Великая сельскохозяйственная революция обошлась человечеству в миллионы жизней — во времена неолита вымерло 90% населения планеты, не сумевших приспособить свою психику к новой (и уже потому абсолютно аморальной) технологии. Интересно, какую цену придется заплатить за глупость двум ближайшим поколениям?
ПРИЗРАК ФРАНКЕНШТЕЙНА
— А вот зачем, например, вводить мораторий на клонирование? — спрашиваю у академика Эрнста.
— Я тоже считаю, что это неактуально. Нас не это сдерживает. Наших ученых сдерживает отсутствие денег.
— Я, наверное, экстремист, думаю, что глупо запрещать сами исследования. Любые. Другое дело — контролировать результат. Но в клонировании-то все чисто.
— Я тоже так полагаю, но вокруг этого слишком много разговоров...
Это всегда было. Сильвер — детский ужас с деревянной ногой, Франкенштейн — ужас взрослый. Успехи медицины и страх.
Страх вакцинации и вообще уколов, красноармейцы, разбегающиеся от медсестры.
Еще — переливание крови и разговоры о душе.
Еще — пересадка органов и опять о душе. Она, говорили, в сердце, поэтому изымать органы у донора никак нельзя. Даже если донор, сами понимаете, без головы и ему все равно, есть там сердце или нет. Интересно, сколько человек погибло от почечной и сердечной недостаточности, не дождавшись, пока мир примет концепцию смерти мозга? Еще — споры о позитивной евгенике, науке, как улучшать вид hомо sаpiеns. Теперь уже не вспомнить, когда — то ли в двадцатые, то ли в тридцатые. Реальных методик было две — скрещивание и селекция, а реальная возможность экспериментов — в тоталитарных странах. Наши попробовали первый способ — скрещивали людей с обезьянами. Сегодня те работы выглядят полным бредом, каковым они, собственно, и являлись — никто не мог сказать, чего нужно ждать от такого скрещивания. Ни одной особи получено не было, работы не афишировались, и эта история благополучно закончилась в начале тридцатых, оставив после себя Сухумский питомник обезьян. Более традиционно действовал известный селекционер Адольф Гитлер, помните, что вышло. Да и не могло ничего выйти на том уровне знаний, но напугали всех опять основательно. Само слово «евгеника» стало неприличным. А зря — красивая идея. Если бы тогда не прекратили теоретических разработок, то сейчас, когда появляется технологическая база, мы бы уже имели реестр того, что в человеке хорошо, а что — так себе, что можно трогать, а что — нет. Лет пятьдесят потеряли.
Что еще? Лет тридцать назад появилась техника рекомбинантных ДНК и термин «клонирование генов». Оттуда пошли вся нынешняя биотехнология, лекарства, современные вакцины, трансгенные растения и животные, расшифровка генома человека и другие приятные штуки. Но вначале, разумеется, работы запретили. Причем в США, где была самая мощная исследовательская база! Добились одного — американские ученые побежали в Европу, где запреты были не такие строгие.
Заканчивая экскурс в доисторические времена, замечу, что страхи появлялись всегда уже после открытия. Пока ученые капают в пробирки в своих лабораториях, проверяют гипотезы и выстраивают теории, общество молчит, поскольку ничего в этом не понимает. А когда наука сделана и осталась технология, начинаются разговоры типа «это опасно, то неэтично». Как раз на той стадии, когда уже понятно, что опасно, что неэтично, а что, наоборот, прекрасно и высокоморально. Что случается после того, как вводится очередной запрет? Правильно, процветают именно «нехорошие» технологии. Запретите пересадку органов — будет черный рынок и похищение людей. Запретите работу с рекомбинантными ДНК — биологии нет, кругом Средневековье, зато вся информация у ВПК и опять же черный рынок.
То же самое с клонированием. Запретим, допустим. Дабы плохие дяди не выращивали клонов на органы. Ну так они все равно вырастят, раз уж они плохие и денег до фига.
— Я думаю, что придумать всяческих чудес, чтобы ничего не делать, можно много, — говорит Эрнст. — «Возможно что-то где-то случится, что когда-то...» Конечно, следить за этим нужно, но создавать специальные трудности, как это некоторые делают, нет никакого смысла. Мы уже и так отстали от мира на огромное расстояние.
Что ему, Эрнсту Льву Константиновичу, запреты на клонирование — пошумят и успокоятся. Он еще Лысенко застал, на третьем курсе учил нормальную генетику, а на четвертом, после сессии ВАСХНИЛ сорок восьмого года, пришлось бредятину осваивать. И вообще мы не про клонирование с ним, а про другой фетиш общественности — про трансгенные организмы. На базе в Подмосковье Эрнст выращивает животных с генами, искусственно введенными в них от других видов. От других животных, растений, бактерий, человека.
— Я помню, три года назад вы начали создавать свиней с генами гистосовместимости человека, чтобы можно было нам свиные органы пересаживать.
— Мы и сейчас продолжаем. Пока не получается. Над этим многие в мире работают, думаю, что лет за десять таких свиней где-то создадут. Сначала органы на обезьянах посмотрят, потом на добровольцах, безнадежно больных.
— С вами работал профессор Брем, немец. Вы рассказывали, что ему пришлось из Германии уехать из-за давления «зеленых».
— Да все нормально сейчас. Немцы пошумели-пошумели и обратно его пустили. Как стали отставать, так разрешили работать, законы ввели обратно. Иногда же «зеленые» просто нелогично рассуждают: «Как трансгенные животные себя чувствуют?» А как себя чувствует теленок, которого забивают? Они все вегетарианцами быть должны, надо быть последовательным...
— А мы сильно отстаем?
— Да, и количественно и качественно. Там, на Западе, миллиарды вкладывают. В растениеводстве отстали очень сильно. Уже трансгенные растения занимают десятки миллионов гектаров, а у нас ничего еще нет.
На сегодня вся биотехнология состоит из таких методик, что волосы у публики должны постоянно находиться в положении «дыбом». По сути, перенося гены из одного организма в другой, мы получаем химеру, которой в природе не было. Скрещиваем слона с мухой. Обывателя это пугает необычайно. На самом деле тот же Эрнст, например, создает коров, в молоке которых будет находиться человеческий эритропоэтин — белок, повышающий количество эритроцитов в крови. Так же с интерфероном и еще множеством других полезных лекарств. Страшно? Но это еще не все. Во-первых, как сейчас эти белки получают? Нарабатывают в клетках в пробирках. В человеческих клетках, между прочим. Во-вторых, сами гены, которые вводят в животных, они ведь не просто человеческие, они взяты у конкретного человека. Как тут с этикой?
Но и это еще не все. В клеточных линиях, производящих лекарства-белки, тоже используются гены конкретных людей. Так что, принимая лекарство, не забудьте — вы в каком-то смысле поедаете чьи-то продукты жизнедеятельности. А сами клеточные линии, они откуда? Оттуда же. По всему миру, например, уже несколько десятков лет используются клетки Hela — клетки раковой опухоли давно умершей женщины по имени Хелен. Поговорим о людоедстве, а заодно о некрофилии?
Между тем есть уже прецеденты по внедрению чуждых генов в человеческий организм. Нейрофизиолог Сергей Савельев несколько лет назад опробовал новый способ лечения болезни Паркинсона. В мозг больного вводили суспензию нервной ткани зародыша другого человека. И бог бы с ним, но технологически было необходимо к человеческим клеткам добавить немного нервных клеток мухи-дрозофилы, причем генетически модифицированных. Ткань благополучно приживалась, больные выздоравливали, одна, говорят, замуж второй раз вышла. После того как в летальной стадии находилась. Но по-нашему, по-пролетарски, выходит, что лучше бы сдохла, чем с мушиными клетками в мозгу ходить.
В общем, можно брать практически любую современную биологическую методику и обвинять во всех грехах. Только зачем?
Что будет, неизвестно. Ведь всему современному биотеху лет двадцать. Надо думать, что за ближайшие сто лет мы многому научимся. Думаю, что очень скоро не останется нетрансгенных культивируемых растений, потому что трансгенные — лучше. Думаю, параллельно станут появляться трансгенные животные. Немного позже — трансгенные люди, люди с новыми признаками, а также те, генотип которых подправят в пробирке. Надеюсь, что развернется нейрофизиология, и работы с мозгом позволят, скажем, увеличить объем памяти, быстродействие. Очень бы хотелось получить возможность прямого взаимодействия мозга с искусственным интеллектом, иначе он, искусственный, нас когда-нибудь обставит. Можно предположить, что к концу века будут методы сделать человека биологически бессмертным...
А вообще... Если науку так боятся, как сейчас биологию, значит, она чего-то стоит.
Алексей ТОРГАШЕВ