Власть, флотское командование, морская стихия, лично В.В. Путин не понимали и не желали понимать, что они обязаны добросовестно играть по законам триллера и обеспечить необходимый поцелуй в диафрагму
ЛОГИКА ТРИЛЛЕРА
Гибель подводной лодки «Курск», совпавшая с годовщиной фактического путинского правления, стала самым тяжким испытанием, выпавшим на долю нынешнего президента РФ. Соответственно самому серьезному кризисному испытанию подверглась и вся политическая система постельцинской России.
ПОЛИКРАТ
Правивший на острове Самос тиран Поликрат был столь счастлив во всех своих делах, что суеверные друзья призывали его пожертвовать чем-нибудь самым дорогим, дабы умилостивить завистливых богов. Поликрат бросил в море любимый перстень, но вскоре рыбак принес ему рыбу, в брюхе которой обнаружилось Поликратово приношение. Видя такое дело, друг бежал от Поликрата в страхе, полагая, что, коль скоро попытки изменить судьбу оказываются нарочито тщетными, грядущие бедствия будут ужасными — как то и случилось. Положим, В.В. Путин был не столь фантастически удачлив, как Поликрат, но в общем и целом почти все, что он затевал за время своего правления, ему более или менее удавалось. На фоне бессчетных неудач предшествующих лет это не могло не выглядеть политическим счастьем. Но всякий политик — немножечко Поликрат. Как только судьба отворачивается от него и наносит удар, огромное количество неприятелей, завистников etc., которых он раздражал своим прежним благополучием, дополняют удары судьбы своими собственными. Несчастье — худшая вина в политике. При нынешней смене политических элит (что есть дело весьма серьезное — каждый нисходящий представитель высшего класса тянет за собой в безвестность обширную и процветавшую прежде обслугу) очевидно было, что напускное смирение уходящих (и то не всех) — до первой большой беды. Она случилась в августе, в окрестностях приморского поселка Видяево.
СБРОС ИЗЛИШНИХ МОЩНОСТЕЙ И ЕГО ПОСЛЕДСТВИЯ
Горделивая сверхмилитаризация СССР рано или поздно должна была окончательно подорвать хозяйство страны и вызвать необратимые последствия, что в 1991 году и случилось. Наряду с последствиями глобальными — развалом СССР, изменением общественного и хозяйственного устройства etc. — были и последствия частные, но от того не менее серьезные. Разложение военной машины — одно из них. Прекращение сверхмилитаризации выразилось не в осмысленной военной реформе, позволяющей относительно безболезненным образом трансформировать вооруженные силы сверхдержавы в российскую армию и флот, но в болезненном и хаотическом процессе, сводившемся к тому, чтобы:
а) все по возможности оставить, как было;
б) деньги военным выделять так же, как и всем, то есть мало, нерегулярно и с большими злоупотреблениями; в) целенаправленную программу строительства вооруженных сил оставить до лучших времен, довольствуясь уже тем, что армия хотя бы не бунтует.
Бессистемный и спонтанный сброс излишних военных мощностей имел тот же характер, что и сброс излишних мощностей в экономике вообще, — где-то оставалось густо, где-то делалось совершенно пусто, квалифицированный кадровый костяк размывался, старые структуры рушились быстро, а новые складывались медленно. Процесс столь же печальный, сколь и неизбежный. Сколь-нибудь нормальное военное строительство невозможно без, как минимум, двух основополагающих условий — хоть какого-то национально-государственного самоосознания (ибо армия есть орудие национальной политики) и хоть какого-то порядка в бюджетной области. И то и другое хоть в каком-то виде стало являться лишь в самое последнее время, когда общество стало, наконец, утрачивать вкус к прелестям изначального пореформенного бардака и приобретать вкус к минимальной регулярности и упорядоченности. Время военного строительства и не могло начаться раньше, нежели общество само осознает: кто не хочет кормить свою армию, будет кормить чужую. Сегодня процесс осознания пошел, но вот беда: все большие системы инерционны. С одной стороны, в самый разгар бардака многое в вооруженных силах держалось на остаточной инерции порядка. С другой стороны, при новых, пусть самых благоприятных для военного строительства условиях очень многое будет определяться остаточной инерцией бардака. В ходе возрождения вооруженных сил он просто обязан был напоследок вылезти в самом скверном обличии. Возвращение флота к боевой учебе и боевым походам было столь же необходимым, сколь и опасным, и в Баренцевом море опасность стала реальностью.
ФЛОТСКИЕ И ШТАТСКИЕ
Но дело не в одном лишь материальном и организационном бардаке. Умственная сумятица, проистекающая от принципиальной разницы между военными и штатскими воззрениями на военную службу, дополнительно усугубляла проблему. Одного лишь признания того, что в принципе вооруженные силы России нужны, было еще недостаточно, ибо вооруженные силы это не привесок, который может быть, может и не быть, и не терпимое зло вроде питейной торговли. Это организм со своими внутренними органическими закономерностями, позволяющими военным исполнять воинский долг до конца, то есть убивать и умирать за родину, — чего бессмысленно ожидать от тех, кто ощущает себя в качестве не более чем вынужденно терпимого зла. Но никакой такой готовности если не принять, то хотя бы понять, хотя бы вникнуть в военную логику у общества не было. Оно считало себя вправе властно судить обо всем исключительно со своей, штатской точки зрения, что дополнительно усугубляло кризис.
Все вопросы о том, почему немедля после известия о катастрофе и еще до выяснения каких-либо обстоятельств ко всему миру тут же не обратились с просьбой о помощи, базируются на принципиальном и искреннем игнорировании различий между торговым пароходом и атомным ракетоносцем. На том и на том люди — значит, необходимо спасать их немедленно, любой ценой и с чьей угодно помощью. Гуманистично? Гуманистично. Беда лишь в том, что в силу специфики иных профессий они принуждены уклоняться от безукоризненной гуманистической логики торгового парохода.
ДИПЛОМАТЫ И ПОЖАРНЫЕ
В посольстве США в Москве неоднократно случались пожары. Пожарная команда тут же выезжала («немедленная помощь»), но так и оставалась на улице, за воротами посольства — дипломаты не пускали ее вовнутрь. И дело здесь не в какой-то американской или московской специфике, а в устоявшейся норме, согласно которой дипломаты всего мира не допускают на территорию посольства никакие службы страны пребывания иначе, как под строжайшим надзором (что в случае с пожарной командой нереально). Гуманистическая логика? Не очень, ведь так от чрезмерной бдительности и сгореть можно, но только попробуйте объяснить это хоть тем же американским дипломатам.
Представительство частной торговой фирмы (куда пожарных, конечно же, немедля пускают) и официальная дипмиссия по-разному толкуют вопросы практического гуманизма. Но различие между торговым судном и атомным ракетоносцем никак не меньше, чем между вышеназванными типами учреждений, и различие в логике здесь тоже можно было ожидать не меньшее.
НАЗНАЧЕНИЕ ПОДВОДНОЙ ЛОДКИ
Атомный подводный ракетоносец есть оружие ядерного сдерживания. Данное крайне дорогостоящее оружие («Курск» стоил
$1 млрд.) создается для того, чтобы по приказу командования быть готовым из скрытной позиции выпустить 24 ракеты с ядерными боеголовками по военным, экономическим и политическим центрам неприятельского государства. Или быть в любой момент готовым к такому пуску, в чем, собственно, и заключается суть ядерного сдерживания.
Применение логики торгового парохода к кораблю вышеназванного типа, то есть немедленный и до выяснения каких-либо обстоятельств призыв к посторонней помощи, означает не только вероятное раскрытие существенных военных секретов и тем самым ослабление эффективности сдерживания. Немедленный призыв означает фактическое признание государства в неспособности к организации боевого дежурства, то есть того самого ядерного сдерживания. Помощь, безусловно, будет оказана, после чего по всем
каналам будет тиражироваться вполне обоснованное мнение: коль скоро русские сами признали, что не могут обеспечить плавание своих субмарин в открытом море, то логичнее было бы им впредь держать свои корабли в закрытых гаванях — и им безопаснее, и всем спокойнее. Это же не торговые суда, которые необходимы для перевозки полезных грузов, а корабли для перевозки ракет, без чего можно и обойтись, если вы эти ракеты возить не умеете и в ваших руках они, что граната в руках ребенка. Собственно, кампания в западной прессе именно на эту тему («Утонули надежды на возрождение флота», «Закат российских военно-морских сил») началась сразу же после получения первых известий о беде. Немедленно и сразу официально заявить, что дело не в обстоятельствах неодолимой силы (ибо и обстоятельства еще непонятны), но в полной беспомощности русского флота (и это заведомо ясно), а потому спасите кто может означало бы поднятие кампании на небывалую высоту и придание ей большой эффективности.
ЖЕЛАТЕЛЬНО ОПРЕДЕЛИТЬСЯ
Если есть готовность отправить доктрину ядерного сдерживания в архив, против логики торгового парохода, равно как и против дальнейших следствий, типа «сидели бы в гавани и просили поменьше денег — всем бы только лучше было», не может быть возражений. Просто для красоты ездить по морям, по волнам, тем более когда эта красота сопряжена со столь серьезными опасностями, — слишком дорогостоящее удовольствие. Проблема в том, что, кроме наиболее решительных ультразападников типа В.И. Новодворской, чье влияние на общественное мнение недостаточно сильно, к одностороннему отказу от средств сдерживания мало кто в России готов, а после прошлогодних гуманитарных бомбардировок Сербии, таких средств не имевшей, готовых к отказу стало еще меньше.
Но если ядерное сдерживание признается необходимой частью российской политики, вероятно, следовало бы, как минимум, попытаться что-то понять в логике тех, кто это сдерживание осуществляет. В нашем же случае не было не только попыток понять, не было даже и представления о том, что такие попытки могут быть для чего-то полезны. Военных загодя и безусловно объявили людоедами, раздался крик: «Предали, продали etc.» (как если бы у военных моряков, чьи товарищи лежали на морском дне, сердце обливалось кровью в наименьшей степени — не то, что у выросших в морском кубрике пропагандистах «Медиа-моста») — и так далее по-общечеловечески.
Конечно, можно и так. Можно исходить из презумпции абсолютной виновности военных. Все можно, кроме одного — кроме того, чтобы рассчитывать после этого на их эффективную и надежную защиту. Повторимся: если ядерное сдерживание наших уважаемых иностранных друзей необходимо, надо по крайней мере научиться по-человечески разговаривать со своими военными. Если в таком сдерживании нет нужды, тогда нужно об этом прямо и открыто сказать. Нынешняя истерика отличалась чрезмерным желанием и рыбку съесть, и на елку взлезть.
ОБРАЗ ВРАГА
В славную пору горбачевской перестройки много говорили о необходимости признания общечеловеческих ценностей и отказе от образа врага. Отказ вскоре произошел — в той же Америке перестали видеть не только реального, но даже и потенциального неприятеля. Широко распространилась вера в то, что рождественская стихира «На земле мир, и в человецех благоволенье» отныне является реальностью. К сожалению, от образа врага не удалось отказаться в другом, более глубинном смысле. Не удалось отказаться от внутреннего убеждения в том, что всякая беда обязательно имеет своего непосредственного виновника, которого необходимо уличить, затравить, засадить etc. Представление о том, что всегда были, есть и будут обстоятельства неодолимой силы и особо несчастные — будто нарочно по заказу — стечения таких обстоятельств, так и осталось чуждым сознанию. «Всякая беда имеет автора» — эта вера, побуждающая к поиску врага, осталась господствующей. Усвоить смысл морского выражения «идеальный шторм» — когда все стихии, как специально, соединяются в своем разрушительном действии — оказалось не под силу. Море более не воспринимается как всесильный «древний душегубец» — душегубцами обязаны быть конкретные физические лица. Как то и положено в архаическом (хотя и проникнутом общечеловеческими ценностями) обществе, ответственным за «идеальный шторм» оказался вождь племени — В.В. Путин.
ПЛАНЕТА ГОЛЛИВУД
При знакомстве с эмоциональными истериками в СМИ все время возникал невольный вопрос: «Да отчего же они с таким апломбом судят о тончайших особенностях подводной техники и сразу, и немедля выносят обоснованный (и заранее составленный) приговор? Откуда столь глубокие знания в проблеме, перед которой, не в пример журналистам, зачастую пасовали и подводники с многолетним опытом?» Вопрос неосновательный, ибо власти с флотскими были осуждаемы не за прегрешения против сложных и журналистам, конечно же, неведомых законов мореплавания, а против прекрасно ведомых и журналистам, и телезрителям вообще законов голливудского триллера. Законы эти общеизвестны: технологическая катастрофа, власти, думающие только о себе, самоотверженный герой-дилетант, правдолюбиво разоблачающая пресса, нагнетание страстей, сплошной саспенс, затем обязательный хеппи-энд и поцелуй в диафрагму. Власть, флотское командование, морская стихия, лично В.В. Путин настолько не понимали и не желали понимать, что они обязаны добросовестно играть по законам триллера и обеспечить необходимый поцелуй в диафрагму, что всякий честный представитель шоу-медиа-бизнеса, считающий реальный мир лишь удобным материалом для медийных мероприятий, не мог не испытывать справедливого негодования.
«И ВЕЧНУЮ ПАМЯТЬ ПРОПЕЛИ ГЕРОЯМ В ПУЧИНЕ МОРСКОЙ»
Так политический кризис обратился не только в «идеальный шторм», где все мыслимые и немыслимые несчастные обстоятельства — социальные, политические, природные, ментальные — собрались воедино, обернувшись бедой общенационального масштаба; не только в самую ожесточенную из известных нам доселе информационных войн, самую ожесточенную, ибо вели ее не только прожженные наемные ландскнехты, но и искренние люди. Он обратился еще и в схватку между традиционным сознанием, могущим понять трагизм бытия —
...И чайки туда прилетели,
Кружась над предсмертной тоской,
И вечную память пропели
Героям в пучине морской.
В том сила России грядущей:
Герои бессмертны у ней.
Так миноносец живет «Стерегущий»
В сердцах всех российских людей,
— и новейшим постиндустриально-голливудским сознанием, знающим в бытие лишь триллер-шоу. Кто победит — покажет будущее.
Максим СОКОЛОВ, обозреватель газеты «Известия»
специально для «Огонька»