КОБЗАРЬ

Ваш Шевченко забьет сколько нужно и, может быть, даже правдоподобно

КОБЗАРЬ

Это может показаться неестественным, но ни в то время, ни позже я не чувствовал в созданном мною произведении чего-то особенного. Рассказ, такой же, как и десятки написанных до или после этого. Может быть чуть более жизненный, чем все остальные.

Я не знаю, что понравилось в моих прежних рассказиках этому пожилому лысоватому джентльмену, повадками напоминавшему группенфюрера СС Мюллера в трактовке артиста Броневого. Но в том, что именно он выбрал меня, сомнений нет никаких. Странно даже не то, что они узнали мое настоящее имя, это-то как раз в порядке вещей. Странно, что из десятков авторов, пишущих для московских как глянцевых, так — иногда — и шершавых журналов, выбрали именно меня. Хотя в моих рассказах не было ни строчки про спорт.

И когда в августе 1994 года во дворе ко мне подошли два удивительно похожих мужчины, я меньше всего мог ожидать подобного предложения. В первый момент я подумал, что они братья, но когда позже в большом сером киевском здании увидел не один десяток таких же, удивительно походящих друг на друга, окончательно понял, что клонирование — метод давно взятый на вооружение органами госбезопасности всех стран мира.

Подошедшие вежливо, хотя и не без труда, сумели объяснить, что со мной очень хотело бы побеседовать некое важное лицо из сопредельного, почти дружественного России государства. Это лицо хотело бы предложить мне небольшую работу, за которую хорошо заплатят и которая не терпит отлагательств. Посмотрев на их физиономии, я понял, что отказать как-то неудобно. За следующие несколько дней ни один из них не проронил больше ни слова. Это были явно не самые разговорчивые хлопцы на Украине.

Прямо из аэропорта меня повезли к тому самому важному лицу, хозяину кабинета, размерами превосходившего стандартный приусадебный участок. Минуты две он смотрел на меня молча, но с каким-то странным интересом. Мне даже показалось, что он изучает мою модную в то время прическу «шапочка», размышляя, не постричься ли и ему подобным образом. Затем он встал, стремительно обошел свой длинный стол по периметру и, подойдя вплотную, внезапно обнял меня. Если бы он подпрыгнул и с разворота ударил меня ногой в голову, это произвело бы куда меньшее впечатление.

Сразу же за объятьем на меня была обрушена проникновенная речь о братстве двух народов, об общей судьбе, о том, что Украина всегда щедро делилась с Россией своими литературными талантами и пришло наконец время вернуть Малороссии причитающееся. Оценка моего литературного таланта одной гирькой с Гоголем, Купалой и Стельмахом, крайне польстила моему самолюбию, но по части долга у меня были некоторые возражения. Их, однако, слушать не стали, а сразу перешли к делу.

— Украина,— начал, прохаживаясь вдоль стола, мой так и не представившийся собеседник,— всегда была младшей сестрой России. Ей она остается и сейчас. Естественно, что для нас, как для самостийного государства, такой образ в глазах всего мирового сообщества просто катастрофичен. К нам не хотят относиться серьезно, предпочитая разговаривать с Москвой, которую почему-то считают наследницей империи. Чтобы сломать подобные отношения, нам нужно громко заявить о себе. Но как?

Вопрос был явно риторический, поскольку из всех способов, которыми Украина могла бы в настоящее время громко заявить о себе, я был способен предложить разве что еще одну атомную аварию. Но в том, что это создало бы Украине образ солидного государства, с которым стоит иметь дело, у меня уверенности не было.

— Способ есть,— произнес он все так же в пространство,— способ не совсем традиционный, но весьма, как нам представляется, действенный. Скажите, пожалуйста, с чем в мире ассоциируется Украина?

— Борщ, гопак и киевское «Динамо»,— сказал я, полагая, что от меня ожидают отнюдь не этот стандартный набор украинской национальной гордости. И ошибся.

— Вот! Вот именно это я вам и говорю!-- заорал он, летучей мышью метнувшись над столом и снова сжав меня в объятьях.

«Что ж тебя так взбодрило: борщ или гопак?»,— подумал я и опять ошибся. Надо самокритично признать, что на протяжении всей этой истории я неоднократно демонстрировал непроходимую тупость.

— Ничто так не объединяет людей, как общая победа и общие кумиры,— заявил он, энергично взмахивая сжатым кулаком.— Футбол, как говорится, игра миллионов. Бразильцы выиграли чемпионат мира — и весь мир завидует Бразилии. А что там есть-то в этой Бразилии, кроме джунглей?

— Обезьяны,— не слишком уверенно пробормотал я, совершенно сбитый с толку.

— Вот именно — черные обезьяны, а весь мир им завидует. У Украины футбольные традиции не хуже бразильских, а толку — ноль! Поэтому и для сплочения общества и для создания определенного положительного имиджа страны в глазах общественности нам нужно чего-то добиться на мировом уровне. Пусть хотя бы и в футболе. А что для этого необходимо? Своя звезда, свой суперигрок.

Он вопросительно уставился на меня, явно желая, чтобы я разделил с ним стремление к вершинам мирового футбола, но я лишь пожал плечами. Мол, нужен так нужен, что ж в этом плохого, кому он не нужен.

— И вы нам этого игрока создадите!-- торжественно заключил он и замер, как будто в ожидании грома аплодисментов.

— Если вы имеете в виду мою репродуктивную функцию, то я может быть чем-то и смогу помочь, раз уж вам так хочется,— осторожно начал я, в очередной раз занимая свою штатную должность идиота. — Но если вы рассчитываете на мои тренерские способности, то...

Круглое лицо украинского Мюллера сморщилось, как будто я съел при нем половину лимона.

— Если вы хотите кого-то потренировать, мы можем подыскать вам какой-нибудь коллектив физкультуры,— мягко ответил он,— но давайте каждый будет заниматься своим делом. Тренеров у нас и без вас хватает, не говоря уже про производителей. Вас позвали, потому что у нас обнаружился неожиданный дефицит в другой области. Ваша задача — создать ту самую мечту болельщика на бумаге. От вас нужен сценарий, концепция, план действий. Понимаете?

Он заглянул мне в глаза, как, вероятно, заглядывал своим особенно сложным подопечным доктор Кащенко.

— Не совсем,— честно признался я. Да и мудрено было понять.

— Хорошо, зайдем с другой стороны. Вы ведь любите футбол? Ну вот как замечательно! А вам приходилось когда-нибудь мечтать вокруг футбола? Ну вроде того, что «А вот если бы к скорости Беланова добавить технику Черенкова, да удар Литовченко, да прыгучесть еще кого-то там, неважно кого»... Вот с таким бы мы и Кубок чемпионов выиграли, и в стране бы всех громили, и на чемпионате Европы, глядишь, чего-то отхватили б... Ну ведь доводилось? Так вот мне нужно, чтобы вы примерно тоже самое сделали, но не в жанре «гнилой базар под свежее пиво», а в виде концепции страниц так на десять-пятнадцать. Достаточно подробно, со всеми деталями и чем больше ярких подробностей, тем лучше. Ясно, что от вас требуется?

Я кивнул, внутренне пытаясь хоть как-то объяснить себе, зачем им нужен весь этот бред и почему у них у всех тут так плохо с головой. Хотя надо признать, организация, где я находился, на богоспасаемое заведение ничуть не походила. Пройдясь по коридорам, я имел возможность убедиться, что Богу следует озаботиться скорее тем, чтобы спасти всех остальных своих подопечных от работников этой конторы.

— Поняли, наконец? Ну вот и прекрасно, сейчас вас отвезут в гостиницу в наш специальный номер. Там вас никто не потревожит. До завтра вам надо набросать общую канву ну и основные этапы. Единственное, о чем бы я вас попросил, это помнить, что мы страна с вековыми традициями и наш национальный герой должен им соответствовать.

В некоторой прострации я вышел из кабинета и в сопровождении тех же самых двоих хлопцев поехал в гостиницу. В заведении, названном «гостиницей» меня ждал номер, который вполне тянул бы на класс люкс, если бы не тонкая, но, судя по всему, очень прочная стальная сетка, пропущенная сквозь стекла обоих не открывающихся окон. На большом письменном столе стояли жутко мощный по тем временам компьютер с 486-м процесором и принтер, к которому прилагались почему-то сразу две пачки мелованной бумаги. Товарищи явно переоценивали мои возможности.

В десять утра в дверь постучала очередная жертва клонирования, я даже затрудняюсь сказать, этот ли человек привез меня в гостиницу, и мы отправились к шефу. Минут пять он, не спеша, хмыкая и почему-то посмеиваясь, изучал привезенные мной четыре листка концепции. Затем поднял голову и заорал на весь кабинет:

— Отлично, как раз это и нужно.

Я на секунду испугался, что он опять кинется обниматься, но он разложил перед собой на столе листки и заявил, что теперь нужно пройтись по деталям.

— То, что он у вас Шевченко, это хорошо, это очень правильно. Но почему он Остап? Вы видели хоть одного живого Остапа? Вы бы его еще Кием назвали.

— Вы ведь сами сказали: держаться в русле в исторической традиции,— робко ответил я. — Не Эдуардом же его называть.

— Назовем просто — Андрей. И народно, и литературно, и всем, что самое главное, понятно.— Он снова уткнулся в бумагу.— Так, нападающий, родился в Киеве, высокий рост, простоватое лицо, это все понятно... «Динамо», Лобановский, лучший бомбардир Украины, хорошо... А почему вы его хотите продать сначала в «Монако», а потом в «Манчестер»? Вы знаете, это нам будет трудновато осуществить.

— Как осуществить? — опешил я.

— Ну так, взять да и осуществить. Вы что не верите, что у такой страны, как Украина, хватит сил создать образ какого-то там футболиста?

— Что значит создать образ? Он же не Маша Распутина, ему не просто ходить и рот раскрывать, ему играть надо. Это же все видят!

— Да полно вам! Короля делает свита. Чем же футбольный король отличается от обычного? Конечно, определенные навыки ему будут нужны, ну так потренируется. Сделаем!-- он достал ручку и начал править мои наброски. — Значит так: с Англией нам будет немножко сложно, все же очень чопорная страна, отстает от всего мира. Пусть будет Италия и сразу «Милан». Причем тоже мелочиться тут нечего: в первом же сезоне лучший бомбардир чемпионата и все такое. Не забудьте про сборную, сведите Украину с Россией, но только где-нибудь в групповом турнире, это дешевле.

И, пожалуйста, побольше деталей, они придают правдоподобие, не стесняйтесь. Ведь вы же писатель, ну так и размахнись плечо, раззудись рука... А я к вам вечерком загляну, посмотрю, что получилось.

Когда часов в восемь вечера он вошел в мой номер, принтер с жутким визгом допечатывал пятнадцатистраничную концепцию, плод моего неустанного труда. За это время я уже успел почти полюбить созданного мною героя — голеодора и рубаху-парня. Особенно мне понравилось, что он любит стихи своего однофамильца-кобзаря и даже иногда читает их наизусть любовницам-итальянкам, поражая дочерей Средиземноморья плавностью и мощью ридной мовы.

Группенфюрер уселся в стоящее в углу массивное кожаное кресло и принялся внимательно читать концепцию, на этот раз не позволяя себе никаких фривольных звуков. За прошедшие в гробовой тишине полчаса, он прочитал ее трижды. Потом поднял на меня глаза и тихо произнес:

— Ну что ж, я вами доволен, вы хорошо поработали. Осталось довести некоторые нюансы, но я это сделаю сам.

— Послушайте,— заорал я,— что вы надо мной издеваетесь! Ну допустим, вы можете заставить все киевское «Динамо» валять дурака, играя на подставного. Наверное, вы способны прогнуть всех в чемпионате Украины и ваш Шевченко забьет сколько нужно и, может быть, даже правдоподобно. Но вне страны вы ведь ничего сделать не сможете!!!

— Вы сущую ерунду несете,— ответил он мне, немного помолчав, как бы взвешивая тратить ли на меня время. От придурошного добряка, валявшего передо мной ваньку, не осталось и следа. — Я вам уже говорил, что обмануть миллионы отнюдь не сложно. И футбольная афера ничуть не сложнее банковской или нефтяной. Тем более если за это берется спецслужба целого государства. Вы что, никогда не слышали о договорных матчах? Или, по-вашему, чтобы выиграть матч, нужно обязательно купить всю команду, включаю запасных? Один-два человека, с которыми предварительно проведена работа, найдутся во многих командах. Ну окажется он первым на добивании, или его упустят в суматохе у ворот... Так ведь это футбол, игра, где многое отдается на откуп случайности, ну или почти случайности.

Что с того, что многие его голы будут выглядеть несколько коряво или нелепо? Игра забывается, результат остается. Так что у нас не будет проблем ни на Украине, ни в Европе...

Кстати, что за квасной патриотизм, чего это он у вас забивает сборной России всего один мяч? И почему это получается ничья?

Я что-то мямлил про естественность и драматизм, про то, что не нужно перегибать, но внутри уже понимал, как нелепо выглядят мои оправдания.

— Погодите, но с какой стати его купит «Милан»?-- уцепился я за последнюю надежду и сам понял, какую глупость сказал. Он снова посмотрел на меня взглядом Кащенко.

— Берлускони деловой человек. Кроме «Милана» у него еще масса всего в хозяйстве. А значит и масса разнообразных интересов, с ним мы всегда договоримся. Италия вообще жутко продажная страна, она как будто создана для подобных операций. Не мы первые это поняли, да и масштаб у нас, прямо скажем, не самый большой. Те же бразильцы раскрутили за последние десять лет столько народа — собьешься считать. У них это, пожалуй, уже перешло в маниакальную страсть. На те деньги, которые они вбухали, пропихивая своих звезд и сборную, можно было всей Бразилией, включая пресловутых диких обезьян, год на Мальдивах отдыхать, извините за пошлый пример.

Ну и, чего уж скрывать, такой кумир всей страны сможет очень сильно помочь хорошим людям на выборах. Ведь друг моего друга, ну вы знаете! А уж друг моего кумира...

— Но ведь не может же это длится вечно! Когда-нибудь это должно закончится.

— Если вы имеете в виду наши возможности продолжать это, с позволения сказать, шоу, то по этому поводу беспокоиться не следует. Другое дело, что, как вы выразились, вечность этому мероприятию действительно противопоказана. По-вашему, почему Леннон гораздо популярнее Маккартни? Потому что первый красивая легенда, а второй всего-навсего старенький дедушка. Я думаю, лет шесть-семь будет вполне достаточно. А нелепая трагическая автомобильная или даже авиакатастрофа очень поспособствуют в качестве звучного финального аккорда песни нашего кобзаря.

Ну а вам — спасибо за работу, с вами расплатятся, как договорились, и отвезут в аэропорт.

Он встал и, положив в портфель мои бумаги, вышел.

Дмитрий СМИРНОВ