной. Вечером мы зашли поужинать в наш местный ресторан. Ресторан называется «У гуркхи», и держит его непалец, ветеран английской королевской гвардии. В английских вооруженных силах есть элитное стрелковое подразделение, состоящее только из уроженцев Непала, которое славится выучкой, преданностью и беспощадностью к врагу. Кстати, это единственное военное подразделение, кроме королевских гвардейцев, которому доверено нести охрану Букингемского дворца, так что непальцев в форме хаки любопытствующие туристы могут видеть и сегодня на охране жизни и покоя королевской семьи. Выйдя в отставку, члены этого подразделения получают приличное выходное пособие, которое наш сосед и вложил в открытие небольшого ресторанчика, предпочтя этот вариант возвращению домой, в Непал. При этом, как любые бывшие военные, гуркхи сохраняют на всю жизнь армейскую косточку, военную выправку, а к тому же многие из них продолжают носить на штатских костюмах свой гвардейский значок — изображение очень острого кривого непальского меча кукри. Короче говоря, на ловца и зверь бежит.

Поскольку график нашей совместной английской жизни делал невозможным большое разнообразие папиной культурной программы, мы старались по крайней мере наверстать некоторую скудость бытия разнообразием кухни, справедливо предполагая, что кухни разных народов — это тоже своего рода культурный опыт. Итак, в ресторане мы посидели, с непальской кухней разобрались (кстати, папе понравилось), время было уходить, и к нам по традиции подошел попрощаться сам хозяин. И еда и семейная атмосфера настроили папу на лирический лад, и он решил через меня сказать особенные слова благодарности. «Я, говорит, сам советский полковник и воевал, поэтому понимаю военных людей. Разрешите с особенным чувством сказать вам спасибо за этот вечер». Он говорит, а у нашего хозяина совершенно округляются глаза (при непальской-то внешности): «Настоящий военный полковник? Из России? Да нас же еще в военной школе учили на примерах Сталинграда!» Папа в восторге, а тот снимает с лацкана пиджака свой именной значок кукри и вешает его на папин лацкан. Тут уж округляются глаза у моего английского мужа, человека сдержанного и в Англии мало видевшего примеров подобного размаха эмоций. «Вы уверены в том, что действительно этого хотите?» — несколько раз переспросил он совершенно растерянным голосом хозяина ресторана. «Да уверен, уверен!» — отмахнулся тот, проверяя, хорошо ли смотрится его значок на папиной груди. Потом они долго хлопали друг друга по плечам на пороге, и наконец мы ушли, предварительно выпив по коньяку, предложенному в счет заведения радушным хозяином. В итоге папа носит подаренный кукри на парадном военном мундире, который надевает по праздникам, а непалец разгуливает по ресторану «У гуркхи» близ Хитроу с красующимся на лацкане гвардейским знаком, который со мной передал ему папа.

Вскоре наш план гастрономических развлечений принял несколько неожиданный оборот. Выйдя из очередного французского ресторана, папа раскланялся передо мной и мужем, после чего на ушко мне добавил: «Слушай, не переводи, пожалуйста. Все это хорошо, но все эти ваши французские сопли я видеть больше не могу». В результате вопрос с питанием упростился и удешевился — против нашей воли — до последнего мыслимого предела.

Как шутят сами англичане, одним из столпов английского общества является система заведений, предлагающих народу блюдо под названием «фиш энд чипс», или, проще говоря, рыбу с жареной картошкой. Блюдо это возникло где-то в тридцатые годы двадцатого века, когда времена были экономически суровые и народ не шибко благоденствовал. По аналогии с российской булочкой с кефиром считается едой рабочего класса. Представляет из себя хорошо обжаренный в кляре кусок трески и порцию картошки, причем ввиду своего простонародного происхождения должно, в идеале, продаваться в кусочке газеты, который сейчас из соображений гигиены заменили на белую бумагу. Быстро, недорого и довольно вкусно. Но это же едят все и часто, мы же хотели устроить папе праздник и фейерверк!

Фейерверка папа не захотел. «Знаешь, — доверчиво сказал он как-то, — еще в армии, когда я был дневальным, моим любимым развлечением было дегустировать рыбу в походной кухне. Эта такая же вкусная!» Воображение бунтовало, но папа был счастлив, запрашивая эту чертову рыбу опять и опять. Пришлось смириться. Интересно, что бы сказали англичане, которые это блюдо поглощают, как русские — семечки, и многочисленные китайцы, которые в основном эти заведения сейчас и содержат, если бы им объяснили, что блюдо это очень напоминает продукцию походных кухонь Советской армии?

Подходило к концу время папиного пребывания в Англии. Количество переделанной им работы впечатляло. И, пожалуй, самое смешное и трогательное определение результатам этого, так сказать, рабочего визита было случайно сформулировано одним из коллег моего мужа. Мы столкнулись с ним у офиса. Муж приотстал что-то обсудить, а мы с папой под ручку удалялись вдоль по улице в сторону станции метро. Коллега, глядя нам вслед, спросил: «Что, тесть приехал? Так вы теперь вместе с женой в роли няньки? Сколько ему, кстати?» Услышав ответ, тот не поверил: «Так он, что, воевал?! Еще в ТОЙ войне? И таким молодцом?!» А когда муж добавил, что не просто воевал, а приехал сюда помочь нам с устройством, переделал кучу домашней мужской работы и перезнакомил нас с половиной нашей округи, коллега завистливо вздохнул и поинтересовался: «Слушайте, а вы его нам в аренду не сдадите? Нет, правда, мы бы хорошо заплатили!»

Светлана ДУБОВИЦКАЯ