КАК Я ГОТОВИЛ ПРЕЗИДЕНТСКОЕ ПОСЛАНИЕ

КАК Я ГОТОВИЛ ПРЕЗИДЕНТСКОЕ ПОСЛАНИЕ

Глава из книги «НЕ ВЕРЮ!». Журнальный вариант.

Политикой я интересовался всегда, но никогда в ней не участвовал, хотя хорошо знаком со многими людьми, весьма авторитетными в этой области. Однако в 1997 году совершенно неожиданно мне довелось оказаться участником большого политического события.

Поскольку 1997 год стал уже историей, мой рассказ в какой-то мере можно назвать историческим. И, как во всяком историческом повествовании, начинать надо с описания политической ситуации в стране, которая тогда была очень непростой. В июле 1996 года Борис Николаевич Ельцин выиграл второй тур президентских выборов у Геннадия Зюганова, но тут же стало понятно, что президент болен и ему нужна серьезная операция на сердце. Операция была сделана, после чего Ельцин проходил курс реабилитации и несколько месяцев не появлялся в Кремле как официальное лицо. В марте 1997 года должен был состояться первый выход Президента «на люди» — выступление с президентским посланием перед депутатами обеих палат Федерального собрания, к подготовке которого я оказался причастен.

Наш театр был тогда на гастролях где-то далеко от Москвы, кажется, в Екатеринбурге. Шел спектакль, и буквально из-за кулис меня вызвали к телефону. Звонила директор театра и сообщала, что меня срочно просит прилететь в Москву глава администрации президента Анатолий Борисович Чубайс. Естественно, я был заинтригован. По возвращении в Москву я узнал от него, что идет очень серьезная подготовка к выступлению президента Ельцина с посланием Федеральному собранию, и что от того, насколько это выступление будет успешным, очень многое зависит. Именно поэтому к первому официальному появлению президента приковано внимание и «правых», и «левых». Я и сам понимал, что после долгого курса лечения и ропота коммунистов о том, что президент не в состоянии управлять страной, Ельцин, для того, чтобы сохранить реальное политическое влияние, должен произвести не просто хорошее, а очень хорошее впечатление. Это подтвердили в администрации президента и добавили, что Президентское послание было бы очень хорошо режиссерски обдумать и даже поставить. Со мной связался Леонид Яковлевич Гозман — человек, много лет занимающийся политической психологией, теоретик и практик демократического движения — и объяснил мне все более подробно.

Во-первых, существуют строгие правила касательно формата Президентского послания — это довольно обширный документ, в котором излагается программа жизни страны на год вперед.

Во-вторых, выступление президента с посланием Федеральному собранию должно быть проведено с полным соблюдением протокола.

Это значит, что на заседании присутствуют все члены правительства, депутаты обеих палат, дипломатический корпус и аккредитованные журналисты. То есть мероприятие получается более чем представительное. В соответствии с протоколом ровно в 11 часов на сцене появляются Борис Ельцин, Егор Строев и Геннадий Селезнев, проходят за стол, после чего председатель Совета Федерации объявляет о том, что президент России Борис Николаевич Ельцин зачитает послание Федеральному собранию, и президент направляется к трибуне. По окончании выступления президента депутаты могут обратиться к нему с вопросами, и для этого в зале обязательно должны быть установлены микрофоны.

Чего опасалась команда президента?

Во-первых, того, что Ельцин из-за слабости здоровья просто не выдержит «формата».

Во-вторых, выступление президента перед камерами всех ведущих телекомпаний — очень удобный случай для оппозиции продемонстрировать миру свою мощь и немощь президента, его неспособность управлять страной. Тогда заявления Зюганова и других оппонентов Ельцина о том, что Россией правит не законно избранный президент, а темные политические лошадки, уже не воспринимались бы как голословные. Проще говоря, это был великолепный повод спровоцировать политический скандал.

Собственно, «режиссурой» можно было попытаться этот скандал предотвратить.

В действии, которое должно было развернуться в Мраморном зале Большого Кремлевского дворца, существовали очевидные «слабые места», которые легко можно было использовать для срыва выступления президента. Например, ему могли просто не дать говорить, «захлопать». Тогда возникала опасность, что руководить залом начнет Геннадий Селезнев, а спикер тогда был очень сильно настроен против Ельцина. Опасность представляли также вопросы депутатов к президенту: если дать развернуться прениям, скандал почти неизбежен. По протоколу закрывать заседание должен был Селезнев, и он вполне мог оттянуть этот момент, чтобы вопросы Ельцину сыпались градом и недовольство депутатского корпуса становилось все более очевидным.

Нужно было организовать «выход» президента, дать ему возможность вовремя начать выступление, выдержать не протокольный, а укороченный формат речи, максимум 20 — 25 минут, причем не дать депутатам перебить его вопросами и не оставить возможности для прений.

Меня пригласили в Кремль. Не помню точную дату, но до выступления Ельцина оставалось еще несколько дней. В 9 часов было назначено совещание у Юрия Ярова, первого заместителя главы администрации президента. Почему-то я приехал впритык, в бюро пропусков у Спасских ворот как назло долго сличали фамилию и с подозрением разглядывали мой внешний вид. Костюмов я не ношу почти никогда, и в тот день, как обычно, был одет в свитер и какую-то куртку. В конце концов без двух минут девять я оказался в приемной Ярова и назвал свою фамилию секретарю. Секретарь тоже с недоумением воззрилась на мой свитер, но быстро спохватилась и заглянула в кабинет доложить. Тут же вышел сам Яров и пригласил меня войти. Войдя, я несколько обомлел: за столом сидело человек тридцать крупных мужчин в строгих костюмах или в военной форме. Настоящие государственные мужи! Захотелось скромно присесть где-нибудь в уголке, но стало понятно, что всех пригласили для знакомства именно со мной.

Юрий Яров объявил:

— Иосиф Леонидович Райхельгауз — режиссер.

Тут я заметил немой вопрос, возникший на лицах присутствующих, — очевидно, в Кремле нечасто сталкивались с представителями этой профессии.

— Режиссер посоветует, как лучше провести Президентское послание, а мы постараемся это исполнить.

Яров стал знакомить меня с присутствующими. Среди всех, кого он представил, выделялся один очень интересный человек, который оказался руководителем службы протокола администрации президента. Это был Владимир Николаевич Шевченко. В службе протокола он работал уже больше двадцати лет. Ни одному нормальному человеку не придет в голову, насколько детально разрабатывается каждое протокольное мероприятие и сколько существует писаных и неписаных правил: что должно стоять на столе во время приема или встречи руководителей, кто должен стоять за спиной, кто открывает и закрывает собрание. Словом, Шевченко был «режиссером» всех кремлевских постановок, а тут ему на подмогу прислали «коллегу». Впоследствии, когда мы подробно разговаривали в его кабинете, я подумал, что Шевченко мог бы с большим успехом выступать перед публикой — настолько интересно и артистично рассказывал он о тонкостях профессии.

Помимо начальника службы протокола я познакомился с начальником внешней охраны, начальником внутренней охраны, начальником хозяйственных служб, начальником электронной и компьютерной служб и еще очень многими начальниками. Я был поражен тем, сколько людей занято «жизнеобеспечением» президента и правительства, о существовании многих я даже не догадывался. Например, когда в один из перерывов мы с Леонидом Гозманом вышли на улицу — это был внутренний двор, доступ в который гуляющим по Кремлю запрещен, — я увидел человека, на согнутую правую руку которого была надета специальная перчатка с широким раструбом, и на этой перчатке сидел сокол. Оказалось, что в Кремлевском полку служат сокольники, и задача соколов отпугивать ворон. Вороны, как выяснилось, способны нанести нешуточный ущерб памятникам архитектуры: привлеченные блеском куполов кремлевских соборов, они садятся на них и, соскальзывая вниз, когтями сдирают тонкий слой золота. Устраивать пальбу по вредителям нельзя, поэтому, как только сокольник увидит в вышине ворону, он отпускает с руки сокола, и пернатые разбираются уже между собой. Я припомнил, что действительно ни разу не видел над Кремлем ворон.

Прежде всего нужно было осмотреть место, где будет проходить выступление президента.

Мы прошли в Мраморный зал Большого Кремлевского дворца, удивительно торжественный, отделанный серым мрамором, с огромными хрустальными люстрами. Как сказал Шевченко, в этом зале проходили все пленумы ЦК КПСС. Меня поразил мертвый, наглухо привинченный к полу, огромный стол на сцене. Размер стола определялся раз и навсегда установленным количеством членов политбюро ЦК КПСС, а соотношение места сидящего с центром, с креслом генерального секретаря, фактически говорило о его положении и его влиянии в высшем партийном руководстве, о его весомости. У стола уже стояли приготовленные три кресла — для президента и руководителей палат Федерального собрания. С правой стороны была небольшая дверь, из которой на сцену должен был выйти президент. Перед столом — трибуна. И вся эта замечательная декорация сделана из карельской березы. Я всегда очень любил дерево. И здесь, впечатленный красотой отделки этой трибуны, да еще представляя себе, сколько судьбоносных для страны решений было с нее провозглашено, невольно подошел и нежно провел по ней ладонью. Вокруг находилось некоторое количество мужчин в костюмах, и они очень внимательно следили за тем, что я делаю и говорю. Один из них, как потом оказалось начальник административно-хозяйственной службы, нервно на меня посмотрел, вскочил с места и, как бы оправдываясь, сказал: «Сейчас, сейчас!» Он решил, что я нашел на трибуне пыль, очень быстро проговорил что-то по своему мобильному телефону. Буквально через пару минут открылись двери центрального прохода и в зал вошли пять или шесть уборщиц. В это трудно поверить, но они шли строем и швабры держали так, как держат ружье! Это были пожилые женщины, и, очевидно, они провели в Кремле жизнь. Перемены их еще не коснулись. Так бывает на парадах, когда Кремлевский полк определяет места прохождения колонн: женщины шли строем, и через каждые пять-шесть рядов одна из них оставалась на своем участке и начинала протирать кресла.

Это было замечательно отрепетированное и многократно разыгрываемое действие. Старшая из женщин, не по возрасту, а, вероятно, по положению, прошла к трибуне и стала быстро-быстро вытирать ее специальными щеточками, губками, тряпочками и еще какими-то приспособлениями. Я смутился и принялся объяснять, что вовсе не это имел в виду, тем не менее уборщицы продолжали наводить порядок.

Я попросил показать, как работают люстры. Выяснилось, что здесь все не так, как в театре. Люстры не могли работать «в проценте», то есть нельзя было сделать так, чтобы света было много или мало. Его могло либо не быть совсем, либо быть очень много.

Потом мне показали радиорубку, я разузнал все про звук, после чего сказал, что нужно подумать.

Прошло два или три дня. Я снова явился в Кремль доложить, чем закончились мои размышления.

Я предложил Шевченко, который должен был находиться вместе с президентом за сценой, чтобы он пропустил вперед Строева и Селезнева, а Ельцина совершенно умышленно задержал. Таким образом в зрительном зале вместо возможного шума, «захлопывания» и даже ожидаемых выкриков протеста возникнет естественное недоумение и напряжение: где президент?

Дальше по сценарию нужно было нарушить протокол. Вместо того чтобы Строев объявлял выступление президента, возможно выдержать паузу и дождавшись, пока напряжение в зале по поводу опоздания президента достигнет апогея, дать фонограмму.

Радиоголос должен объявить: «Президент Российской Федерации Ельцин Борис Николаевич». Потом нужно было задействовать свет в зале. Я очень настойчиво порекомендовал «коллегам» за оставшиеся до выступления президента дни перевести люстры на реостаты. Идея заключалась в том, что все время до появления Ельцина, то есть пока рассаживаются все участники собрания, пока на сцену выходят председатели палат, пока все пребывают в недоумении по поводу опоздания президента, свет в зале работает примерно на треть мощности. Должен быть почти полумрак, и только когда по радио объявят выход Ельцина — в зале включается полный свет. Тогда сработает чисто зрительская психология, у присутствующих возникнет реакция, как при появлении на сцене звезды. Зал не сможет не зааплодировать. Забегая вперед, скажу, что все так и случилось.

Следующий момент, который мы обсуждали, — это выход президента.

Задача была в том, чтобы Борис Николаевич избежал лишних перемещений по сцене. Решили чуть нарушить протокол: президент пройдет не за стол, где его уже будут ждать Строев и Селезнев, а направится «из-за кулис» прямо к трибуне и практически сразу начнет свою речь.

Одна из самых непростых проблем была связана с микрофонами в зале. Важно было не допустить до них ораторов, которые могли бы вклиниться с вопросами посреди выступления президента. Микрофоны расставлялись в определенном порядке, так, чтобы депутаты из каждой фракции могли свободно к ним подойти. Естественно, перед началом сами депутаты проверяли, работают микрофоны или нет.

Проблема эта решалась, однако, довольно простым, хотя и лихим способом: как только президент начинал говорить, микрофоны нужно было отключить или по крайней мере, отключить конкретный микрофон, к которому направлялся конкретный нежелательный депутат.

Самое главное, о чем мы договорились и что меня попросили контролировать лично, — это финал выступления Ельцина. Нужно было пресечь прения и дать президенту спокойно уйти со сцены. Я искал аналогию с театром. Как в театре делается финал? Звучит финальная музыка. Я спросил, нельзя ли исполнить гимн России.

Шевченко сказал, что это будет грубейшим нарушением протокола и что гимн, если уж и звучит, то звучит в начале, а не в конце. Я настаивал: если вы хотите сорвать выступление президента, пусть все будет по протоколу. Если нет, пусть играют гимн. В результате решили: мы «заряжаем» гимн, я стою за спиной звукооператора, и если мы вдруг поймем и почувствуем, что после аплодисментов могут начаться вопросы, то все-таки включаем гимн.

По завершении своего выступления Ельцин должен был пройти обратно за стол и передать текст послания председателям палат Федерального собрания. По нашему сценарию Борис Николаевич должен был повернуться спиной к залу и, положив папку на стол, под аплодисменты удалиться.

Ко всему театральному, что было в моей работе в Кремле, добавилась еще репетиция. Когда я сказал о том, что хорошо было бы посмотреть, как будет работать свет, и приблизительно представить себе, как все будет происходить на сцене, Яров и Шевченко с некоторой иронией, но тем не менее с полным уважением к моей просьбе поинтересовались: «Вы, конечно, не собираетесь по этому поводу беспокоить президента?» Я ответил, что, безусловно, не собираюсь, но кто-то должен пройти по сцене.

Когда в назначенное время я явился на репетицию, то сперва остановился в оцепенении: на сцене стоял большой седой человек, сильно напоминающий Бориса Николаевича, почти двойник. Мало того, когда я стал просить этого человека подойти к трибуне или «войти» в свет, мои коллеги — начальники стали делать «артисту» замечания вроде: «Ну что ж ты так. Борис Николаевич так не ходит, нет». Театральная режиссура оказалась делом заразительным.

Должен признать, что мой первый опыт режиссуры в Кремле прошел на редкость удачно, как не проходит ни одна театральная премьера. Все, что мы спланировали и срежиссировали, сработало.

В день выступления Ельцина я был в Кремле и с любопытством наблюдал, как в вестибюле собирается огромное количество высоких политических деятелей, пресса, гости и как все они друг с другом взаимодействуют. Помню, что стоял вместе с Леонидом Гозманом возле гардероба, внимал разговорам вокруг и, неожиданно резко повернувшись, увидел протянутую к себе руку. Я сразу стал эту руку твердо пожимать, а подняв глаза, увидел, что это рука Геннадия Зюганова. Поскольку у меня всегда были очень напряженные отношения с коммунистической партией, я стал отдергивать руку и невнятно лепетать, что нет, вовсе этого не имел в виду. Гозман смеялся и жестами показывал мне что-то вроде: «Ах как жаль, что у меня нет фотоаппарата!»

К Зюганову хлынули корреспонденты. Он должен был стать героем дня.

Я отошел в сторону и обнаружил себя возле патриарха Алексия, который точным и острым глазом оценивал обстановку и, понимая, что сейчас к нему тоже подбегут репортеры, выбирал удобную мизансцену. Мне показалось, что он абсолютный политик, во всяком случае, у него был вид человека, который пришел сюда по совершенно земным делам.

Появился Владимир Жириновский, который сразу стал демонстративно расхаживать перед камерами, громко говорить, обращая на себя внимание, и давать довольно категоричные оценки происходящему.

Потом стали прибывать главы дипломатических представительств.

Зал постепенно наполнялся действующими лицами. Был еще один забавный момент. Текст Президентского послания раздавался участникам заседания, все экземпляры были пронумерованы и выдавались строго по списку. Я проверял что-то возле сцены, и меня по ошибке приняли за кого-то из правительства или из депутатского корпуса. Так я одним из первых получил в руки документ государственной важности.

Потом я поднялся наверх, в комнату звукооператоров.

Все шло именно так, как и было задумано. Президент действительно на несколько секунд задержался. Селезнев и Строев спокойно шли по сцене на свои места за столом, уверенные в том, что Ельцин идет за ними. Когда они развернулись лицом к залу и увидели, что президента нет, на их лицах возникло недоумение, и оба председателя палат стали заглядывать в ту дальнюю дверь, из которой должен был выйти Борис Николаевич. Короля стала играть свита: в зале возникло напряжение. Когда я смотрел вечером телевизионные репортажи, этот момент оказался вырезанным.

Ельцин довольно бодро прошел к трибуне и начал читать послание.

До последнего момента не было известно, будет ли он читать «по писаному» или пользоваться «бегущей строкой». Есть такое специальное устройство, которое помогает избежать путаницы в строках и страницах длинного текста. Это устройство было смонтировано, но, к чести президента, он отказался его использовать. Пришлось произвести срочный демонтаж.

После того, как все закончилось, и президент ушел под аплодисменты, я с невероятным облегчением осознал, что все наши задумки удались. Наутро в газетах появилась масса статей, посвященных первому появлению президента на публике. Из нарушений протокола было замечено только то, что выступление Ельцина было короче, чем должно было быть. Никто не заметил наших технических новшеств, я имею в виду освещение зала, «звуковые эффекты» и прочее.

Прошло полтора месяца, и в «Независимой газете» появилась «разоблачительная» статья «Кто готовил Президентское послание».

Из нее я узнал, что кроме меня Президентское послание готовили еще человек сорок. В списке фигурировали Егор Гайдар, Татьяна Дьяченко, Юрий Батурин, Алексей Кудрин, Александр Лившиц, Леонид Мамут, Георгий Сатаров, Валентин Юмашев... И все получили благодарность от главы государства — красивую грамоту, подписанную лично Ельциным, в дорогой рамке и под стеклом. Еще через некоторое время в мой день рождения Анатолий Борисович Чубайс передал мне коробочку с часами, на обратной стороне которых было выгравировано: «От Президента России». Эти часы мой папа очень любит предъявлять автоинспектору в ответ на требование предъявить документы.