Настоящий художник не может долго любить бардак. Он ему рано или поздно надоедает. И он снимает фильм о том, как все мы занимаемся... сами знаете чем
НЕЖНЫЙ ВОЗРАСТ ЧЕРЕЗ СТО ЛЕТ ПОСЛЕ ДЕТСТВА
НЕ ХУДШИЙ ВАРИАНТ
После фильма Сергея Соловьева «Нежный возраст» я очень смеялся. Долго и взахлеб. Один знакомый кинокритик, выходя со мною из зала, не выдержал:
— Ну что тебя так разбирает? Это не худший вариант. И потом, тебе что, ранний Сергей Александрович нравился?
— Ну, кое-что... «Наследница по прямой»...
— Это не он был хороший, это ты был молодой.
— Нет, нет. Все-таки он был хороший. То есть он мне, конечно, активно неприятен вместе со всеми своими целевыми и эстетическими установками, со своими честными и принципиальными девочками в исполнении Татьяны Друбич — девочками, которые любую свою подлость, предательство или высокомерие оправдывают устремлением к тому, чего не бывает. Ужасно я не люблю честных и принципиальных людей. Они теперь все работают в «Новой газете» и на НТВ.
Но моя неприязнь к Соловьеву, к его стилевой и мировоззренческой эклектике, к его шумным акциям вокруг собственных картин, к литературности этих самых картин, к его откровенному заигрыванию со всем модным (будь то Иван Охлобыстин или чеченская тема) — все-таки это неприязнь к чему-то родному, нестрашному. Вот когда Никита Михалков говорит о патриотизме или Николай Бурляев — о святости, тут у меня иной раз поджилки трясутся, потому что самое страшное, как отлично знают создатели цикла Aliens, — это чужое, иноприродное. А Соловьев — это свое, близкое и именно потому такое противное. Потому что свой, родной, похожий на тебя человек компрометирует свои, родные, вполне серьезные вещи.
Как опознается это родство? По мельчайшим приметам. Ну, во-первых, Соловьев очень любит мальчиков и девочек из хороших семей. Мальчиков и девочек, играющих на фортепьяно, выросших в огромных квартирах, в генеральских каких-нибудь домах... Все герои Соловьева — обязательно мальчики и девочки из хороших, элитных семей. Они ненавидят своих лживых, конформных предков, но от других предков не родятся. Бунтаря надо в детстве хорошо кормить, иначе у него есть все шансы вырасти конформистом.
А во-вторых, Соловьев тайный пироман. Он любит все жечь. Бенгальские там огни, или прибрежные домики, или танки. Тот катарсис, который наступает после пожара, то чувство усталости и облегчения, которое наступает после бурной ночи, — это он умеет очень хорошо. Все взорвалось, все кончилось, давайте попробуем теперь прожить новую жизнь. Праздник на пепелище, опустошенность и печаль рассвета — вот его главная нота. За это можно простить и его совершенно комсомольский романтизм, и любовь ко всякого рода борцам, и чудовищные вкусовые провалы, которые он сам отлично видит, но это же идет поиск новой эстетики, вы понимаете...
Мы понимаем. Лично мне самой большой эстетической удачей Соловьева представляется титр из отвратительного фильма про черную розу: «Зритель! А дома-то что хорошего? Сиди и смотри».
Нет, это не Соловьев испортился. Это у меня дома стало получше, слава тебе господи...
Но есть и еще одно, за что я его люблю временами. То, в чем чувствую особенное родство. Соловьев любит молоденьких и не стесняется в этом признаться. Все мы немного Гумберты, каждый из нас по-своему Гумберт. По пальцам одной руки можно перечислить людей, не побоявшихся заявить, что пятнадцатилетняя девочка нравится им больше двадцатилетней. Это Набоков (устами героя, но героев таких было несколько, и девочек таких — тоже); это Лимонов, это Льюис Кэрролл (опять-таки косвенно). Поэт Алексей Дидуров с его романом в стихах о голой восьмикласснице. Ну и мы с Соловьевым. Это не значит, что мы все кого-то обязательно растлеваем. Это значит просто, что нам нравятся старшеклассницы. Они свежее. И «Нежный возраст» в этом смысле не исключение. С голыми старшеклассницами, по-моему, там даже некоторый перебор.
И опять-таки в этой картине есть большие квартиры и правдивые мальчики, презирающие своих родителей, но сами при этом ни на что не способные. Нормальный такой Соловьев, с БГ и фейерверком в конце. Только одно в этой действительно очень слабой, старчески-слабой картине принципиально хорошо: диагноз, поставленный времени. Тому самому времени, которое Соловьев восторженно приветствовал трилогией из «Ассы», «Розы» и «Дома». Правда, восторгу все убавлялось, но радость от бардака была еще тогда вполне искренняя...
Настоящий художник не может долго любить бардак. Он ему рано или поздно надоедает. И тогда художник снимает фильм о том, как все слои общества занимаются фигней. Как дети начинают делать свои первые деньги и бросают школу, как артиллерия лупит по своим, как водители за сумасшедшие бабки перегоняют по дорогам неизвестно что от одних бандитов к другим. Вы заметили вообще, что новый русский язык — это язык без существительных? Перетрем, забьем, разрулим, проплатим. Что проплатим? Кого забьем? Где разрулим? Суета вокруг пустоты... Мы так и не узнаем, что перевозит в трейлере главный герой. (Мелькнет предположение, что это говно, потому что из нашего говна французы, оказывается, делают парфюм, — это метафора такая. Но вряд ли перевозка говна может быть сопряжена с риском для жизни. И потом, к чему тогда секретность? У нас его, что, вывозить запрещено? Да бери не хочу...) Мы так и не поймем, кто были те «братки», которые отомстили «хачикам» за оскорбление его девушки. Впервые соловьевская фабульная невнятица превращается в плюс: все концы бессильно висят, они не связаны. И герой соответствующий — ничего не доводящий до конца; и сюжет такой же; и распад сознания доведен до апофеоза, поскольку ни одного длинного эпизода Соловьев вытянуть уже не может. Все время требуются какие-то внекинематографические подпорки: видеоприколы, музычка, титры. Короче, не фильм, а акция в чистом виде.
Но и то хорошо, что до Соловьева дошло: погуляли — и будя. Придя когда-то на должность первого секретаря Союза кинематографистов на волне перестройки, интереса к молодым и некоторого старческого самобичевания (вот, мы были говно, а теперь вы попробуйте), Соловьев понял, что этим молодым категорически нечего предъявить, что наглость и так называемый нонконформизм — их единственный капитал, что бухать и стебаться они умеют очень хорошо, а больше ничего не умеют. И когда Соловьева явно и издевательски из начальников выпихивали, дружно проголосовав за Никиту Михалкова, — никто за соловьевский период не вступился. Никто из молодых, принятых им в Союз и усиленно продвигаемых. Все легли под новую власть. Романтик получил по полной программе.
И потому новый герой — не романтик. Он, конечно, и не отличник. Он просто никакой. Но, по крайней мере, он не кидается на все модное, не бегает на рок-концерты и не открывает источник свободы и счастья в портвейне и анаше.
А в чем же он его открывает? Известно где. В рифме. Единственная подлинная страсть героя — такая же тощая и еще более длинная, чем он, девушка. Тоже без каких-либо определенных черт и даже без черт лица (что при ее профессии — фотомодель — даже выгодно). Странная такая девушка, говорит, как ребенок в плохом самодеятельном спектакле. Ни одной живой интонации. Кукла наследника Тутти. Но у такого вялого мальчика и не может быть другой девочки. И потом, это Соловьев на пике своей мужской зрелости любил девочек-нонконформисток. А сейчас он устал, ему нравятся такие, о которых ничего и сказать нельзя. Так, есть какое-то тельце — ну и достаточно. Идеальная женщина — не та, которая правды ищет, а та, которую трахать можно. И чтоб молчала. А мы чтобы находили в этом смысл.
Вот и вышло, что нынешний Соловьев все ответы обрел в молчании, а смысл жизни — в девушке. Замечательный ответ на вопросы эпохи, только опять-таки очень приблизительный, я бы сказал — временный. Ну, трахнутся они. Ну, поженятся даже, хотя верится с трудом. Герой наймется к своему более опытному другу по кличке Милая Жопа и будет делать за деньги какие-нибудь гадости (у нас за другое не платят). Героиня устроится рекламировать отечественную продукцию. И все? Типа, идиллия? Обретение себя?
Нежный возраст кончился, и за все это время — за все десять нежных лет нашей нежной свободы — мы так и не обрели никаких качеств, которые позволили бы нам противостоять свинству и насилию. Говорю о стране, об электорате, а не о себе и сверстниках — но у нас-то в отличие от соловьевского персонажа молодость действительно была. Мы в отличие от него что-то читали, смотрели, делали, думали. И были у нас кое-какие страсти, кроме любви к обезьянке Прохору и фотомодели в далеком Париже.
А к итогу все пришли одинаковому. Выяснилась ужасная вещь — неплодотворность отвязанности, порочность бардака, недостаточность любви. Оказалось, что все это время мы точно так же проср... (в фильме Соловьева часто и со смаком произносят это слово), как и наши родители. И даже еще более жидко.
Это итог жизни страны, а не нашей жизни. Каждый из нас чего-нибудь добился. Но вот страна нашими общими усилиями никуда не вытащена, а ввергнута еще глубже все туда же. Вот этот вопрос — вопрос о том, к какому итогу пришел его лирический герой и его постоянный зритель, — спасает очень слабый фильм Соловьева от полного провала. Нежный возраст — это ведь приговор. Это плавание по течению, послушность ветру и способность отыскивать смысл жизни между девичьих ног. Где, безусловно, очень хорошо, но смысла нет никакого.
Вот почему я горячо приветствую вопрос Сергея Соловьева об издержках свободы, нонконформизма и отвязанности — и совершенно не удовлетворяюсь ответом, который он дал. Потому что никакая еще баба, даже самая модельная, и никакой еще БГ, даже самый многозначительный, не спасли человека от необходимости думать самому, определяться и заниматься каким-никаким делом. Этому страна успела капитально разучиться, а те, что не разучились, делали такие дела, что лучше бы пинали балду.
Ужас-то в том, что нежный возраст кончился. Наступило фирменное соловьевское утро — трезвый, холодный рассвет после бурной ночи. И костер догорает. И надо что-нибудь делать, с чего-нибудь начинать...
Вы хотите сказать, что эти мальчики и девочки могут что-нибудь делать, кроме ездить в Париж и утверждать, что родители во всем виноваты?
Не смешите меня.
Делать придется тем, кого Соловьев никогда не любил и о ком он никогда не снимал кино. Самое ужасное, что их и я не люблю. Но других нет.
Дмитрий БЫКОВ
На фотографиях:
- ДРУГ ГЛАВНОГО ГЕРОЯ РАЗДЕВАЕТСЯ В КЛАССЕ НА СПОР: ПЕРЕСТРОЙКА!
- В материале использованы фотографии: Игорь ГНЕВАШЕВ. Кадр из фильма «Нежный возраст»