«Михаил Ильич Ромм набрал наш вгиковский курс 1962 года почти сплошь из мужиков — внушительных, мордатых, битых жизнью, с желваками, с сизыми от давнего бритья, частью уже склеротическими щеками. Потому мне, шестнадцатилетнему розовощекому отроку из Ленинграда, поначалу страшновато было оказаться в сумеречных вгиковских коридорах среди мрачной мужицкой толпы с полууголовным отливом сурового криминального дна необъятной советской родины.
Приступив к занятиям, мы столкнулись с проблемой: какие отрывки в таком составе курса ставить. Ромм сказал:
— Давайте наберем для себя параллельную актерскую мастерскую.
Гордостью этого набора были два человека: безвременно погибший нежный и очень близкий мне впоследствии друг Миша Маневич и — это уже была лично моя находка, я первый заорал: «Ай-яй! Ка-ка-я!..» — Катя Васильева.
Катя была очень юная, очень высокая, очень стройная, очень рыжая, с челкой, сигаретой «Шипка» в зубах и с гениальной, абсолютной, дотоле мной в женщинах не виданной внутренней свободой.
Она была свободна во всем, этого даже проявлять не требовалось. Ей достаточно было войти в комнату или даже просто сидеть, как становилось ясно, что перед тобой совершенно раскрепощенный, изначально свободный человек.
«Девица несомненно способная, но с никакими внешними данными — уж так отчаянно некрасива, страшнее Раневской. Но та-то — Раневская!» — с удивлением случайно подслушал я перешептывания педагогов с актерской кафедры. Красавицей, правда, Катю язык как-то не поворачивался назвать. Но не оттого, конечно, что она и впрямь была некрасивой. Просто с самого начала юности, во всяком случае с момента, когда я ее впервые увидел, она была как бы значительнее и прекраснее, чем просто красивая, или там хорошенькая, или там славненькая девочка...
А по тем временам при всей своей катастрофической, на грани уродства некрасивости, огромности черт и фигуры она была, отвечаю за свои слова, женщиной неслыханной, ослепительной, победительной юной красоты... Одно ее присутствие в Москве вызывало во мне какой-то энергетический прилив. В башке шумело, роились мысли, я фонтанировал идеями.
...Я поехал в Ленинград на каникулы, домой, вдруг — звонок телефона.
— Катя, ты здесь откуда?
— Я на Суворовском проспекте, рядом с тобой. Можно приду в гости?
...Пришла Катя. По какой-то необъяснимой странности безо всякой причины мы почему-то очутились у меня дома в Ленинграде вдвоем. Я жутко застеснялся. И еще вдруг ощутил, как меня бьет страшная внутренняя дрожь, какой-то необъяснимый сумасшедший колотун.
— Что с тобой? — невинно поинтересовалась Катя.
— Дома ничего нет. Спущусь в магазин...
Я пошел, купил хлеба, колбасы, конфет, еще каких-то глупостей.
Возвращаясь назад, вдруг почувствовал, что во дворе что-то изменилось. Задрав голову вверх, я увидел в своем окне на шестом этаже Катю. Она сидела на подоконнике, свесив ноги во двор, рыжая, длинная, необыкновенно красивая... И сейчас бы, думаю, меня такое сразило, а тогда показалось: с моим домом, да и со всей моей жизнью стряслось нечто невероятное. Прежде из этого окна я слышал мамин голос: «Сережа, иди есть!» или: «Сережа, лови, я бросаю тебе варежки!» И вдруг в этом самом окне, из которого кричали всякие бессмысленные глупости мне и кому-то другие глупости кричал я сам, сидит чудесной красоты женщина, покачивая свешенными во двор ногами...»
Сергей СОЛОВЬЕВ
Из книги «Асса» и другие сочинения этого автора»
|
