РАЗВОД ОПРЕДЕЛИЛ МОЮ ЖИЗНЬ

Людмила УЛИЦКАЯ о мужском / женском

РАЗВОД ОПРЕДЕЛИЛ МОЮ ЖИЗНЬ

Людмила Улицкая по образованию биолог-генетик, что никак не помешало ей стать известной писательницей. В отличие от большинства людей она все знает про икс, игрек, хромосомы и клетки ДНК, поэтому свою жизнь и жизнь своих героев постигает не только эмоциями, но и логикой знаний природы человека. Автор любит и свою «Сонечку», и «Бедных родственников», и «Медею» с ее детьми, но ему лучше знать, что им надо делать в предлагаемых обстоятельствах, даже если это кому-то из читателей и не очень нравится. Говорит, что писала всегда, но печататься начала в зрелом возрасте. Ее книги переведены на 17 языков

— Вы учились на биофаке и были знакомы с законами человеческой природы, наверное, серьезнее относились и к первой любви, и к браку, чем ваши ровесники. Во всяком случае, меньше совершали ошибок. Я права?

— Да нет, все было, как у всех. У биологов все происходит, как у остального человечества, а также, как у бабочек, птичек и собачек. Первый брак был студенческий, по большой любви. И это была очень смешная история, потому что до брака у меня был молодой человек, с которым мы встречались два года. Он был очень милый, и надо сказать, что у меня осталась о нем самая благодарная память. Сейчас он в эмиграции, но тем не менее каждый год в день моего рождения он звонит и поздравляет меня. Он в некотором смысле был моей женской удачей — удачным началом моей женской жизни во многих отношениях. Но был он очень неуверен в себе, относился ко мне с преувеличенным пиететом и поэтому всегда мне говорил: «Нет, я тебе не подхожу, тебе нужен другой человек», и называл имя — Юра Тайц. А Юра был прежде его одноклассником — рыжий смешной парень, и учился хорошо, и мастером спорта по боксу был, а к тому времени учился в физтехе. Он был из благополучной профессорской семьи, и у него, наверное, первого были джинсы, в которых он щеголял по улице Горького.

И так как мой молодой человек два года подряд твердил мне, что мне нужен Юра Тайц, то когда два года спустя мы случайно познакомились с ним на коктебельском пляже, я была абсолютно готова к тому, что мне нужен именно Юра Тайц. И это немедленно произошло. Я действительно вышла за него замуж, и мы прожили пять лет.

— Это был счастливый брак?

— Это был настоящий студенческий брак, то есть мы вовсе не были друг другу мужем и женой, и у нас не было тех проблем, которые встают перед взрослыми людьми, живущими вместе. И хотя квартирка своя появилась, мы продолжали оставаться родительскими детьми из благополучных семей. И брак наш распался. Распался, потому что мы не понимали, что такое брак. И хотя мы друг друга любили, главным камнем преткновения были выяснения наших взаимоотношений: кто главней, кто правей. Как вы понимаете, это не самая плодотворная установка в браке.

Сейчас я думаю, что этот брак вовсе не был случайным. Мы были всегда друг другу интересны, и на каком-то другом повороте событий, в другое время жизни мы, возможно, могли бы очень хорошо существовать рядом друг с другом. Но тем не менее мы расстались, а через какое-то время стали общаться по-дружески, с большой симпатией.

Он умер молодым. Еще за день до его смерти я была у него в больнице. Это была для меня большая потеря. И этот брак никак нельзя назвать неудачным — он просто не был браком. Не успел стать браком — так сложилась жизнь. Это не тот случай, когда говорят «не сошлись характерами» или приводят какие-то обычные аргументы при разводе. Но на самом деле мы оба были незрелыми людьми.

— Брак, который распался, уберег вас от дальнейших ошибок?

— Трудно сказать... Уроки ведь не извлекаются так непосредственно, во всяком случае, у меня. Большинство все-таки повторяют одни и те же ошибки, к сожалению. Но про себя я должна сказать, что с удивительным упорством и тупостью повторяю в жизни одни и те же ошибки, заранее зная, что меня ждет. Опыт тем не менее все же приобретается.

У меня была замечательная мама — это тоже хорошее начало жизни — добрая, доброжелательная и внутренне свободный человек. Мы с ней очень дружили, и она мне, пятнадцатилетней, говорила: «Люсь, вот ты сделаешь так, и из этого последует то-то и то-то...» Я отвечала: «Мамочка, ты совершенно права, но дело в том, что если я сделаю так, как ты говоришь, то это буду не я, а ты. Я должна совершить свои ошибки». Я знала, что мама права, но тем не менее для меня было совершенно очевидно, что иначе я поступить не могу.

— Вы что же, отрицаете влияние человеческого опыта?

— Нет, опыт существует, люди с годами мудреют. Но что касается ошибок — есть в этом какая-то восхитительная точка: почему мы совершаем одни и те же ошибки неоднократно, спотыкаясь на одном и том же месте, совершенно не будучи идиотами и прекрасно понимая, что мы совершаем ошибки? Очевидно, чтобы перестать делать эту ошибку, надо, чтобы изменилась твоя личность, природа. Она и меняется на самом деле, но гораздо медленнее и труднее, чем хотелось бы. А иногда, впрочем, и вовсе не меняется.

— Ваши последующие влюбленности и браки — это был поиск абсолюта или идеала?

— Нет, пожалуй, темы идеала никогда не было. Другое дело, что есть, по-видимому, категория мужчин, которые мне могут понравиться, и есть категория мужчин, которые вообще никогда не могут мне понравиться. Ну, скажем, вот яркий пример человека, который никогда не мог бы мне понравиться. Я оказалась в доме у своей подруги — это было одинокое время свободы, момент пустоты, и пришел к ней в это время человек с компанией. Человек этот был знаменит и вообще блестящий во всех отношениях. Он, что называется, положил на меня глаз и начал выступать. Это был абсолютно мой секс-тип — рыжеватый, некрасивый, умный, обаятельный, — и он начал меня охмурять. Это был вечер одного актера. Он занял площадку и начал рассказывать истории, которые все были безумно смешные — понятно было, что он рассказывает их в сотый раз, так хорошо была отрежиссирована эта пластинка. И по мере того, как он развивал тему, он нравился мне все меньше и меньше, а все больше и больше мне нравился мальчик, с которым он пришел и который сидел в углу бессловесным статистом.

Продолжение этого вечера было довольно забавно. Тот человек поехал меня провожать, напросившись в дом. Я сказала, что чай я ему дам, после чего он может быть свободен. Но когда он понял, что мое намерение отправить его восвояси абсолютно серьезно и тут нет и тени кокетства, он совершил поступок, который убедил меня, что этот человек — антигерой. Он попросил разрешения позвонить в другой город — этот человек был из одной республики, и он позвонил с моего телефона в три часа ночи жене и минут 20 разговаривал с ней на прекрасном, не знакомом мне языке. Это было мщение в чистом виде. Я, конечно, дико разозлилась, но одновременно мне было очень смешно, потому что уж слишком простенько все было разыграно.

Во всяком случае, мой антигерой — тот, кто начинает выступать за столом, — у него нет шансов мне понравиться.

— Станислав Ежи Лец не без ехидства заметил: «Настоящий мужчина виден, даже если он голый». Ваш антигерой тоже по-своему обнажился, показав ту часть себя, которая казалась ему неотразимой. Так бывает не только с мужчинами, но и с женщинами. Все же ваш следующий мужчина или следующий брак — это уже было вполне сознательное действо?

— Трудно сказать. В моей жизни так получалось, что просыпаешься утром в один прекрасный день и обнаруживаешь, что давно замужем. Также обнаруживается вдруг, что брака больше нет. Со вторым мужем мы прожили вместе десять лет, и у нас вполне человеческие отношения, мы любим наших детей, мы родители нашим выросшим детям, и многие их проблемы нам приходится решать совместно и по сей день. Мы не разошлись внезапно, это тянулось года два, разводиться было трудно — дети были еще маленькими.

— Причина развода, должно быть, была основательной?

— Да, я влюбилась. И я не отношусь к породе женщин, которые могут совмещать мужа и любовника. Адюльтер для меня совершенно исключен. Хорошо это или плохо — я не могу с уверенностью сказать. Просто это мое устройство. У меня есть знакомая пара, они намного старше меня — у них очень интересный брак. Условием их брачного соглашения была сексуальная свобода, которой очень широко и полно пользовалась жена и которой, по-моему, вовсе не пользовался муж — он обожал свою жену, и эта свобода была для него скорее теоретической, или он пользовался ею весьма ограниченно. Вы знаете, это был очень хороший брак. Поэтому я должна сказать, что у меня совсем нет уверенности, что есть один фасон очень хорошего брака, а все остальные плохие или неправильные.

Но для меня это абсолютно неприемлемо. И так как я считала себя виноватой, то рвалась к разводу, считая, что брак закончился. Это тоже довольно загадочное состояние, когда наступает момент, что брака больше нет. Есть отношения, есть совместное хозяйство и даже добрые отношения, но брака нет больше. Это довольно загадочная вещь.

— У вас было двое маленьких детей, и наверное, причин для развода было не меньше, чем причин остаться в браке. Или я не права?

— Надо сказать, что развод с Мишей — отцом моих детей — был одним из самых сильных поступков в моей жизни. Этот поступок был против всех соображений, какие только могут быть. Дети были маленькие. Мы были два вполне взрослых интеллигентных человека, которые могли понять положение, в которое попал партнер, и старались выйти из положения достойным образом. Но оказалось, что это дико тяжело, очень трудно жить под одной крышей двум чужим людям, не состоящим в браке, особенно когда у каждого есть какой-то свой интерес за пределами дома.

Вообще это была чрезвычайно важная точка моей жизни. Все дело в том, что к этому времени у меня не было специальности. Когда я выходила замуж, мы работали в одной лаборатории. Потом я осталась без работы, и в это время тяжело заболела мама — у нее был рак, и она вскоре умерла, а я уже после ее смерти родила Алешу, а через три с половиной года — Петю. Я девять лет не работала, а муж к тому времени стал уже доктором наук. Собственно говоря, это весь наш брак. И к тому времени, когда мы разошлись, я не работала. Вот ситуация. Я не только потеряла к тому времени профессию, я безнадежно упустила время.

Кроме того, за десять лет нашего брака принципиально изменился характер наших отношений. Поначалу я была главной, умной, замечательной женой. За девять лет, которые я сидела дома и растила детей, я стала домохозяйкой, как полагал мой муж. И все его поведение было построено на том, что он процветающий ученый, а я — домохозяйка. Это была его семейная модель — она была и в его родительском доме, и он удачно примерил ее ко мне. А я это понимала и слегка улыбалась — я знала, что Богом мне было отпущено не меньше, чем ему.

Вообще, если говорить об истинной причине разрушения этого брака, она лежит там. Если бы тогда не разошлась, то я, наверное, по сей день оставалась бы в умных домработницах, униженных, при муже, который позволяет себе все, с предоставленным мне правом заниматься хозяйством, как мне угодно, с выдачей денег на расходы. Мы можем, конечно, ошибаться в своих прогнозах, но в той точке, в которой я разводилась, передо мной был человек-мачо. Он совершенно перестал мне нравиться в том смысле, о котором я уже говорила, вот сидит человек во главе стола и произносит шутки, часто весьма остроумные.

Развод был сильным поступком, он определил мою жизнь. Не в меньшей мере ее определил мой третий муж — он человек необычайной творческой энергии. Равенство наших отношений было нашим знаком. Если бы его не было рядом, я бы не посмела того, чего посмела. Он очень рассвободил меня внутренне. И вот это ощущение, что я могу многое, рождено от общения с ним. Я ему чрезвычайно благодарна, потому что он сыграл огромную роль в моей жизни, в некотором смысле и как учитель. Он старше меня на десять лет, но не в этом дело, а в некоторой формуле отношения к жизни. Он человек, который умеет стоять над бытом. У него есть чему поучиться. Но, несмотря на это, у нас был очень тяжелый роман. Обычно романы такого свойства не кончаются браком. Но так получилось, что мы в конце концов поженились. Это был трудный путь, мы очень изменились, мы прошли сквозь друг друга весьма основательно и вышли в каком-то смысле совсем другими людьми. Мне интересен каждый день, мне интересно, как этот человек говорит, думает, движется в пространстве, не говоря уже о том, как он работает, — это очень важный кусок нашей жизни. Наша жизнь совместна в полном смысле этого слова.

— Но я помню, Люся, как встретила вас после развода — один ребенок сидел рядом, другой висел на вас, и вы признались мне, что давно ждали этого развода, а теперь находитесь в некоторой растерянности.

— Когда вы меня встретили в растерянности, вопрос «как жить?» стоял чрезвычайно остро. Но в растерянности я пребывала недолго. Было лето, я отправила детей в детский сад и начала устраиваться на работу. И хотя моя научная специализация за это время умерла, я знала, что могу пойти в лабораторию, стать к столу и делать анализы больным людям. Однако до этого дело не дошло, потому что поехала к подруге, которая в это время работала в Еврейском театре у Шерлинга художником. В гости к ней пришел сам Шерлинг — деятель искусства, а я тогда таких людей в глаза не видела. Мы сидели, пили чай, а он рассказывал о пьесе, которую он хочет поставить, но так никогда и не поставил — о еврейской истории, о Бар-Кохбе. Это была моя тема — я ее знала. Это смешно, но те годы, что я сидела с детьми, я очень много читала и в качестве домохозяйки сильно подняла свою культурную планку.

Шерлинг очень удивился, что я знаю это имя, — у него было впечатление, что только он один на свете знает эту историю.

Потрясенный моими познаниями, он немедленно пригласил меня в театр завлитом. Я отказалась, потому что это был чужой для меня огород — я все-таки биолог. Потом я подумала: ну, попробую, в конце концов интересный же поворот. Шерлинг позвонил мне через три дня и повторил предложение.

Я проработала в театре три года, и эти годы были исключительно важными. Потому что театр — потрясающее место для тех, кто в себе не уверен. В предлагаемых обстоятельствах — по Станиславскому — я играла завлита, и играла удачно. Это были годы моего ученичества — театр заменил мне гуманитарное образование, которого у меня не было, о чем я грущу. Но мое естественное образование не только не помешало, но оказалось чрезвычайно полезным. Дело в том, что университет научает не науке, а тому, как надо учиться. Умение учиться у меня было, и когда мне в театре говорили: «Надо написать статью», то сначала я плакала, потому что газет не читала — с детства у меня к этому было социальное отвращение, а потом шла в библиотеку, смотрела подшивки и видела, как это делается. Мне все не нравилось, все казалось плохо, но так плохо я тоже могла. Не могу сказать, что эту статью я написала лучше, чем все, что я читала, потому что советская формула — «да» и «нет» не говорите, черный с белым не берите», — конечно, работала и была мне отвратительна. И это причина того, что театр был моей советской службой. Я сознательно осталась вне коллектива. Я нормально контактирую с людьми, но плохо переношу ситуацию начальствования надо мной. Стерпеть могу, но испытываю при этом большой душевный скрежет. Если бы я не стала заниматься тем, чем занимаюсь теперь, то я бы шила на дому бюстгальтеры или делала какую-нибудь другую кустарную работу — придумала бы себе занятие, при котором минимально бы зависела от окружающих.

— Три мужа — это три отдельные жизни, прожитые вами. Можете ли вы, как женщина и как писатель, сделать какой-то глобальный вывод или дать определение роли мужчины в жизни, в семье?

— Эта тема намного интереснее, чем тема моих браков. Социальная жизнь нашей страны такова, что она очень способствует разрушению личности. Тема расчеловечивания человека, которая в последние 70 лет проходит как основная тема, в литературе блестяще отработана Петрушевской — здесь она была первопроходцем. Но это не моя тема. Но вот что происходит с людьми, в частности, с мужчинами в особенности, это меня волнует. Еще немножко, и нам с вами не о чем будет говорить — я имею в виду тему брака. Еще немножко, и нам не за кого будет выходить замуж. Еще немножко — и институт брака закончится как таковой. От бытового и обывательского взгляда по сторонам — а как живут мои подруги? — до попытки основательного анализа ответ один. Женщины строят жизнь. Мы смотрим ТВ, и в этом окне видим располневших мужчин, которые произносят фразы, фразы, фразы, а жизнь выстраивают бабы.

Во что сегодня превратился мужчина? Катастрофа, конечно, касается всех. Нельзя сказать, все женщины в большом порядке, а мужчины вырождаются. Но вырождение идет сегодня главным образом по мужской линии. Этому есть огромное количество причин.

Куда деваются мужчины, тут есть и биологический аспект этой темы. Известно, что девочек рождается обычно процента на два больше, чем мальчиков, и они лучше выживают. В детских колониях мальчиков намного больше, чем девочек. Детские преступления большей частью совершаются мальчиками, и потому из школьной среды уже начинает изыматься значительная часть поколения, которая никогда не вернется в общество — большая часть мальчиков после колонии попадает в тюрьму. Из тюрьмы они выходят негодными для того, чтобы быть мужьями, отцами, кормильцами семьи. Но для общества важнее не то, каковы мужчины, а то, сколько их.

Точно таким же образом изымаются из числа нормальных мужчин, способных к созиданию жизни, к воспитанию детей, к супружеству, молодые люди, которые идут в армию, — особенно те, кто проходит школу войны. Потому что это жестокая школа, которую они проходят, — неизлечимая травма на всю жизнь. Опыт, который приобретает мужчина, прошедший сегодня через войну, делает его негодным, неспособным выполнить миссию мужа, отца, кормильца и т.д. Вот это все чрезвычайно грустно. И потому фигура девушки, которая ищет себе мужа за границей, не так уж и комична — скорее трагична. Сама идея, желание устроить свою жизнь с нерусским мужчиной, который живет совершенно по другим законам и с которым у нее, может быть, не будет никаких точек соприкосновения, имеет под собой почву.

— Как вы предлагаете с этим бороться?

— Я совсем не певец борьбы. У меня роль примирителя. Один мой друг, математик, прочитав мою книгу «Медея и ее дети», сказал: «Ты знаешь, мне было так интересно, ты мне сообщила о женщине что-то такое, чего я не знал». Это меня очень обрадовало. Дело в том, что если я смогла сообщить 55-летнему мужчине что-то новое о женщине, что расширило его понимание женской природы, я очень рада. На самом деле мне бы хотелось, чтобы люди лучше понимали друг друга — мужчины женщин, а женщины мужчин.

Я не феминистка, я не выступаю за борьбу равноправия полов. В прошлом биолог, я отчетливее, чем обыватель, понимаю всю глубину различий, каждая клетка нашего тела отличается от каждой клетки мужского тела. Другое дело, что требуются усилия, чтобы понимать другого, находить общий язык, иначе мы окажемся в мире, где гомосексуальные семьи станут нормой, а детей будут производить в пробирках, что становится уже практикой сегодняшнего дня.

Сегодня в Америке лесбийская пара может иметь детей путем взаимной имплантации им яйцеклеток, оплодотворенных одним и тем же незначительным лицом мужского пола, чтобы их дети стали родственниками. Это будет сконструированная семья, где дети будут в родстве, которого на человеческом языке сегодня нет. Обе женщины будут матерями обоим детям; одна — генетически, вторая — биологически, а отец — генетически один и тот же. Не слабо, правда? И если мы, мужчины и женщины, не научимся понимать и уважать друг друга, то придем к этому замечательному эффекту. То есть мы уже к нему пришли. Мы уже стоим там. Кому нравится, может уже начинать там жить.

Мне эта ситуация не нравится. Я предпочитаю, чтобы у ребенка был папа с яйцами, а мама — с грудями. И пусть будут ссоры и семейные конфликты, которые закаляют человека, но пусть он будет способен создать свою семью. Я это предпочитаю.

Маргарита РЮРИКОВА