Когда я была маленькая, мы жили напротив магазина, где продавались пупсики. Пупсы были разные. Самые смешные — в ванночках: они лежали в позе зародыша, и полусогнутые ножки никак не поддавались выпрямлению. А ребенок, познающий мир, хотел во что бы то ни стало их выпрямить. Было обидно. Там были и маленькие целлулоидные, и огромные напомаженные пупсы с голубыми глазами, но почему-то роль волос выполнял резиновый рельеф. И все пупсики, очевидно, были девочками. Вернее, у них признаки пола отсутствовали. Мне было жалко больших пупсов, у которых детали — руки, ноги, голова — крепились на резинках. Со временем резинки растягивались, и пупс становился «инвалидом». Мы пытались как-то завязать резинки узлом, но все равно игрушка уже являла собой жалкое подобие. А еще были чернокожие пупсы. Они в отличие от тех, что в ванночках, были хорошо сложены, и ножки им выпрямлять не приходилось. Но у негритят при темно-коричневом цвете кожи их волосы — черный бугристый рельеф — были практически незаметны. Нам с сестрой это не нравилось, поэтому мы тихо распускали мамин чулок (получалась такая мочалка) и приклеивали негру волосы. Получалось здорово. Игрушки у нас не было принято выбрасывать, вся колония наших пупсиков хранилась на даче. Среди них был даже пупс по имени Ирка. Его купили сестре, наверное, году в сороковом. Ирка пережила войну, вместе с сестрой неоднократно спускалась в метро, чтобы переждать очередную бомбежку. Можно сказать, такая боевая подруга. А потом мои племянники, зная, что целлулоид хорошо горит, собрали всех наших пупсиков и сожгли на даче на костре. Да, целлулоид горел очень хорошо, а вместе с черным дымом ушли в никуда любимые игрушки моего детства.
Маргарита ПУШКИНА,
поэт