Московские гастроли сокровища святой горы Афон
МОЩИ И НЕМОЩИ
Что плохо в праздниках — они всегда кончаются вдруг и сразу. Даже когда продолжаются бесконечно долго. Вдруг и сразу, после месяца, проведенного в Москве, мощи великомученика и целителя Пантелеимона перенеслись по воздуху туда, где сохраняются с незапамятных времен, — в Грецию, в монастырь, носящий имя этого святого.
Как любил говаривать Дымба из чеховской «Свадьбы», в Греции все есть. В том числе резной сундучок, у которого под крышкой — другая, а в ней — круглое окошечко с пятачок, а в окошечке, будто луна, желтеет косточка.
Месяц люди выстаивали долгую очередь, порой занимая место с вечера, чтобы на секунду приникнуть губами к окошечку в сундучке. При этом каждый мысленно просил череп в сундучке о помощи.
В 99 случаях из 100 просьбы носили медицинский характер. Пантелеимон, обезглавленный семнадцать веков назад, был доктором.
Для верующих привезение в столицу Пантелеимоновых мощей — милость свыше. Для махрового безбожника — дикость: ведь вон у церковных стен полдюжины карет «скорой помощи», врачи зорко высматривают, не худо ли кому в очереди. У всех до единого врачей головы на плечах. Нет, никто к ним из очереди не бежит. Наоборот, сами врачи, пользуясь положением, пристраиваются к очереди, кладут перед сундучком поклоны, целуют окошечко.
«Скорая помощь» от нас никуда не денется, а мощи привезли всего на месяц. «Скорая» оказывает разовую помощь, а Пантелеимон, если хорошенько попросить, поможет на всю жизнь вперед. Вот народ к нему и идет.
С народным почитанием святых мощей вообще-то связаны два заблуждения. Первое — будто бы нетленность подразумевает идеальную, как в мавзолее, сохранность. Оставим, знаете ли, то, что лежит в мавзолее, господам махровым, а мощи всякие бывают. Редко тело святого не подвергается разрушению, тем паче когда прошло более полутора тысяч лет. Но в том, что большинство останков — по существу лишь фрагменты, виновато не столько время, сколько люди. Задолго до большевиков разного сорта махровые практиковали вскрытие гробниц, демонстрируя их содержимое народу. После чего слава Богу, если мощи возвращались на место в полной, так сказать, комплектности. В свою очередь и верующие потихоньку растаскивали всечестные останки: частицы мощей покоятся в основании каждого церковного престола, помещены в окладах особо чтимых икон, а есть еще такая вещь, как мощевик, — футляр или медальон с мелкими косточками.
Для неповрежденного сознания верующего нет разницы между черепом целителя Пантелеимона и не тронутым тлением телом великой княгини Елизаветы Федоровны, расстрелянной тем же летом 1918-го, что и ее сестра, последняя русская царица. Останки княгини-мученицы вместе с остатками Белой армии попали в Китай, а после войны — в Иерусалим, где покоятся в одном из храмов Зарубежной церкви. Те, кто был там, говорят: Елизавета Федоровна точно спит...
Второе заблуждение — что в отношении мощей работает схема «Пришел, увидел, победил». Приложиться к мощам, даже отстояв очередь, штука нехитрая. Нужно крепко верить, что святой — он сам, а не материальная часть, вот эта косточка в сундучке, — поможет. Когда мой отец в младенчестве тяжело заболел, моя бабка повезла его за десятки верст к могиле Серафима Саровского. После чего ребенок, синий от удушья, сразу выздоровел. И редко потом серьезно болел, и с войны вернулся, лишь теперь, на 88-м году, слег после инфаркта, который проморгали врачи. Слег в тот самый день, когда Пантелеимон возвращался на Афон.
Афон в Греции, мой отец — в больнице, но я верю: поможет ему великомученик вместе с Серафимом Саровским и рабом Божиим Владиславом, врачом, который обнаружил то, что коллеги проморгали. Верю в это — потому что за месяц «московских гастролей» великомученик очень многих на ноги поставил. То же самое — преподобный Серафим, когда его мощи, вновь открытые десять лет назад, перед возвращением в Дивеев монастырь были в Москве (тогдашние очереди были не короче нынешних).
Пусть в меня кидают камешки махровые — да воздастся каждому из нас по вере.
Но, подозреваю, среди шедших весь прошлый месяц к святому Пантелеимону крепких в вере были и нестойкие. Может, и вовсе некрещеные были.
Что им Пантелеимон, что они Пантелеимону? Не одно ведь любопытство сучит их ногами! Не для отчета сослуживцам: «Видел. Целовал. Сундучок эдакий... с окошечком».
Из-за одной секунды — пять часов на солнцепеке либо под ливнем, дикость какая!
Может, главная немощь, которой мы все мучимся, — невидение в упор звездного неба над головой. Того самого, про которое старик Иммануил, то бишь Кант, говорил, ну, что звездное небо над головой и нравственный закон в душе — две незыблемые опоры в жизни. По части нравственного закона дела у нас небезнадежные. Со звездным небом — полные кранты.
Небо — это вам не мощи с Афона. Смотри хоть каждую ночь, если не облачно. Куда там! Я, например, совсем недавно его увидел. В отпуске, в деревне.
Вышел ночью по важной причине. Голову попутно задрал — и обалдел, прямо как тот пастушок Ваня из «Бежина луга» Тургенева (мы его читали в школе по ролям, я был Ваней):
— Гляньте-ка, ребятки, на божьи звездочки, — что пчёлки роятся!
Божьи звездочки впрямь роились. И сыпались. И луна была полная, светлая.
Вспомнился следом и другой рассказ. Виктора Драгунского. Не про Дениску. Про молодого поэта из грузинского села.
Поэт шел со свадьбы. Все было хорошо, кроме одного. То ли поэт по дороге перелез через изгородь, то ли собаку встретил, но штаны у него были порваны в неудачном, прямо скажем, для поэта месте. Сзади.
За поэтом шел с той же свадьбы завмаг под руку с кассиршей. Догнать и перегнать поэта завмаг не мог, но и терпеть это безобразие тоже не мог. И он грубо окликнул поэта и пожурил за то, что сквозь его порванные штаны то один полумесяц блещет, то другой. Что портит ему, завмагу, настроение. Не говоря про кассиршу.
Тогда поэт сделал красивый широкий жест рукой:
— Посмотри, дорогой, — сказал он завмагу, — на благословенные наши горы и долины! Посмотри на этот лес, на лужайку в цветах и на этот ручей! Посмотри на красавца оленя, вышедшего попить и теперь трубным голосом призывающего на водопой свою молодую подругу! Посмотри, наконец, на это усеянное звездами небо, на эту полную луну!..
Поэт выдержал паузу и закончил со вздохом:
— А ты куда смотришь?!
Пантелеимон вернулся на Афон.
Кроме воспоминаний о том, как мы его встречали и провожали, у нас остается небо в звездах и полная луна. Так похожая на окошечко в крышке Пантелеимонова сундучка.
Тоже не лампочка Ильича.
Михаил ПОЗДНЯЕВ
В материале использованы фотографии Григория КУЗЬМИНА