БУРАТИНО, ЧИПОЛЛИНО, ТАРАНТИНО

В СЛУЧАЕ ПРИЕЗДА ТАРАНТИНО ЧИТАТЬ ЗДЕСЬ

БУРАТИНО, ЧИПОЛЛИНО, ТАРАНТИНО

далее — везде

Тарантино приедет. Когда вы читаете этот материал, при условии, что прогнозы политологов о взаимоотношениях российских элит не оправдались (по-прежнему работают аэропорты, почта и телеграф) и не случилось на солнце выбросов, провоцирующих в поведении людей аномалии, он уже где-то над Атлантическим океаном. Практически на подступах к Москве.

«Зуб даем», — божатся фестивальные деятели, призванные кто по должности (за гонорар), а кто и по велению сердца (проценты от гонорара) заманивать на Московский международный всяческих международных же кинознаменитостей. Но почему-то чаще тех, чьи акции не сказать чтобы совсем ничего не стоят, но находятся, как бы помягче выразиться... в свободном парении. Софи Лорен, Анни Жирардо, Джина Лоллобриджида, сразу всех и не упомнишь...

Конечно, когда деревья были большими, а наш кинематограф звездным и великим, благодаря их приездам кинофестиваль среди всегдашней неразберихи, пропыленной июльской лености, столичной суеты и прочей бессмыслицы наполнялся аурой иной жизни. Старожилы рассказывают, что во время московского международного даже воздух менялся. Сегодня, хорошо это или плохо, наша действительность мало чем отличается от той, о которой грезили особо отчаянные в диетическом режиме дозволенного. И нынешний кинослет в этом смысле показателен. Пожалуй, впервые за последнее время мы не носимся как с писаной торбой с собственной памятью. Совпав, наконец, с реальностью, мы можем позволить себе такую малость, как лицезреть не пожухшие от времени чужие воспоминания в лице кинозвезд 60-х, а людей, делающих кино сегодняшнее. Это их фильмы мы покупаем на лицензионном или пиратском видео и смотрим одновременно со всем миром. Они могут нравиться или нет — дела приватные, но мы уже дышим с ним в унисон, не испытывая комплекса неполноценности по поводу нашего культурного аутсайдерства.

Поэтому и главный козырь, призовая лошадка в сегодняшнем фестивальном стойле Никиты Сергеевича, не самого главного, как вы знаете, почитателя свежеиспеченного таланта, — он. Бешеный пес, перекусавший кинолюбивое человечество, заразив его своей бульварщиной. И не беда, что по его милости интеллектуалы разучились краснеть за недоразвитость собственных вкусов. Ведь еще вчера западло было признаваться в том, что смотришь «стрелялки» и «махаловки». Ну ладно обычные зрители, киноведческих дел мастера, призванные любить вслух все эстетствующее — экзистенциальное, вдруг обнаружили в продукции класса «B» немало сакральных смыслов. И пусть критики до сих пор не могут сойтись в новоявленных критериях профессионализма и нравственности, когда-нибудь разберутся, тем и кормятся. Главное, что мы, без окриков и подсказок со стороны, потягивая пивко или текилу, самостоятельно решаем, кого нам любить или не любить.

— Это я... Самая очаровательная фанатка Квентина Тарантино... Я обожаю Квина... Он просто лапочка... Воот...
— Я тарчу от Квентина! Диман.
Сайт «QuentinTarantino: Русский Фэн Клуб».
(орфография и пунктуация сохранены)

Интернетовские фаны — особая песня в многоголосице почитателей самого-самого. И нет сил удержаться от соблазна хотя бы напеть мотивчик, ублажающий слух любому уважающему себя киноману: «В каждом фильме Квентина белая «хонда». — «Потому что он в прокате автомобилей работал». — «В видеопрокате, придурки!»...

То, что у него на родине — мода, у нас — неизбежность. Практически как снег зимой... У них тарантиноманией переболели, по крайней мере до следующего его фильма, у нас же «Криминальное чтиво» в некоторых домах как особо ценная реликвия хранится в трех экземплярах. С разными переводами — для себя, для детей, для гостей. Торговцы кассетами под шумок впаривают тяготеющим к самому важному из искусств согражданам Родригеса, Андерс, Рокуэлла и даже Джона Ву со словами: «Это практически Тарантино. Его друзья, его команда».

А друзья для нас — святое. Дружба подразумевает понимание. А когда тебя понимают — почерпнули мы из отечественного кино — это счастье. Вот мы и наслаждаемся этим счастьем.

Тарантино своим примером разбередил генетическую память, вызвав из небытия запрятанных туда за ненадобностью героев бабушкиных сказок типа Ильи Муромца да Емели. Помните таких? Ну, один сидел тридцать три года на печи, а потом вдруг соскочил и всех врагов замочил. Другой ваще не слезая с печи оттягивался: «По щучьему велению, по моему хотению». И все, чего хотел, сбывалось.

Так и он. Сидел себе в видеопрокате, сидел, кино на халяву глядел немерено, а потом — бац! — за пять недель снял «Бешеных псов» — и всех сделал! Тем самым продемонстрировал нам, разуверившимся в идеалах, как сказку сделать былью. Кстати, желающих повторить тарантиновский успех, то есть поработать в видеотеках — не знаю, как у нас, а в Америке, это точно, там на все есть учет — увеличилось с одного человека в месяц до десяти-пятнадцати в неделю.

Все теперь в нем мило. Даже особую симпатию внушают безобидные чудаковатости героя: не с первой попытки определять, что показывают стрелки на часовом циферблате, или незаурядная способность ляпать в каждом слове по три ошибки. Все это с лихвой окупается его фильмами. Вернее, нашим видением этих фильмов. А совсем точнее — слышанием.

Язык, тем более великий и могучий, — это наше все. Но не выхолощенный цензорами, а живой, со всей чудной невнятицей и мычанием, с междометиями и любимым в народе апострофом из трех букв — что лежит между словом и делом практически каждого. И скажите теперь, что не гений тот, кто догадался притащить это в кино. Поэтому-то когда Винсент Вега и Джулс, спеша на «стрелку» с особо важным заданием — «порешить» компаньонов, всю дорогу живо обсуждают различия Европы и Америки и что общего у массажа ступни и секса, радость узнавания греет чуткое к жизненной правде российское сердце. Они люди, елы-палы, и здороваются, и прощаются так же, и треплются ни о чем, и «за базар» отвечают, и слово fuck употребляют с завидной даже для нас регулярностью. Не какие-то там зануды — очкарики или дегенераты джеки-потрошители с чикатилами, а понятные ребята, хоть и с понятиями.

Да и сам режиссер не из тех, кто, уйдя со двора и по случаю дорвавшись до славы, тужится изобразить из себя мессию или, на худой конец, деятеля всекультурного масштаба, кайфующего от собственной моральности. Его герои, как и он сам, узнаваемы. Такие пацаны с нашего двора. А все мы родом из детства, даже маститые и популярные. Просто кому-то повезло с институтом, кому-то с тюрьмой, а кому-то ни с чем не повезло, но прошлое — одно на всех, оно связывает. И что с того, что его герои, как правило, не дружат с законом, а кто дружит-то?! Это не мешает им быть неутомимыми балаболами и неунывающими шалопаями. В общем, душою компаний вне зависимости от нынешнего статуса и рода занятий. Не отсюда ли у нас такая популярность известной рекламы: «Надо чаще встречаться»?!

— Те кому не нравится Тарантино!!!!!!!!!!! Вы ни чего не понимаете!!!!!!!! Он гений! Он маньяк! Он крут! (там же)

В ретроградные 80-е среди начинающих кинематографистов особым почетом пользовались бесконечные панорамы: водичка в ручье журчит, предметы-символы по донышку бережно разложены, дерево от порыва ветра загорается — и горит, горит! И никому не надо было объяснять, кого это напоминает. Но это если и не радовало киногуру новизной и оригинальностью, то хотя бы не напрягало, потому как лежало в контексте всеобучевского окультуривания. Поколение же 90-х в силу утверждающихся ныне жизненных реалий выбрало Тарантино со всеми вытекающими: морем разливанным клюквенного сока крови, беспрерывным стрекотом «узи» под фонограмму «калашникова» и цитированием, цитированием, цитированием не слишком многочисленного пока наследия классика. Правда, ничего близкого по качеству тарантиновским фильмам как не было, так и не появилось. То ли от исконного нашего заблуждения думать, что диплом об окончании вуза и владение профессией — одно и то же. То ли от нежелания смотреть правде в глаза, не видя того, что под притягательной своей бесхитростностью схемой успеха — продавец кассет — копеечное кино — приз в Канне — стоит хоть и узкопрофессиональное, но образование.

Тарантино и самому, похоже, нравится быть такой Золушкой. А то плохо?! Не нужно напрягаться, чтобы кому не попадя объяснять, как с малолетства корпел над тетрадочками, печатными буквами описывая каждый просмотренный фильм и отпечатавшийся в сознании кадр. Оторвать его от составления самопальной библии не могла даже мама, не единожды предлагавшая сорваться на каникулы в Европу. На кой ему тогда была Европа? Благодаря завидному упорству он, единственный, в своем видеопрокате знал не только имена режиссеров, но и как звали сценаристов, операторов и актеров второго плана всех фильмов и сериалов. К тому же юноша не ленился названивать особо ценимым им Оливеру Стоуну, Мартину Скорсезе и т.д., представлялся журналистом, пишущим о них книгу, и выпытывал у мэтров кое-какие профессиональные примочки. В результате помимо булочки с кофе поимел на халяву массу профессиональных советов.

Говорят, по приезде в Москву он собирается провести для особо жаждущей знаний киномолодежи «мастер-класс». Главное, чтобы среди семинаристов не оказалось засланного от недоброжелателей казачка с вопросами, на которые у него не окажется ответов.

— Дарова всем жертвам рульных лент!! Я тут мимо пробегал, решил отдать честь САМОМУ ТАЛАНТЛИВОМУ Сукиному Сыну во всем чертовом киношном мире... и Вам, Natural Born Killers'ам :)
— У него все фильмы Рулезз(з), но от «Бешеных псов» меня чисто порубало»: — А благодаря 4-й комнате я сам чуть пальчик не потерял (благо у меня жикалка лучше, чем у того ниггера была :)) (там же)

Приедет ли к нам Тарантино или, как российский политик, развернет в небе самолет на сто восемьдесят градусов, станет известно со дня на день. А пока — можно пересмотреть нетленку и расслабиться. Если карты лягут, с охоткой и во весь голос подпеть «мохнатому шмелю»: «К нам приехал, к нам приехал Тарантино дорогой!» А Тарантино... Впрочем, это уже и неважно. Он нужен нам как факт, чтобы убедиться во всамделишности происходящего с нами. А то, что нас разнят мелкие отличия, — большинство всей этой ерунды, что есть у нас, есть и у них, но у них все немножко по-другому — это мы и без него знаем.

— Tarantino forever!!!!!!!!!!!
— А кто такой Тарантино????? (там же)

Елена КУЗЬМЕНКО

В СЛУЧАЕ НЕПРИЕЗДА ТАРАНТИНО ЧИТАТЬ ЗДЕСЬ

Тарантино не приедет. Ну и пожалуйста. Не очень-то и хотелось. Своего добра навалом. Много у нас диковин, каждый, это самое, Бетховен. А каждая скотина — Тарантино, тоже складно и, главное, по делу.

Три культовых персонажа со сходными фамилиями и общеитальянским происхождением смущали русские умы на протяжении последнего столетия: Чиполлино, Буратино и Тарантино. Первые двое учили ребят добру и смекалке, хитрости и взаимопомощи. Третий научил ребят, по меткому выражению режиссера Андрея Эшпая, «снимать американское кино класса «С» с такими понтами, как будто это европейское кино класса «В». На класс «А» никто (кроме, кажется, честолюбивого восточного Хвана) не замахивался.

Только предельным оскудением культуры конца века можно объяснить тот факт, что Тарантино заметили вообще. Хотя, строго говоря, меня и в 1994 году сильно смутил тот факт, что на «Криминальное чтиво» кто-то обратил внимание на фоне — нет, не «Утомленных солнцем», которые были, в сущности, таким же постмодернистским коллажем из общеупотребительных штампов, а вот хотя бы на фоне «Форреста Гампа» добротного сказочника Земекиса, от которого никто и не ждал такой глубоко американской саги. На первый взгляд — тот же коллаж из знаковых цитат и фигур американской истории, но Земекис буквально на пальцах показал Квентину, как надо насыщать такие коллажи нестандартными идеями и трогательными лейтмотивами. Нет, ребята, это не вся культура оскудела, а снобская, так называемая синефильская. И о ней следует сказать особо.

Снобов я вообще ненавижу едва ли не больше, чем фашистов (тем более что фашизм и есть наиболее откровенное выражение снобизма, его предельная форма — неприкрытое деление человечества на два отряда. В одном согласные с тобой, в другом — недостойные жить). Синефилы общаются цитатами, главной добродетелью критика и зрителя полагают насмотренность, но главное — как истые постмодернисты они в конце века перестали принимать всерьез границы между высокими и низкими жанрами. Стало возможным обсуждать боевик или даже сериал ровно с тою же серьезностью, с тем же количеством филологической и семиологической терминологии, с какими раньше обсуждали Тарковского, Висконти или Буньюэля. Денис Горелов вовсю писал о третьесортной продукции отечественного мейнстрима (которая только благодаря ему и становилась фактом культуры). Невероятно гордая собой газета «Сегодня» тех еще блаженных времен, когда там был отдел культуры, считала особым смаком подпустить молодежного сленга в разговор о Деррида и, напротив, с полным набором терминов вроде «деконструкция» и «симулякр» разобрать фильм типа «Миссия невыполнима». Подобное смешение всего и вся выглядело тенденцией общемировой и самой свежей, пряно возбуждающей. Появилась прослойка продвинутой, модной молодежи, которая не читала ни Толстого (всех трех), ни Золя, ни Пруста — но балдела от Борхеса, Кундеры и Сорокина. Не пробуя хлеба культуры, эта молодежь питалась чужой отрыжкой. Вечно возбужденные девочки с раздувающимися ноздрями, снисходительно-высокомерные мальчики, говорящие цитатами и загадками, — весь этот запоздавший шестьдесят восьмой год широко разлился по лицу нашей Родины, взял в руки «Птюч», вдел в уши наушники, на глаза надел кислотные очочки и провозгласил Тарантино культовой фигурой.

Помню, как Хотиненко клялся набить Тарантино рожу за то, «что он рвет тонкую ткань мира». Да где там тонкая ткань, какие там попытки ее рвать! Все это было только скука, веселье молодых умов, забавы взрослых шалунов... Главное же, что весь пресловутый юмор Тарантино, как и его мораль, — на фоне «веселых историй в журнале «Ералаш». В некотором смысле Квентин открыл настоящее ноу-хау: снимаем дешевейший боевик, насыщаем его цитатами — получаем как бы культовое как бы кино, подводящее как бы итог двадцатому как бы веку. Серьезные киноведы, кривясь, вынуждены были смаковать анально-фекальные шутки, которые Тарантино щедро вкладывал в уста своих небрезгливых персонажей, — но ужас в том, что во всех его потугах присутствовала еще и мораль, и мораль эта была примитивна, как два факса отослать. Зло пожирало само себя, злодей оказывался смешон и беспомощен в самой простой ситуации, отрицательного героя трахали в попу, положительный обводил вокруг пальца всех остальных — и никакие цитаты из фильмов тридцатых-семидесятых годов (в массе своей неизвестных нашему зрителю) не спасали картины Тарантино от чудовищной, скуловоротной скуки. Тот же Линч стебался над масскультом куда элегантнее — но Линч у нас культовым персонажем так и не стал в силу хоть минимального интеллектуального усилия, требующегося от зрителя для адекватного восприятия его фантазий. Тарантино же, в духе времени, храбро смешал кровь и кетчуп, мат и цитаты из Библии, смешное и страшное, высокое и низкое, элитарное и попсовое — и пришелся ко двору во времена, когда критерий был утрачен в принципе. Утратили его нарочно — чтобы все хиляло. Никакую тонкую ткань он не рвал — он просто делал все, чтобы класс «С» перестал отличаться от класса «А».

Только этого и надо людям, которые хотят делать вид и больше ничего не делать.

Дурной пример оказался заразителен: почти весь малобюджетный пакет студии Горького (кроме, пожалуй, прелестных макабрических стилизаций Николая Лебедева) был выполнен в стилистике Тарантино. Но если на американском материале его приемы хоть как-то смотрелись в наших палестинах, то на русском повылезла такая фальшь, такой инфантилизм и непрофессионализм, что хоть всех святых выноси. Дважды грешит тот, кто соблазняет малых сих, — хотя такие ли уж малые наши Пежемский и Балабанов? В общем, прививка тарантиновского дичка к российской антоновке дала чрезвычайно кислые и преждевременно сморщенные плоды.

Чудовищный по скушности и неизобретательности третий фильм Тарантино «Джеки Браун» с его верным дружком Родригесом, примитивнейший альманах «Четыре комнаты» и невыносимо детское кино по его сценарию «От заката до рассвета» довершили репутацию нашего кумира. Во всем мире он стал восприниматься как автор одной картины, которой случайно повезло. На мой же непросвещенный взгляд, лучшей его работой был и остается сценарий к «Прирожденным убийцам» Стоуна, да и тот Стоун так переписал, доводя до ума и насыщая смыслом, что Тарантино честно отказался ставить свое имя в титры. Он рассчитывал, что выйдет очередная страшилка-хохмочка, а Стоун снял серьезное кино, хоть и с массой гэгов и очевидными вкусовыми провалами. Где что-нибудь делается всерьез, да еще с вызовом общественной морали, — туда Тарантино не подойдет и на пушечный выстрел.

Многие, справедливо отрицая его режиссерский талант, называли Квентина мастером диалога. В искусство кинематографического диалога он действительно привнес много нового — научил своих героев через слово произносить «фак». Этот чрезвычайно оригинальный и смелый прием действительно забавен, особенно когда серьезный и умничающий кинокритик (лучше бы американский или европейский — за наших обидно) идет на культовый фильм и в первых же кадрах получает этакую плюху. Тарантино наверняка от души забавлялся интерпретациями своих факов, и только эта чистая, детская забава отчасти его извиняет. Сам-то он отлично понимает, что делает: заставляет серьезных людей играть в совершенно идиотские игры и выдает это за новое слово в кинематографе. Сидят в одном ряду культуролог, социолог и стилист — и им во всю рожу фак: получите! Но ужас-то в том, что решительно ничего, кроме этого новшества, Тарантино в диалог не привнес. Герои его говорят точно так же, как персонажи пресловутой pulp fiction: цитатами из покетбуков в бумажных обложках. Никакого нового качества эта беспрерывная цитация не создает. И прав был Виктор Пелевин, сказав, что постмодернист — просто клоун, который нарисовал на арене цирка канат и идет по нему, сжимая в руках портреты великих канатоходцев.

В общем, хорошо, что он не приехал. Но с другой стороны, это внушает некоторые опасения. К нам обычно приезжают только те, кто нигде больше не нужен. А он, выходит, где-то нужен. И это единственное, что омрачает мою радость.

Дмитрий БЫКОВ