ДРУГОЙ НАБОКОВ

на других берегах

ДРУГОЙ НАБОКОВ

Читатели наверняка помнят опубликованное в «Огоньке» (№ 39 за прошлый год) интервью с живущим в Москве Платоном Набоковым, в чьей драматичной судьбе не последнюю роль сыграла его фамилия. Сюжет прямо-таки набоковский: полвека назад участник войны, выпускник Литературного института был арестован и осужден за «групповую агитацию» как один из членов подпольного кружка Белинкова. «Уже на первых допросах, — вспоминает Платон Иосифович, — следователь показал мне пару фотографий плохого качества. Говорю: «Что-то не помню, где снимался». Через много лет я понял, что на снимках был Владимир Набоков...»

Очень осторожно Платон Иосифович высказал в интервью предположение о том, что с автором «Других берегов» он связан родственно. Какая, собственно, разница, родственник или однофамилец? «Другой Набоков» прожил свою неповторимую, невероятную жизнь.

...И вдруг в редакцию пришло письмо из Женевы от Елены Сикорской-Набоковой, сестры великого писателя.

«6.01.00.
Многоуважаемый Платон Иосифович.
Я прочитала в «Огоньке» Вашу замечательную статью и вот теперь пишу Вам.
Я живу в Швейцарии с 1947 года, мне 93 года, у меня сын и два внука.
Я уверена, что мы с Вами в родстве. Достаточно взглянуть на Вашу фотографию и сравнить ее с фотографией моего брата Владимира Набокова.
Очень все это приятно.
Простите, что мало пишу, у меня больная рука...»

Передавая письмо Платону Иосифовичу, мы узнали, что Елена Владимировна, оказывается, уже звонила ему, не дожидаясь нашей оказии, раздобыв каким-то удивительным — в духе всей этой истории — образом номер московского телефона, и даже пригласила в гости.

Весной «другой Набоков» побывал на «других берегах». Мы долго просили его рассказать о поездке. Он отказывался: «Все это не для печати, слишком личное...» А 9 мая, когда Платон Иосифович отмечал День Победы, в Москву пришла печальная весть от его новой родни: скончалась Елена Владимировна. Беседа — в память о ней.

— Один из ваших сборников стихов имеет фатальное название «Других не будет берегов». И вдруг такой поворот колеса фортуны!

— Все произошло очень стремительно и неожиданно для меня. Я был потрясен, услышав по телефону грудного тембра голос Елены Владимировны, столь быстро меня разыскавшей. Тем более неожиданными стали ее слова: «Приезжайте, пожалуйста, в гости»...

Вышло так, что я оказался последним соотечественником, с кем она встречалась. А встречалась довольно-таки неохотно. Вдруг обнаружились — и на родине, и по всему свету — многочисленные лже-Набоковы, о которых ни Елена Владимировна, ни ее брат отродясь не слыхивали. Что касается меня, один из моих близких друзей, узнав о предстоящей поездке, воскликнул: «Ну ты даешь, Платон! Из «Озерлага» на Женевское озеро!» Пришлось ему напомнить, что на следствии мне «шили» шпионаж. Правда, не швейцарский, а австралийский. В студенческие годы на мое имя пришло письмо из Австралии от какой-то писательницы, встретившей мои стихи в коллективном сборнике фронтовиков. К стихам она осталась равнодушна, ее заинтересовало, не родня ли я тому самому Набокову.

— Вы остановились у Елены Владимировны?

— Нет, она жила отдельно от семьи, в небольшой двухкомнатной квартирке. Передвигалась, к сожалению, только на коляске. Бытовые условия скромные, почти московские. Но там ей было гораздо удобнее, чем в просторном доме ее сына Владимира Владиславовича, где мне и предложили остановиться.

Я очень благодарен близким Елены Владимировны за то, что они проявили ко мне такое внимание.

В аэропорту Женевы меня встретил ее внук Алексей с женой Надеждой, окончившей в свое время МГУ. Повезли меня в дом Сикорских и еще по дороге сказали: «Елена Владимировна с нетерпением вас ждет».

Переступая порог ее дома, я едва мог побороть охватившее меня волнение. Всю жизнь я собирал по крупицам сведения о Набоковых — моем отце Иосифе Евдокимовиче, его брате Павле, мобилизованном в 1919-м в армию Деникина, о моем пращуре Иване Александровиче — герое 1812 года, чье имя было начертано среди других на одной из мемориальных досок, украшавших стены храма Христа Спасителя... Но встреча с Еленой Владимировной на склоне моих и ее лет была каким-то чудом. Одно дело документы, старые фотографии, совсем другое — когда встречаются живые люди, ничего друг о друге не знавшие...

Елена Владимировна попыталась привстать мне навстречу со своей коляски, протянула руку и сказала: «Поразительное сходство! Будто вижу вновь своего брата...»

Я смутился, присел с ней рядом. Несколько вежливых фраз, а потом нахлынули воспоминания... Вы бы видели, как она внимала моим рассказам о том, что мне выпало на веку! Нередко вдруг дополняла мою исповедь своими историями, как бы из другого измерения, — и я вдруг видел, что наши жизни шли очень разными, но параллельными путями. Например, когда я рассказал ей, как в конце 50-х мне снова грозил арест, она, вся подавшись вперед, с горящими глазами, воскликнула: «Вот и мы с Владимиром Владимировичем тогда всерьез побаивались крупных неприятностей с советскими!» После долгих лет разлуки они с братом решили тогда наконец-то увидеться. Набоков остерегся принять предложение сестры встретиться в Праге, на могиле матери, пригласив ее приехать в Италию. Точно так же через несколько лет он отказался от приглашения своего финского переводчика приехать в Хельсинки, опасаясь, что там его могут «выдать советским».

Из этих и других рассказов Елены Владимировны следовало, что Набоков не собирался когда-нибудь посетить СССР — у нас этот миф очень в ходу...

— Выяснилась ли степень вашего родства?

— Знаете, когда старые люди подолгу разговаривают, обязательно всплывают общие подробности, имена, географические названия. Елена Владимировна дала мне на пару дней просмотреть книгу Сергея Сергеевича Набокова, ее двоюродного дяди, где собраны все известные генеалогические сведения о роде Набоковых. И там, в «малороссийской ветви» Набоковых, я увидел имя своего деда Евдокима. Кстати, он запечатлен и на одной из фотографий в первом французском издании «Других берегов»... Я в свою очередь привез из Москвы несколько семейных документов, которые мне удалось спасти во время обысков и сохранить. Но ничего принципиально нового мы не выяснили. Да, были Набоковы «петербургские» и Набоковы «малороссийские». Контакты между ними продолжались вплоть до революции, но в какой именно момент истории род разделился на две ветви, трудно установить...

Надо сказать, Елена Владимировна в последнее время не очень-то любила заниматься такими раскопками.

— Неужели?

— Виной тому журналисты и телевизионщики, одолевавшие ее. Расскажите да расскажите о вашем великом брате! О них она отзывалась кратко и резко: «Надоели!»

— Такое назойливое внимание к ней было связано, видимо, с прошлогодним столетним юбилеем Набокова?

— Может быть. Хотя, как говорит ее сын Владимир Сикорский, на Западе нет такого показного экстаза, такой пошлой страсти к юбилеям, как в России. Владимир с удовольствием вспоминал о своем дяде, как о человеке необычайно остроумном, мгновенно подмечающем подобные житейские нелепости. Кстати, у них одна и та же дата рождения: 22 апреля. Не раз они праздновали день рождения вместе. Набоков очень любил племянника и помогал ему как мог. Владимир — известный в мире специалист по синхронному переводу, более 30 лет проработал в ООН. У него два сына. Они, к сожалению, не говорят по-русски. Правда, старший Алексей женился на русской, работающей в Женеве по линии ЮНЕСКО, которое, кстати, организовало мою поездку... Неожиданно у нас возник с Алексеем общий творческий замысел. Дело в том, что одна из его профессий — кинопродюсер. Когда жена перевела ему предисловие из моей книги, где описана история со стихами, которые я прятал в лагере в картонные головы кукол — персонажей созданного мною театрика, Алексей загорелся идеей сделать обо мне телевизионный фильм.

— Елена Владимировна читала ваши стихи?

— Да, я подарил ей свои книги. Правда, еще до этого ей прислали из Лос-Анджелеса журнал «Панорама» с моей подборкой. Она о моих стихах сказала: «Очень, очень проникновенно...» Для нее мои стихи — в первую очередь историческое свидетельство о ГУЛАГе. С ней и с ее родственниками не раз мы говорили о том, что трагедия ГУЛАГа и трагедия русской эмиграции нераздельны. Кстати, московское общество «Возвращение», в которое я вхожу, попросило меня узнать о судьбе бывших политзеков СССР, проживающих в Женеве. Владимир Владиславович связался с известным литературоведом Жоржем Нива. Он, к сожалению, в тот день срочно улетал в Москву — его дочь, журналистка, только что выпуталась из какой-то передряги на чеченской войне. Все же Нива успел заехать к Сикорским на полчасика и пообещал прислать мне все материалы.

— На одной из фотографий, привезенных из Женевы, на столике рядом с креслом Елены Владимировны видна книжка с вашим портретом на обложке. А вместе на память вы снимались?

— Нет. Мне даже в голову это не пришло. Знаете, когда между людьми протягивается тонкая ниточка, возникает особенно доверительный контакт, он может враз оборваться, когда ни с того ни с сего один из них скажет: «Снимемся на память!..» Жаль, конечно. У меня есть магнитофонная запись наших бесед. Я ее, правда, еще не расшифровал...

— В Монтре, где жил Набоков, удалось побывать?

— Да, конечно. Был я и на его могиле, и в гостинице, где он жил последние годы. Когда я вошел в «Монтре-Палас», увидел в углу, между стойкой с гостиничными объявлениями и маленькими магазинчиками с бижутерией, сгорбленную фигуру на венском стуле. Памятник Набокову — дар правительства России к юбилею. На меня он произвел тоскливое впечатление. Хотя — ну где еще может стоять памятник изгнаннику?..

Владимир Набоков не раз в стихах и прозе пытался вообразить свое возвращение в Россию с «других берегов». Платон Набоков прочел впервые стихи прославленного родственника в «Озерлаге». Елена Сикорская в отличие от брата смогла побывать на родине в конце 60-х.

Пришла к дому на Большой Морской, с такой пронзительностью описанному в «Защите Лужина». Вошла в подъезд. Привратница строго спросила: «Вам чего?» — «Когда-то я в этом доме жила». — «В какой комнате?» — «Собственно, во всех...»

Жизнь сплетает невероятные сюжеты, подражать ей в этом бессмысленно. Можно лишь восхищаться ее фантазией, когда ты становишься в одном из ее сюжетов действующим лицом. Пусть даже на склоне лет.

Илья ЛАЙНЕР

На фотографиях:

ПЛАТОН ИОСИФОВИЧ ПОКАЗЫВАЕТ СДЕЛАННЫЕ ИМ В ЖЕНЕВЕ ФОТОГРАФИИ ЕЛЕНЫ ВЛАДИМИРОВНЫ. ПОСЛЕДНИЕ В ЕЕ ЖИЗНИ
ЭТО ВЛАДИМИР НАБОКОВ В ДЕТСТВЕ, НА ДАЧЕ ПОД ПЕТЕРБУРГОМ, И В 40-Е ГОДЫ С СЫНОМ ДМИТРИЕМ НА ЛАЗУРНОМ БЕРЕГУ...
ТО САМОЕ ПИСЬМО В «ОГОНЕК»
...А ЭТО ПЛАТОН НАБОКОВ В ДЕТСТВЕ, НА УКРАИНЕ, И С СЫНОМ НА БЕРЕГУ ЧЕРНОГО МОРЯ. БЫВАЮТ СТРАННЫЕ СБЛИЖЕНИЯ...