Я БЫ СЪЕЛА ШИЛОВА С БОЛЬШИМ УДОВОЛЬСТВИЕМ!..

Призналась нашему корреспонденту член-корреспондент Российской академии художеств Мария Чегодаева. И объяснила, что сегодня выгодно покупать картины классиков и художников второго ряда конца XIX — начала XX века

Я БЫ СЪЕЛА ШИЛОВА С БОЛЬШИМ УДОВОЛЬСТВИЕМ!..

— Мария Андреевна, шел к вам, думал, встречу фурию. Ведь говорят, вы известная скандалистка...
И что же я вижу: чай, торт, четыре кошки и милая хозяйка на классической интеллигентской кухне, где сто лет не было ремонта!
— Да я совсем не скандальная дама и терпеть этого не могу! Но случился в моей жизни Глазунов, после — Шилов. Затем — скандал с «Петром» Церетели, участвовала в базаре, который затеял Марат Гельман. К искусству это не имело никакого отношения, но мне пришлось быть там в самой гуще...

— Начиналось все так, — вспоминает Мария Андреевна, — о Глазунове я написала научный труд. Готовился сборник, я и сочинила туда статью. Меня не интересовала его личная жизнь, я же искусствовед. Но тогда, в 78-м году, поулыбались и сказали, что сие напечатать нельзя. Ну, нельзя и нельзя, и мое творение пошло по рукам, в самиздат, аж до Владивостока дошло. И стали меня приглашать с докладами на эту тему — физики, химики, лирики, каждый месяц по три-четыре раза, во все концы. Докладывала им о парадоксах Глазунова, о его православно-декадентско-диссидентской экзотике. Потом случилась выставка Шилова на Кузнецком Мосту. Сенсационная! «Самого» Глазунова затмил. Я написала заметку. А спустя несколько лет опубликовала книжечку «Китч, китч, китч», куда все эти статьи вошли. Могу преподнести, если вас это интересует... И вот так на «королях китча» я сделала себе, к сожалению, скандальную популярность. А ведь всегда писала и о чудесных художниках, и не хуже писала, чем про Шилова с Глазуновым.

— Как «короли» реагировали?

— Как Шилов, не знаю, а Глазунов — это целая история. Где бы он только ни вылезал, обязательно меня вспоминал: есть какая-то там дамочка при искусстве, такая-сякая, которая его затравила. И какой несчастный он от этого человек... Глазунова никто не травил. Он получал все, что хотел, даже выставки в Манеже. Ну, художники его не принимали, игнорировали, не интересовались совсем. Все знали прекрасно, кто он и что он. Говорили, что он гэбист, но уж об этом я тем более не писала, не потому, что сие недоказуемо, а потому, что не имеет отношения к его искусству. Не писала и о его скандальной биографии. А все равно — затравила! И мне постоянно кто-нибудь из друзей докладывал: Глазунов выступал по телевизору и опять там тебя помянул...

И вот два года назад Церетели решительно пополнил Академию художеств. Принял в академики таких разных людей, что в былые годы их бы в жизни туда не пустили — Назаренко, Нестерову, Пологова, а меня, Глазунова и Шилова — в членкоры. Нам торжественно вручали билеты, поздравляли. Это был цирк! Ведь Глазунов на дух не переносит Церетели, и сам хотел быть президентом Академии. Якобы сорвалось в последнюю минуту: приказ уже лежал у Ельцина на столе, но удалось сделать так, что его не подписали. И вдруг Илье Сергеевичу такое унижение — в членкоры! Вместе с Шиловым! Вместе со мной! Но Глазунов произнес речь, как он обожает Церетели, как он отродясь такого человека не видал и не слыхал, краса и надежда России и не знаю чего. Долго говорил... Затем Церетели пригласил всех к себе в особняк. Был грузинский стол, все как полагается. Церетели угостить умеет. Рядом со мной сидел Май Митурич, а Илья Сергеевич наискосок. Мы с Маем болтали, вдруг Илюшечка через стол — ко мне: «Я все смотрю — какое прелестное лицо! И не знаю, кто это. А мне говорят: да это та самая Чегодаева!..» Ну врет, как сивый мерин! Мы с ним знакомы с 60-х годов, виделись в Союзе художников. «Я вас уважаю! — говорит. — Вы всегда говорили правду, то, что думаете. Это так хорошо. И вы так благородно выглядите». Полюбезничали...

А тут недавно явился Илюшечка на заседание президиума Академии художеств — поздравлять с окончанием работ в храме Христа Спасителя. Да будет вам известно, что всю эту затею Глазунов под себя устраивал, но ему улыбнулось, все в храме сделала Академия. И вот пришел поздравлять: как он счастлив, какой это подвиг, и как все чудесно, прелестно, и какой Зураб Константинович необыкновенный! Преподнес подарок. Я уж думала: боже, не иначе свою картину. Нет, превосходный деревянный рельеф, пожалуй XVII века, апостолы. Хорошо. А Зураб ему: «Ну что, Илья Сергеевич, мы с тобой старые друзья! Вот теперь вместе как-нибудь портрет Шилова напишем!» Все поперхнулись... А Глазунов, я думаю, чего примчался-то: скоро выборы академиков, у него надежда, что, может, его из членкоров да в действительные члены переведут. А с Шиловым они друг друга ненавидят. Люто!

— Из-за чего?

— «Солнцэ в нэбе адно!» — как говорил Лаврентий Павлович. Не может быть в одной стране двух величайших художников.

— А как же Никас Сафронов?!

— Ну-у-у! Это мелочь...

— А вот я намедни был на открытии его выставки в Библиотеке иностранной литературы, так ему г-жа Гениева, директор этого культурного учреждения, такие дифирамбы пела... Почему все же публика, даже образованная, начитанная, по лучшим музеям мира походившая, по-прежнему тащится от тех же Шилова с Глазуновым?

— Сейчас они, конечно, не то, что раньше. Все-таки их «расцвет» был в семидесятых, восьмидесятых. А успех объясняется тем, что они безумно нравились обывателю. Приводили в восторг даже не совсем дремучих людей, но и интеллигенцию. Шилов в глазах многих — классические портреты. Почти Брюллов, понимаете. Почти Кипренский. Псевдоклассичность работ Шилова оказалась как раз на уровне псевдознаний сотен зрителей. А это просто плохо профессионально сделано. Живопись мелочная, гладкая, без широких мазков, без корпусной прокладки, жидкая и не лепящая, а раскрашивающая форму. Дело не в том, что парадный портрет. Парадные портреты, слава богу, бывали хорошие. А эти, пожалуй, еще с фотографии сделаны. Я, конечно, не могу документально доказать, но убеждена, что фотометод. Очень просто: берется холст, берется слайд, проецируется и прописывается. Вы чаю еще хотите?

— Хочу. Кстати, был у меня соблазн по дороге к вам прикупить шоколадных конфет с картиной Шилова на коробке, но предпочел все же нейтральный рисуночек — не знал, как вы к такому перфомансу отнесетесь...

— Я бы съела с большим удовольствием! Вы знаете, об иных картинах так и говорят: «конфетная коробка». По-моему, Шилову с его салонной живописью там самое место.

— А у него галерея напротив Кремля!

— Ну и пусть будет. Ему ведь потрафляет Лужков.

— Послушайте, княгиня! Вам за ваши речи поклонники придворных живописцев камни в окна еще не бросали?

— Нет. Я же никогда не пишу просто ругательств, что это бездарно, погано, никогда не свожу критику к скандалу. Когда все научно трактуется, возражать трудно. Я же по образованию театральный художник, много на этом поприще работала, знаю природу творчества. А Глазунов, я подозреваю, был очень даже доволен.

— Ваши тексты — это же памятник ему!

— Ну, надо мне было содрать с Ильи Сергеевича хорошие деньги. Чего его зазря рекламировать?!

— Мария Андреевна, что мы все две фамилии мусолим, как вы в принципе к современному искусству относитесь?

— А я не знаю, что такое «современное искусство»! Сейчас, вы меня простите, развал, как на базаре. Пойдите вон на Крымский мост — все жанры, все направления. Эпигонство. Глазунятины — сколько хотите, пожалуйста! Что угодно для души: от Кулика с козой до Шилова. Кстати, это очень близко сходится... Есть очень хорошие художники. Такие, как Илларион Голицын, Май Митурич, Никонов, Смолин, поколение 70-х, они и сейчас достойно работают. И старшее поколение доживает век — остатки академизма, «деревенщики». Они пишут, как писали раньше, только теперь — церквушки, портреты митрополитов. Все теперь правосла-а-авные... Стиль «рюсс». Старье-мурье. А молодежь совершенно сбита с толку. С одной стороны — вышеупомянутые товарищи, а с другой — авангард, который утверждает, что в XX веке всякое реалистическое искусство уже заведомо тоталитарно, и для них XX век — только авангард, все остальное — мракобесие и соцреализм. Мол, и Фаворский, и «Уходящая Русь» Корина — это соцреализм. Вот молодые и мечутся: чем жить? как жить?

— А что вы о Комаре и Меламиде скажете?

— Они сейчас не котируются. Соц-арт умер вместе с «соц», он был тенью. А что они делают в Америке, я не знаю.

— Хорошо, а допустим, как вы к видеомам Андрея Вознесенского относитесь?

— Ох! Лучше бы он писал стихи... Это все выглядит очень жалобно. Дилетантизм... Сейчас нет критерия качества, мастерства, ремесла. Вы можете делать что хотите и заявлять, что это концепция. И можете смело выставлять, издавать.

— Как великий Кабаков?

— Я Илюшу Кабакова знаю с детства, он умный и хитрый, и мне кажется, он просто издевается: «Хотите? Нате, подавитесь!» Вы видели его альбомы, в которых белые страницы одна за другой, потом на одной — вот такая мошечка, а на следующей странице написано: «Иван Петрович поругался с Марьей Ивановной», и снова белые поля? Или вдруг вклеен его старый рисунок для детской книжечки, только мордочка вырезана. И умные искусствоведы будут вам объяснять: это концепция, мировая философия, вам предоставлена возможность стать соавтором и, глядя на белую страницу, вообразить, что вам угодно... Голый король! И вы и я сможете сделать такой альбом, а дальше — дело рекламы.

— А без рекламы художник может достичь успеха, славы или надо обязательно какие-то побочные телодвижения делать?

— При жизни трудно. Но настоящие художники никогда себе никакой рекламы не делали. Настоящие в другой плоскости живут. Конечно, всем нужны деньги, все рады известности, резонансу, однако я знала и знаю многих, для которых этого просто не существовало. Представить, чтобы Фаворский думал о рекламе!.. Иногда шумиха случалась, но сама собой.

— Я слышал, Михаил Шемякин — гений саморекламы. Как он вам?

— Шемякин — человек небездарный, профессионал. И отливщики у него хорошие. Бронзу отлить, отшлифовать — это он умеет. Его скульптуры всегда здорово смотрятся. И неплохие маленькие скульптурки-арлекины. Но он, конечно, торговец, деловой товарищ. А для торговли нужен скандал, шум, сенсация. У Шемякина положение сейчас шаткое, он же вылез на волне диссидентства, когда за границу уехал. А это прошло, и Шемякин болтается тут, вокруг Лужкова танцует, надеясь, что ему перепадет какой-нибудь заказец, и вокруг Зураба...

— Давайте о Зурабе нашем Константиновиче поговорим. Вы ведь Церетели давно знаете?

— Его работы я знала давно, но знакомы мы не были. И где-то в 80-х, задолго до «Петра», пригласили меня однажды на тайное сборище. Сказали, соберутся московские архитекторы и художники-монументалисты поговорить о состоянии монументального искусства в наше нелегкое, переходное время. Ну ладно, я пришла. Оказалось, что никакие монументальные проблемы никого не волнуют, а это заговор против Церетели. Военный совет — как его вытурить из Москвы. Вопросы качества никого не интересовали, просто в московскую архитектурную мафию вторгся грузин и урвал кусок пирога. Хорошо урвал. Перехватил заказы на Поклонной горе. И надо его ликвидировать. Я это выслушала. Ушла. После позвонили из Союза художников, потом с телевидения — пора выступить. После четвертого или пятого звонка я сама набрала номер Церетели: «Зураб Константинович! Я буду вас защищать. Я в стае не бегаю и в мафиях не участвую. И меня не купишь». Поскольку речь шла не о творчестве, а о пироге, то мне было совершенно безразлично, кто от этого пирога больше отъел. А травля, да еще по национальному признаку: грузин! чужак! — мне очень не понравилась. Я, говорю, в подобном участвовать не буду. А когда стали ругать скульптурную композицию Церетели, посвященную жертвам войны, даже написала злую статью: что было не только 9 мая, но и 22 июня. А дальше — история с памятником Петру Великому.

— Забавная была затея: «Долой царя!» Помню, я тоже куда-то наклейку прилепил с перечеркнутой скульптурой. Взбаламутил Марат Гельман москвичей...

— Пусть он своей бабушке рассказывает, что его волнует облик Москвы! За спиной Гельмана был Березовский, который хотел сделать гадость Лужкову, а заодно и Церетели. А Москва приняла закон о референдуме. Достаточно набрать 10 тысяч подписей и можно устроить общегородской референдум вроде: «Нужен ли нам Большой театр?» Эти подписи Гельман и его ребята собрали бы как миленькие, без проблем. И Лужков запаниковал. Создали комиссию: с одной стороны — Гельман и мальчики из журнала «Столица», с другой — Табаков, Сенкевич Юрий, путешественник, он у нас председателем был, Александр Николаевич Крутов из Думы и я. Стали разбираться. Два месяца ходили в «книгу», то есть в здание мэрии, бывший СЭВ. Оказалось, ничего не было нарушено, а то ведь гуляла версия: Церетели привез скульптуру и поставил. Нет, Зураб знает, с какой стороны у бутерброда масло. Архитектором у него был Вавакин, главный архитектор Москвы, и еще девять согласований было получено. Кстати, даже конкурс объявляли. Кербель своего Петра выставил. Бог знает что! Зураб по сравнению с ним Микеланджело. Ну и решили вместо референдума провести два социологических опроса — со стороны мэрии и со стороны Гельмана. А дальше случилось самое интересное: Гельман вдруг перевернулся на 180 градусов!

— Ходили разговоры, что Лужков решил перестраховаться и просто «купил» Гельмана! Правда?

— Можно только догадываться. Но Гельман себя как проститутка повел. Бедные его мальчики, оказались они сиротами... Понимаете, это был юбилейный для столицы год, 850 лет, и Лужкову в такой момент сносить памятник императору было совсем не с руки.

— А что же социологи?

— Социолог от Гельмана сдал честные сведения, они совпали с нашими цифрами. Девять десятых москвичей считают, что уж если памятник стоит, то ломать нельзя, и так наломали. А знаете, какие памятники нравятся москвичам больше всего? Из старых — Пушкин и Гоголь, а из новых — тоже Гоголь и Юрий Долгорукий.

— А правда, что Церетели переделал Петра из Колумба?

— Приставил голову?! Да Зураб фонтанирует творчеством, как ребенок! Он вам сто Петров сочинит.

— Кажется, вы к Церетели неравнодушны, а у него такая скандальная репутация...

— Церетели — хороший мужик! Щедрый, яркий, темпераментный. Он много помогает художникам. Нужны деньги на лечение — вынет из кармана и даст. У Бориса Ефимова, карикатуриста, была катаракта, почти ослеп, его водили под руки и нигде не брались оперировать из-за возраста, а Зураб нашел, оплатил. И сто роз ему на 100-летний юбилей преподнес. У Церетели манера такая — чуть что, розы дарит охапками. Да, делец, денежки умеет зарабатывать. Очень много политики разводит. Он такой кацо — все его видят, все его слышат. Отнял вот у генералов дворец под выставочные залы Академии. Со вкусом, правда, у него не всегда... Но живопись у Церетели хорошая, и если сделать отбор, так он вообще живописец первого ранга. А к «Петру» его я равнодушна, пускай стоит — это место на фоне «Красного Октября» с трубами испортить уже ничем нельзя. А вообще «Петр» не на своем месте, тесно там, ему бы стоять на речном просторе... Да вы поймите: я никогда не буду хвалить то, что мне не нравится, но то, что нравится, всегда поддерживаю.

— К вам, как к большому специалисту, наши богатые люди обращаются за консультацией: в какие картины вкладывать денежки, а в какие ни за что на свете?

— Я с этим кругом дела не имею. У других людей одно время была экспертом. Есть замечательный человек, Сергей Иванович Григорянц, знаменитый диссидент, он великолепный знаток искусства, коллекционер высокого класса. У него дивная коллекция. И я была у него консультантом, находила специалистов, которые могли бы дать заключение. Теперь перестала этим заниматься.

— А кого бы вы посоветовали сейчас покупать? Ведь прежде русские купцы приобретали еще нераскрученных Матисса и Пикассо, а теперь их полотна — целое состояние...

— В те времена это делалось не совсем наобум. Было ясно, что дело серьезное, и они понимали, что риск оправданный. А сейчас я не вижу в России такого явления. Не могу сказать: за тем или иным художником будущее. Сегодня выгоднее покупать классиков. Классика никуда не денется. И есть смысл приобретать хорошие вещи художников второго ряда конца XIX — начала XX века. Их имена не так знамениты, но они останутся.

— Ну а как же с «королями»?

— Шилова покупать не стоит. Всегда будет новый Шилов.

Влад ВАСЮХИН

На фотографиях:

• «КОМАР И МЕЛАМИД СЕЙЧАС НЕ КОТИРУЮТСЯ. СОЦ-АРТ УМЕР ВМЕСТЕ С «СОЦ»
• «ПСЕВДОКЛАССИЧНОСТЬ РАБОТ ШИЛОВА ОКАЗАЛАСЬ КАК РАЗ НА УРОВНЕ ПСЕВДОЗНАНИЙ СОТЕН ЗРИТЕЛЕЙ. СОПОСТАВИЛИСЬ МЕЖДУ СОБОЙ ДОСТАТОЧНО ЛОВКАЯ ПОДДЕЛКА ПОД КЛАССИКУ И НЕВЕЖЕСТВЕННОЕ, НО САМОУВЕРЕННОЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ О КЛАССИКЕ»
• «У ГЛАЗУНОВА ИСТОРИЯ, ФИЛОСОФСКИЕ АЛЛЕГОРИИ, РУССКАЯ СТАРИНА — ВСЕ В РАВНОЙ СТЕПЕНИ ЯВЛЯЕТСЯ ПРОФАНАЦИЕЙ: И ТЕМЫ РОССИИ, И ИСТОРИЧЕСКИХ ТРАГЕДИЙ, И ФИЛОСОФСКОЙ ЗНАЧИТЕЛЬНОСТИ»