Львиную долю ранних смертей в России, ставящих нас в один ряд с Африкой, все последние полвека дает нам всего одна социальная группа — пьющие простые мужики
ЗАЛОЖНИКИ СМЕРТНИКОВ
В России объявлена очередная национальная катастрофа. Слышали о ней все. Даже в президентском послании Федеральному собранию она была упомянута: россиян становится меньше. Рождаемость падает, смертность растет. Причину навскидку может назвать любой сообразительный человек: из паскудной, но предсказуемой и хоть с какими-то социальными гарантиями советской жизни людей бросили в занятную, но неуютную рыночную стихию, где надо работать локтями. Счастье в этих новых реалиях обрели лишь немногие счастливчики, что вполне подтверждается неблагополучной статистикой рынка труда (подробнее о нем в материале «10% капитализма» в этом же номере). Остальные либо вовсе мрут, не вписавшись в рынок, либо затягивают пояса и ждут у моря погоды. Посему отложили, если не отменили, рождение детей (тем паче на российский рынок именно в эпоху реформ пришли контрацептивы и пропаганда безопасного секса как элемент их продвижения по рынку). В совке была хоть и говенная, но вполне реальная система здравоохранения — сейчас же никакой. Кто в СССР, ложась в больницу, покупал лекарства за свои деньги? Никто. А сейчас это сплошь и рядом. Стало быть, россияне мрут, просто не получая адекватной помощи.
Вспомнили эту четкую, логически завершенную картинку?
А теперь — забудьте.
В этом правдоподобии нет ни слова правды.
ДЕМОГРАФИЧЕСКИЙ БЛЕФ
«Постоянный рост продолжительности жизни в СССР и обвальное падение сей продолжительности в эпоху реформ» — один из далеко не второстепенных пиаровских ходов российских левых. В эту конструкцию верят порой и просвещенные аналитики. Многие даже начинают припоминать: да, в благополучные застойные годы мы даже выходили на одно из первых мест в мире по продолжительности жизни.
Нет, не выходили. Об этом выходе на мировой уровень вовсю лгала советская пропаганда, но на самом деле мы никуда не выходили. Только в конце восемнадцатого века наши показатели продолжительности жизни и смертности были похожи на западноевропейские. После — никогда: весь девятнадцатый и весь двадцатый век Россия ни разу и близко не подходила к приличной продолжительности жизни и низкому уровню смертности, которые есть в развитых странах! В периоды развязанных большевиками войн, репрессий и голода российская смертность не вписывалась вообще ни в какие доступные пониманию рамки, но и в относительно нелюдоедские годы она тоже была отнюдь не западноевропейской. Первой и последней победой СССР в этой сфере стало снижение смертности от наиболее одиозных инфекций, когда советская медицина после Второй мировой войны получила антибиотики. Еще одно небольшое снижение было связано с горбачевской антиалкогольной кампанией, но оно сошло на нет еще в восемьдесят восьмом, когда сошла на нет сама эта кампания. Увы нам — даже в результате обеих этих побед смертность в СССР все равно не снизилась до мало-мальски приличных цифр. Кстати, почти весь двадцатый век россияне рождались то в Гражданскую, то в иные войны, то в голод, то в репрессии. Говоря научным языком, это все так называемые ослабленные поколения. У них по определению не бывает нормальных показателей: для детей войн и голода характерна ранняя смертность. Но поскольку умирать эти люди будут сейчас — у левых отличные шансы в очередной раз вскричать: «Вот видите?!» Видим: ваша работа.
Следующий левопатриотический блеф — «высокая пореформенная смертность из-за развала либералами государственной медицины». Снова вранье, никак не подтвержденное реальностью. У демографов всего мира есть четкий критерий обвала национального здравоохранения в любой стране: увеличение смертности детей и стариков. Все десять лет реформ эти цифры у нас неизменны. Стало быть, и тут подтасовка. И вот вам еще один невероятно точный индикатор: смертность онкологических больных. Она в любой стране мира по понятным причинам зависит ТОЛЬКО от состояния системы здравоохранения. Так вот: смертность этой группы больных в России за последние десять лет не менялась. За годы реформ упала заболеваемость всеми видами рака пищеварительной системы. Это очень точный индикатор улучшения качества питания в стране. Никак не согласуется с картинкой всеобщего голода, которую рисуют российские левые...
Еще один блеф — «увеличение смертности тех, кто не вписался в рынок». Если судить по цифрам официальных зарплат, демонстрациям протеста и речам политиков, в рынок у нас категорически не вписались бюджетники, среди которых преобладают учителя и врачи. О нищете ученых и вузовских преподавателей в последние годы не писал только ленивый. Вот кто, наверное, должен давать огромную цифру ранних смертей в России! Нет, снова нестыковка: смертность среди этой группы лиц в годы реформ опять-таки не изменилась! Более того, российская смертность вообще никак не соотносится с уровнем нашего экономического развития. Средняя продолжительность жизни в России ниже, чем во многих странах третьего мира, где бедных и голодных на порядок больше, чем у нас. Это парадокс, но он подтверждается любым справочником по мировой демографии.
Что же произошло с российской смертностью после девяносто первого? Она подошла к цифрам до антиалкогольной кампании середины восьмидесятых. Этот рост смертей дали не дети, не старики и не раковые больные. И не женщины: материнская смертность в России снизилась сообразно снижению числа абортов за годы реформ почти на треть (кстати о птичках). И еще снизилась смертность от рака молочной железы — сообразно некоторому улучшению диагностики и лечения (а это к вопросу о развале национальной медицины).
Если не дети, не старики, не женщины, то кто же? Кто они — невидимые герои объявленной катастрофы?
ТРУДНО БЫТЬ БЫДЛОМ
«Был всю жизнь простым рабочим. Между прочим, все мы дрочим...», — написал когда-то Иосиф Бродский. В этом вся соль. Львиную долю ранних смертей в России, отбрасывающую наши средние показатели куда-то к африканским, все последние полвека дает нам одна и та же социальная группа. Это мужчины трудоспособного возраста без высшего образования. И всю их раннюю смертность дают всего две (!) причины.
Первая — это самые разнообразные и безобразные насильственные смерти: бытовые разборки, суицид, падения, отравление алкоголем и его суррогатами, автоаварии и всевозможные травмы. Вопреки мифам львиная доля смертности от автоаварий в России приходится на сельскую местность. Почти все эти автоаварии — пьяные. А вторая — это ранние, несвойственные западным сверстникам сердечно-сосудистые заболевания. У кардиологов есть веские основания подозревать, что «дела сердечные» в данном случае тоже напрямую связаны с чрезмерным употреблением спиртного.
Заметим, что смертность «трудоспособных мужчин без в/о» никакого отношения к состоянию национальной системы здравоохранения не имеет и иметь не может по одной простой причине. Львиная доля наших «простых мужиков» (что подтверждено статистикой) вплоть до смерти не имели никаких контактов с этой системой, числя себя здоровыми. Возможно, и будучи таковыми — ведь при насильственной смерти помирают здоровенькими. Военкоматские медкомиссии не в счет: общение с ними — это не обращение за помощью.
Демографы отследили, как развивались события последние пятнадцать лет. Когда в восемьдесят пятом Горбачев объявил наступление на пьянство, общество так или иначе давило на это сословие, заставляя его умерить потребление алкоголя. Именно тогда стало чуть меньше ранних инсультов и инфарктов, а также насильственных смертей. В начале девяностых на рынок в буквальном смысле выплеснулся дешевый питьевой спирт. И море недорогой водки. Сермяги, от которых отступилась госпропаганда с почившими в бозе «Обществами трезвости», спешно стали добирать свое: кривая употребления спиртного и кривая смертности на всех графиках в эти годы растут почти синхронно. Достигнув некоего насыщения (а может, и пресыщения), примерно с середины девяностых эта социальная группа стала снижать уровень потребления спиртного. Вопреки мифам и потребление алкоголя, и смертность в России последние пять лет падают, а не растут.
И вот вам еще феномен: смертность лиц с высшим образованием в России сейчас примерно равна западноевропейской. Невзирая даже на то, о чем мы сказали выше: далеко не все российские образованные люди сейчас живут богато.
Предвижу вопрос: откуда у меня все эти ошеломляющие данные? Дал их мне один из самых осведомленных российских демографов Сергей Захаров. Взяв огромное интервью у Сергея, я призадумался: так и просятся не научные, а очень даже политические выводы, но провоцировать на них серьезного ученого я не имею права. И, решив не ставить хорошего человека в неловкое положение, я взял и написал всю статью от своего лица. И еще подумал: стало быть, первопричина всего и вся — не уровень доходов и медицины, не «вписанность в рынок», а система ценностей, диктующая стиль жизни?
Похоже, что да. Здесь как раз и кроется самая великая интрига.
ГКЧП-2000
На днях Думе были представлены сразу два законопроекта о неотложных мерах по улучшению демографической ситуации в стране — от Минтруда и от ЛДПР. Жириновский предложил десятилетний мораторий на аборты (кроме как по особо серьезным медицинским показаниям) и десятилетний мораторий на выезд из России женщин детородного возраста. В сопроводительной записке сказано: понимаю, что ущемляю кое-какие конституционные права граждан, но перед лицом национальной катастрофы иначе нельзя. Из Минтруда (которым, кстати, тоже долго руководил человек из ЛДПР — Сергей Калашников) проект пришел с более мягкими формулировками — титанической пиаровской активностью улучшить менталитет нации и отношение к родительству. Но от врачей, уже имевших счастье столкнуться с экспертами Минтруда, я слышал, что стоит за этой внешней мягкостью: фактический запрет на любое продвижение и финансирование программ планирования семьи в России.
Опытные политические игроки, представившие оба законопроекта, вряд ли не в курсе, что практически все увеличение смертности в пореформенные десять лет — не более чем очередной пик пьяных ранних смертей «простых рабочих». И что есть американский и финский опыт, как оттянуть этих людей от бутылки и от края могилы: энергичная медико-социальная реклама, меняющая систему ценностей этого сословия. Но вот загвоздка: ценности все не нашенские. Достаток, комфорт, сексуальная удовлетворенность. Планирование всего и вся: семьи, отпуска, карьеры. Накопления, инвестиции в свое образование. Социальная мобильность. Отношение к здоровью как к товару, который ты продаешь работодателю или сексуальному партнеру. Прими наши рабочие и крестьяне такую сетку ценностей — завтра все партии, кроме правых, останутся без электората. Стало быть, называть и устранять истинную причину демографической ямы (вовсе не катастрофы!) политически невыгодно. Гораздо удобнее громогласно объявить демографическую катастрофу и свалить всю ответственность на прозападных молодых людей, которые предохраняются во время занятий сексом. Политики боятся вовсе не презервативов, они ненавидят «детей реформ», у которых таки сменились ценности — и вовсе не в ту сторону, куда хотелось бы левым и государственникам. Сначала карьера — потом семья. Сначала мое благополучие — потом думаю о Родине. Если Родина не дает мне того, чего хочу, — поищу другую. Согласитесь, национал-патриотам не за что любить «поколение безопасного секса».
А раз так — зачем отказывать себе в удовольствии уколоть (или хотя бы попугать) ненавистных юнцов запретом выезда из страны или сохранением призывной армии? Почему бы в конце концов не шарахнуть по «карьерной революции» разгоном негосударственных вузов и контрреформой школы? О том, что такие планы есть, пресса неоднократно писала (и мы в том числе).
Есть такая народная политическая примета: объявлена очередная национальная катастрофа — жди очередного закручивания гаек.
Вахит ИСМАИЛОВ
В материале использованы фотографии: Владимира СМОЛЯКОВА, East NEWS