Однажды, в начале 80-х, в Северной Атлантике, в шторм, я крутил ручки настройки приемника и коснулся стрелкой волны «Радио Свобода».
Читали что-то о черном рынке в России. Тон был прокурорский. Некто ставил в угол исторический порядок и неспешно бил его в кровь по морде. «Вся советская система, начиная от высокомерного правительства и кончая учеными-атомщиками и поэтами-песенниками, живет за счет сельской семьи...» Мелькнула мысль: уж не я ли это написал? Но если мысли были мои, стиль — совсем не мой... Тут, закончив чтение, диктор объявил: «Вы слушали главы из книги «Технология черного рынка, или Крестьянское искусство голодать», выпущенной в советском самиздате Львом Тимофеевым...» Господи! Да это же Лева, мой старый товарищ и коллега по журналу «Молодой коммунист»! Несколько лет назад мы с ним обсуждали вот эти самые темы в отпуске, в Кобулети. Человек, у которого мы снимали угол, держался на плаву тем, что, работая заливщиком железнодорожных цистерн, отливал горючее «на
Что происходит? Кто виноват? Что делать?
ИЗ ТЕНИ В ТЕНЬ ПЕРЕЛЕТАЯ
«С теневой экономикой бороться не надо! Ее надо сделать легальной!» — считает знаменитый диссидент, а ныне директор Центра по изучению нелегальной экономической деятельности
БОЙ С ТЕНЬЮ
— Ты немножко перепутал. «Натура», с которой я писал, — на севере, в русской деревне. Я в деревне еще в детстве оказался: эвакуация в годы войны; потом ездил к деду: как старый коммунист, он был послан в Подмосковье «на укрепление»... Ну а взрослого в деревню просто тянуло, работая журналистом, выбирал для командировок сельские адреса. Дом купил себе в далекой рязанской деревне... Ну и, конечно, русский язык!.. Его музыка и пластика способны вызвать восторг... Так вот, пользуясь деревенскими удовольствиями, я никак не мог себе объяснить, почему экономическая жизнь крестьянина имеет два лица. Приусадебное хозяйство, где все цвело и плодоносило, и тут же, за плетнем, — колхозные поля, почти напрочь загубленные сорняками. Шизофренический пейзаж нуждался в истолковании. Точно помню,
1 января 1977 года я сел за стол и стал писать «Технологию...».
Писал, написал... а потом как-то ночью стоял на автобусной остановке у нас, в Теплом Стане, на улице Академика Варги, один — и вдруг понял, что вырвался из этого загона мысли, что я свободен. Я им врезал!.. От радости даже стал боксировать со своей тенью, бил ее кулаками, воображая, что это они, и уже точно знал: удар, который я им нанес, в цель попадет ...
— И попал. В этой книге советский черный рынок был тобой представлен как несущая часть социализма. Данная теория казалась мне тогда перебором. Тебя посадили, причем уже при Горбачеве, потом амнистировали. Сегодня на твоей стороне сам ход событий в России...
— Перестройка меня простила, но не примирила с порядком вещей... Горбачев заявил о преобразовании административно-командной системы в свободную рыночную экономику, в гражданское общество, во что-то еще. Эти три слова — «административно-командная система» — заставили меня снова вернуться за письменный стол.
Дело в том, что никакой административно-командной системы в Советском Союзе не было...
ПРЕЛЕСТИ ЖИЗНИ В ТЕНИ
— Ты меня снова шокируешь, как четверть века назад в Кобулети! Что значит «не было»?
— Преобразованиям, перестройке, переделу подверглось в последнее десятилетие нечто совершенно иное. Внешнюю скорлупу явления мы принимаем за его ядро. Под этой доктринальной скорлупой при коммунистическом режиме существовала обыденная жизнь, где первенствовал частный интерес человека. Получив в свои руки тот или иной кусок общественной собственности, человек имел возможность подумать о себе. Тракторист на колхозном тракторе за бутылку вспахивал огород соседу, лесник за ту же бутылку отгружал хорошему человеку машину дров, министр назначал на должность того, о ком его попросили.
Это была не административно-командная система. Это был огромный нелегальный рынок!
— Рынок краденого?
— Нет. Потому что сначала у людей отобрали частную собственность, а потом они себе возвращали ее незначительную часть.
— Итак, ты вернулся за письменный стол. И — в отличие от многих диссидентов, потерявших себя, — снова занялся публицистикой.
— И понял, что публицистика сегодня — совсем не продуктивный жанр. Это род творчества, близкий поэзии. В известном смысле публицист — спекулянт. Он заставляет читателя поверить в некую рациональную истину при помощи эмоциональных средств. Я понял, что надо говорить на языке профессиональной науки.
Я написал статью для серьезного научного журнала. Называется она «Общественный договор на условиях «ноль прав собственности» и теневой порядок» — содержание целиком в заглавии. Всякий договор с обществом, с любой политической силой, в основе которого лежит отрицание права частной собственности, неизбежно обернется построением всеобъемлющего теневого порядка. Когда сегодня говорят, что перестройка дала невиданный толчок коррупции, я не могу согласиться. Просто в эпоху гласности всем стало видно то всеобъемлющее воровство, которое было характерно для коммунистической системы.
— Почему только для коммунистической? Всем памятен ответ Карамзина на вопрос, что происходит в России: «Воруют». Что там Карамзин — из куда более глубоких колодцев русской истории о воровстве на Руси кричат в своих путевых заметках Олеарий и фон Герберштейн.
— Не перегибай! Во-первых, эти двое писали о вполне определенной группе населения — московских купцах. Во-вторых, вороватость купцов князя Василия и царя Михаила Федоровича объяснялась, как и сейчас, вороватостью власти. За право торговать подьячие требовали взяток, и бедный купец, чтобы выжить, прибегал к аморальному правилу: «Не обманешь — не продашь».
ТЕНЕВАЯ СТОРОНА МОРАЛИ
— Здесь немало противоречивого. С одной стороны, люди видят, что в стремлении к наживе человек может не задумываясь покушаться на интересы, даже на жизнь собратьев. С другой стороны... ну, скажем, Адам Смит, именуемый «отцом современной экономики», той самой, которая у многих под большим подозрением в смысле нравственности, был профессором моральной философии.
— Противоречие ложное. Адам Смит как раз потому и стал «отцом», что хорошо разбирался в вопросах этики. Он понял, что экономическое поведение наиболее этично. Что касается обычая сталкивать лбами этику и экономику, то это забава недалеких умов. Если на базар придет проповедник и обратится к торгующей общественности с предложением продавать свои товары хотя бы на рубль дешевле, я заподозрю, что он нанят конкурентами с целью нанести здешней торговле какой-то ущерб.
Адам Смит потому и великий этик, а не только великий экономист, что показал: рынок — самый совершенный механизм всеобщего примирения. Он дает возможность каждому предъявить свои интересы, сравнить их с интересами других и в конечном счете создать систему, где все индивидуальные ставки на выгоду максимально учтены. Можно ли такой механизм противопоставить нравственности?
— Ты легко и быстро примирил экономику с этикой с помощью Адама Смита. Мне интересно, как ты поступишь с национальным началом? О вечной исторической неготовности России к капитализму широко говорят и в элитах, и среди обывателей.
— В восемьдесят седьмом году, в лагере, мы с друзьями ожесточенно спорили о том, примет ли Россия капитализм. Выглядело смешно: вокруг вышки, и «попки» на них с автоматами, а несколько зеков, сгорбившихся в курилке, спорят чуть не до мордобоя о том, может ли русский человек в конечном счете быть человеком экономическим.
Как раз подоспел чей-то опрос на совершенно крамольную тему: как советские люди относятся к введению частной собственности? 80 процентов высказались против, 20 — за. Тогда вторая скромная цифра казалась мне преувеличенной. Сегодня против меньше 20 процентов населения...
В своем экономическом качестве мы никакие не особенные. В какие экономические условия попадем, так и будем себя вести. Правила поведения на рынке определяются только понятиями «выгодно» и «невыгодно». Только на рынке, а не на воровской сходке, не в драке, где пыряют ножом. Если выгодно пырнуть ножом — это не рынок.
В научной дисциплине, которая называется «Теория игр и экономическое поведение», есть одно важное понятие: «игра с положительной суммой». Экономика потому нравственна, что это игра с положительной суммой. Здесь всегда выигрывают и производитель, и продавец, и потребитель. Но вот что совсем интересно. Теневая экономика — тоже игра с положительной суммой. Когда ты даешь гаишнику, который тебя остановил, сто рублей, это не потому, что он у тебя взятку прямо вымогает. Ты даешь ему потому, что дать выгодно, вы оба в прибыли. В убытке оказывается лишь государство. Оно, неразумное, так устроило эту систему, что мое нарушение электронный прибор не засекает и не присылает мне штраф на дом, а отправляет на дорогу несчастного человека в форме, зарплата которого не позволяет ему содержать семью.
ВСЯ РАДУГА ТЕНИ
— Недавно вышла твоя новая книга «Институциональная коррупция. Очерки теории». На фоне таких вершин научной терминологии слово «тень» звучит простодушно. Это русская метафора?
— Ты словно поймал меня за руку: хочу написать статью, в которой попытаюсь объяснить разницу между понятиями «неформальная экономика» и «теневая экономика». Всего же накопилось до тридцати синонимов к слову «теневая», пришедших к нам в основном из английского. Но синоним — совпадение не всегда полное. Оттенки слов подлежат объяснению. В маленькой разнице значений иногда скрываются миры. В России в отличие от Запада в теневые отношения привносятся вещи вполне законные. На Западе же неформальная экономика может начинаться как частная инициатива. Например, человек стал возить пассажиров на маленьком автобусе, нигде не регистрируя рейсы, и это называется неформальной экономикой: он не платит налоги. Но со временем владелец автобуса формализует свой бизнес: зарегистрирует его, начнет платить налоги. В России шофер будет возить пассажиров на государственном автобусе, он как бы отнимет свою долю из государственных прав и возможностей и вынесет ее на теневой рынок. Не потому, что наш шофер менее нравственный. Просто у нашего шофера никогда не было возможности купить собственный автобус.
— Мы с тобой окопали интересующее нас явление, кажется, со всех сторон. Что с ним делать — вырывать с корнем?
— Ни в коем случае! Узаконить! Сделать теневую экономику легальной, создать такие условия, чтобы человеку было работать в теневой сфере ни к чему. Прежде всего отрегулировать налоги. Что такое теневая экономика? Такая экономика, где не платят налоги. Невыгодно.
— Разве могут существовать налоги, которые выгодно платить?
— Конечно. К примеру, человек, который тратит огромные деньги на свою безопасность. Нанимает дорогую охрану, платит бандитам, а то и коррумпированной милиции за «крышу». Когда человек будет уверен, что эти же деньги он может отдать в качестве налога государству, а последнее обеспечит ему безопасность, я думаю, он внесет налоги с огромной радостью. Это выгоднее.
— Правильные налоги — мощнейший рычаг реформ. А как насчет амнистии теневых капиталов?
— Это не вопрос экономической стратегии, но следствие обстоятельств криминала. Здоровой части общества надо искать с «теневиками» поводов для сотрудничества, а не для войны. Несмотря на то что с нравственной точки зрения у меня есть сомнения, я все-таки терпимо смотрю на то, как, по моим догадкам, вчерашние бандиты становятся респектабельными бизнесменами.
Я живу в подмосковном поселке в Солнцевском районе, где многие особняки принадлежат людям, которые, по общему мнению, разбогатели не самым честным путем. Но я смотрю, как они все более и более обуржуазиваются, приобретают вид респектабельных дельцов. С соседями корректны, жены скромны, дети ухожены, гуляют с гувернантками. Их гости — знаменитые и уважаемые в российском искусстве люди. Объявить этому самоузаконившемуся миру войну может только завистник.
В ТЕНИ, КАК НА СВЕТУ
— В США в конце XIX века люди с двойной моралью и шестизарядными кольтами ушли в историю, но их предприимчивость осталась первой инвестицией в богатство будущей Америки. Наши беды утрясаются?
— Да, и окончательно утрясутся на нашем еще с тобой веку.
— Ты убеждал, я убеждался. Но знаешь ли ты, что об «институциональной коррупции» думают те, кому вперенапряг эти слова произнести? И что думает «население в целом»?
— Опять возвращаешь меня от науки к моей биографии? Три года назад я пришел к своему старому знакомому, ректору РГГУ Юрию Николаевичу Афанасьеву и с его помощью организовал сначала лабораторию, а потом и Центр по изучению нелегальной экономической деятельности. Фонд Макартуров предоставил нам грант на исследование поистине необъятной темы: «Влияние теневой экономики, коррупции и бизнеса на социальную структуру общества и принятие политических решений в России». В сотрудничестве с известным профессором-политологом Игорем Клямкиным мы провели изучение орбит, которые до сих пор не были затронуты научным вниманием. Теневая экономика на селе, в сфере услуг, в правоохранительных органах, в образовании, в медицине, в церкви, в среде чиновничества. Мы провели огромный всероссийский опрос. Для специалиста понятно, что 35 вопросов, которые мы задали тысячам респондентов, — такой массив материала! Но мы его обработали. На выходе книга «Теневая Россия».
Ты спрашиваешь, знаю ли я, что думают обо всем этом бизнесмены и население в целом? Я знаю больше — что думают о себе и происходящем в экономике России начальники и рядовые обыватели, горожане и селяне, молодые и пожилые, коммунисты и демократы, те, кто хочет заняться бизнесом и кто успел погореть.
— В двух словах: чего же все они хотят?
— В трех словах: свободы и порядка.
— Они согласны сыграть в игру с положительной суммой?
— Да. Кажется, я выиграл давний спор в лагерной курилке...
|