«Блю-ю-у-у кана-а-ари-и...» Песенка
МОЕГО ЖУКА СШИБЛО МЯЧОМ
В этом номере мы решили провести хилую грань между жизнью и искусством. Я по этому поводу вспомнил историю.
Дело было при советской власти. Мы с Полуниным были моложе и лучше, кажется. Что касаемо сына моего, в данный момент эдакого сумоиста, был он величиной с кроссовку фирмы «Найк». Он был мал и глуп. Он первый раз пошел на зрелище. Туда повел его я, отец.
В саду Центрального дома тогда Советской армии гастролировали в то лето «Лицедеи» во главе с Полуниным, еще никаким боком не подданным Британской империи. Мне хотелось (да и сейчас хочется), чтобы сын мною гордился. Хоть по какой-нибудь причине.
Вообразите: на центральной аллее сада моему Жуку сам Полунин — «Блю-ю-у-у кана-а-ари-и», «Низзя», «Титиктива» — пожал то, что позволительно, при большой натяжке, назвать рукой. После чего посадил нас в первый ряд и ушел работать.
...........................................
...........................................
...........................................
Друг-читатель! Впиши поверх этих точек то, что смеешь, про «Лицедеев»! Я не смею. Полунин — гений. Роберт, лидер «Лицедеев», оставшихся в Питере после того, как Полунин стал гением, — тоже гений. То, что делают «Лицедеи» в отдельности от Полунина, равно как и то, чем занимается в Лондоне в последние годы Слава, — гениально.
Гений — дух добра. Или зла. Ненужное вычеркните — но этим все сказано...
А я тебе, читатель, хотел рассказать, как в саду Центрального дома Советской армии, в конце спектакля, когда мы все были мокрые, — какой зритель Асисяя не выжимал после спектакля носовой платок и трусы? — на моего Жука посыпались мячи. Наименьший был величиной с него, самый большой — метра три, может все четыре, в поперечнике. То был катарсис. И мой Жук заплакал...
Полунин-Асисяй всю дорогу решает, в общем, ту же самую задачу, что и Власть. А именно: «Чем бы человека добить?» Полунин считает своим учителем Хармса — главного мизантропа русской культуры. Случай Полунина и его актерско-клоунской школы — сравнимой со школой Мейерхольда — штучный в практике мирового сценического искусства. Люди показывают нам ГУЛАГ без морщин поперек лба и заламывания рук. Люди нам доказывают: ГУЛАГ — мультивитамин, аналог американских пилюль «Центрум». Там — все тридцать три элемента.
Вот почему в начале 80-х Полунин так любил надувной телефон.
Я не знаю, как «Лицедеи», но сам я видел такой телефон в действии.
Душераздирающее, скажу вам честно, зрелище. Платка при мне носового не было, но штаны потом я долго выжимал...
Школа Полунина работает на грани — мало сказать фола — добра и зла. Сказать, по какую сторону мы находимся, «низзя». Происходящее с нами на этих спектаклях — «титиктива». Нам показывают, как человек чистит, снаружи и изнутри, висящий на рогульке пиджак — и падает в обморок от собственной руки, торчащей из рукава. Нам кричат, как на учениях по гражданской обороне, страшное слово «Низзя!». Нас бьют по голове надувными кувалдами, бегают по нашим телам, поливают пеной из огнетушителей, засыпают снегом, заваливают мячами: «Слабо?»
Нам не слабо. Мы готовы. Прям щас!..
Представление завершалось. Народ валялся в изнеможении. Вдруг из-под колосников сцены посыпались мячи — прямо в партер.
Асисяй помахал мне и Жуку своей махровой рукавицей, гордый отец подсадил малютку на сцену... Жук стоял с улыбкой деревенского дурачка посреди раздрая, дебоша и хованщины... в этот момент ему по башке и залепило надувным, три метра в поперечнике, мячом.
И Жука снесло со сцены...
К чему я вспоминаю?
К тому, что надо чуять границу между жизнью и лицедейством.
Полунин давно мечтает сыграть Шута в «Короле Лире». Понимаю Полунина.
Полунин и его питомцы, коих расплодилось по всей Руси Великой, Малой и Белой множество, — нас оберегают от преступления. Преступания границы. Мы, ребята, что-то часто стали вылезать за свои границы. Мы лезем туда, где живут Лир и его Шут. Это чревато.
Давайте просто посидим в первом ряду партера. Посмотрим на происходящее на сцене. Поморщимся: «Фи...» либо хлопнем себя по ляжкам: «Это про меня!» Поищем аналогий. Найдем десять различий.
Но мячом, три метра в поперечнике, по башке... больно.
Михаил ПОЗДНЯЕВ