КОНСТАНТИН ЭРНСТ: «ТРУДНО БЫТЬ ПЕРВЫМ»

«Я не люблю давать интервью. Я сделал в своей жизни сотни интервью и побывал на обеих сторонах — и как интервьюер и как интервьюируемый. И я разочаровался в этом жанре. Говоришь одно, а в результате получается другое. Но для «Огонька» я сделал исключение, потому что я люблю «Огонек», вот и наговорил столько, сколько вряд ли скоро смогу наговорить кому-нибудь еще»

КОНСТАНТИН ЭРНСТ: «ТРУДНО БЫТЬ ПЕРВЫМ»

— Костя, у тебя же недавно день рождения был, поздравляю.

— Месяц назад исполнилось сорок.

— А я помню, как ты приходил к нам в «Огонек-видео»...

— Конец 80-х...

— Да, ходил такой огромный талантливый мальчик, сюжеты какие-то снимал... Все балдели: это будет звезда. Впрочем, там в ту пору все были гениальными мальчиками с горящими глазами, я вот все думаю: куда ж они подевались? О ком-то знаю: один спился, другой сторчался, третий разбился в аварии. Все исчезли с поверхности, кроме тебя. Очень жестокий отбор, очень мало кто проходит путь наверх до конца. Ты мог бы объяснить, за счет чего: твердолобой упертости и обдуманной, просчитанной, далеко поставленной цели? за счет дрессировки себя или наглости, умения всех вокруг распихать локтями?..

— Я никого не распихивал, через тела не переступал, я просто делал то, что считал правильным...

— ...В результате чего за какие-то десять лет стал знаменитым и влиятельным. Ага? Хотя по образованию ты биолог, даже диссертацию защитил, а к телекамерам попал уже взрослым...

— Я вообще не собирался заниматься телевидением. Я поступал на Высшие режиссерские курсы, в мастерскую детского кино, которую набирал Ролан Быков. Из пяти сдавших окончательный экзамен он не взял двух, меня и Валеру Тодоровского. Где остальные трое? Один работает ассистентом на телевидении, второй снимает клипы, третий занимается бизнесом. Как видишь, нет надежного критерия, чтобы определить — кто сможет, кто не сможет. А телевидение в конце 80-х было открытой системой. Стена советского телевидения развалилась, и в этот пролом с улицы зашло очень много людей. У меня не было никаких родственных или каких-то иных завязок. Я пришел с улицы на студию «Видеофильм», говорю: мне бы снять клип. Очень, по тем временам, скромное пожелание; снял, после чего мне предложили работу. Система была открыта. Были возможности для старта. Мне очень повезло на время, потому что с теми же качествами пятью годами позже, боюсь, ничего бы этого не произошло. Сейчас телевизионная система закрыта. Сюда очень трудно попасть с улицы, надо быть просто бенгальским огнем, чтобы тебя заметили.

Соответствовать времени непросто. Почему один режиссер делает три гениальных картины, а потом такую лажу, за которую стыдно? Не ему стыдно, он делает это искренне, просто он перестал соответствовать времени. Когда-то он идеально совпадал, потом время ушло. Но Господь играет на саксофоне художника только когда Он сам хочет, а не когда художник проголодался. Делаешь то, что не востребовано, — твоя проблема!

— То есть оказаться в нужном месте в нужное время...

— Да, но даже когда я делал уже «Матадор», и не первый год, в страшном сне не представлял себя в роли генерального директора. Я думаю, что люди, которые планируют карьеру шаг за шагом, расписывают, с кем они должны пообщаться, какие действия совершать, в лучшем случае добиваются средних результатов. Для того же, чтоб чего-то добиться, надо быть абсолютно свободным от этого съедающего некоторых желания добраться до высокого кресла и удержаться в нем. Люди, которые именно «добрались до кресла», первым делом создают структуру удержания этого кресла — и никогда в нем не удерживаются. Надо рассуждать, как буддисты: делай то, что хорошо умеешь, и то, что считаешь правильным, а все остальное приложится. Невозможно заниматься тем, что не нравится, и чего-то добиться.

— Так что же более всего может нравиться в твоем положении? Власть? Огромное здание, набитое людьми, которые ловят каждое твое слово?..

— Знаешь, я начинал свою карьеру режиссером, а режиссеры просто по специфике профессии обладают властью над людьми, и у них довольно скоро жажда власти проходит. Вот людей, которые долго подчинялись и находились в униженном положении, обуревает жажда власти. А режиссеры быстро излечиваются. Потом, у меня вообще не было никогда страсти такой клокочущей к власти. Никакого удовольствия не испытываю от сознания того, что могу кого-то уволить с работы или сделать звездой. У меня масса комплексов, но комплекса власти нет. Я тебе скажу между нами: до сих пор не могу привыкнуть, стесняюсь, что у меня есть охрана. Я часто, если честно, от них убегаю.

— А охрана тебе положена по должности?

— В 95-м году, после убийства Влада, охрана стала жизненно необходима, это были реалии тогдашнего телевидения, кроме того, мало кто знает, что в самом начале работы на ОРТ мне для острастки ночью шмальнули в окно. Выстрел — стекло вдребезги.

— А на каком этаже ты живешь?

— Я тогда снимал квартиру на втором этаже. Я, конечно, понимаю, что никакая охрана не спасет, если тебя закажут очень серьезные люди. Охрана спасает от отморозков. Можно дать небольшие деньги какому-то полусумасшедшему уроду, и он тебя в подъезде изувечит.

— То есть это может сделать и небогатый человек, если ты ему не нравишься...

— И решить свою проблему. А серьезные люди все-таки сейчас стараются решать вопросы, не создавая крайнего прецедента. Потому в российском бизнесе и стало меньше заказных убийств, что потенциальные заказчики, видимо, и на себя эту ситуацию проецируют. Вот, а охрана с тех пор осталась.

— А в начале, когда ты только что стал большим человеком, не было внутренней растерянности?

— Не было. Я просто собрался и понял: у меня мало времени, чтобы показать, что я могу сделать. Время на реализацию шанса всегда ограничено. Не успеешь — проиграл... Мало кто помнит, но мы закрыли почти семьдесят устаревших программ, причем среди них были такие, которые считались абсолютно неприкасаемыми. Запас фильмов для показа был на одну неделю. Не было контрактов никаких. Мы звонили в Лондон нашим приятелям и говорили — привези кассеты в сумке под устную договоренность, контракт подпишем и проплатим позже. Я пришел весной 95-го, а к зиме, к декабрю, рейтинги ОРТ уже выросли.

— Все-таки от добра добра не ищут. А у тебя уже был «Матадор», известность... Был имидж дикого красавца, все женщины твои...

— На самом деле... Я делал «Матадор» почти пять лет. И приглашение стать гендиректором совпало с тем, что мне стало неинтересно его делать. Я уже понял, что я умею. Я в «Матадоре» постоянно менял формы — то сооружал декорацию со всякими сгоревшими вертолетами, то переодевался в Фасбиндера или Гэнсбура, то делал визуальную сагу о корриде. Каждый раз я как бы отрабатывал новый номер. Воспроизводить это на потоке мне было неинтересно. Жизнь очень короткая штука — надо попытаться понять, что ты еще можешь. Так у меня образовался личный творческий кризис. На телевидении существует большой самообман: если у тебя что-то получилось хорошо, шарашь это — и дальше все будет в порядке. Я считаю, что эта тактика проигрышная, либо ты должен меняться вместе с аудиторией, либо оказываешься героем вчерашних дней. И тут возникает это приглашение возглавить канал. Знаешь, когда ты работал в жанре минимализма, вдруг тебе сказали: а хочешь попробовать сделать фреску на стене вот этого небоскреба? Я отнесся к этому как к вызову.

— Через тебя идут и финансовые потоки тоже?

— Да, конечно. Я в компании занимаюсь всем.

— А какие дела: финансовые, хозяйственные или творческие — занимают все-таки больше времени?

— Я думаю, что финансовые и хозяйственные. Необходимо было выстроить работу компании так, чтобы она приносила больший доход. Мы же не получаем от государства никаких средств, мы живем только на то, что заработали сами. А заработать можно, только если у тебя самый высокий рейтинг. Сейчас ОРТ действительно самый крупный игрок на телевизионном рынке и по аудитории, и по рекламным поступлениям.

— Ты олигарх?

— Я? Какой я олигарх? Я менеджер, а не владелец. У меня нет никаких личных компаний в телевизионном или смежном бизнесе. Это принципиальная позиция, я хочу быть в этом отношении чистым и неуязвимым, чтобы никто не мог мне предъявить претензии, что я, пользуясь своими возможностями, спонсирую свой частный бизнес. Когда я пришел сюда, я закрыл свою компанию, производившую «Матадор», хотя акционеры канала мне говорили: продолжай. Я сказал: нет. Как я буду ставить свою программу в сетку? Ставить ее в заведомо плохую позицию глупо, в замечательную — скажут: ну понятно, себя-то он не обидит. Поэтому я прекратил собственное телевизионное производство.

— А акции канала у тебя какие-то есть?

— Акций канала у меня нет.

— Так ты просто наемный работник?

— Я наемный работник.

— А кто-то из начальства (телевидение-то наполовину государственное) может тебе позвонить с пожеланиями, приказами, просьбами?

— С пожеланиями. Никто мне не приказывает ничего. Звонят, спрашивают: не могли бы мы сделать вот это?.. Нет никого, кто бы давал директивные установки: вы должны сегодня вечером сделать то-то. Власть устроена по-другому, не так вульгарно, как многие представляют.

— То есть нет такого, как раньше: сегодня футбол покажите! И чтобы счет был 3:0.

— Если я сочту, что какую-то кассету я показывать не могу, — я ее не буду показывать.

— Известно, что акции Березовского сейчас переданы во временное пользование Абрамовичу, что с ними будет дальше?

— Я думаю, акции будут переданы государству, а государство примет то или иное решение: может быть, выставит их на тендер, может быть, передаст кому-то в управление.

— А выставит ли? Такой соблазн: получить еще один государственный канал!..

— Сильно сомневаюсь, что государство решится на это, национализировав 49%, потому что это автоматически повлечет необходимость предоставлять бюджет ОРТ, а сейчас государство не платит ОРТ ни копейки. ОРТ питается только подножным кормом: то, что сами заработали, — то наше. У нас значительный долг, 100 миллионов долларов — кредит Внешэкономбанка. Выплачивать его мы будем сами. Да, с нас не требуют сейчас, нам его пролонгировали на год. Проблема в том, что после трагического обвала рекламного рынка 98-го года ни один канал не может закрыть свои дырки финансовые. Потому что, если в 98-м году планировался общий рекламный рынок 800 миллионов долларов, в 99-м он был меньше 150. Сейчас — 300. А в принципе нет ни одного большого канала, содержание которого обходилось бы меньше чем в 80 миллионов долларов. ОРТ стоит дороже, потому что покрывает всю территорию страны и система распространения сигнала настолько старая, насколько же и неэкономичная.

— Абрамович вам сейчас деньги дает?

— Нет, абсолютно. Деньги нам никто не дает, все, что у нас есть, мы зарабатываем на рекламе.

— А тебя лично реклама не раздражает?

— Меня реклама, как зрителя, конечно, раздражает. Я уверен, что подавляющее большинство людей реклама раздражает. Но это реальность. Не будет рекламы — не будет такого телевидения, как есть. Что лучше смотреть: плохое телевидение без рекламы либо хорошее с рекламой?

— Деньги — штука привлекательная, не менее власти... Зарплату здесь платят хорошую. Мы, когда подъехали, еле нашли место припарковаться. Еще пару лет назад такого не было.

— Старт роста зарплаты на телевидении во времени можно точно назвать. Зарплата реально стала расти с появлением НТВ. Гусинский, когда собирал канал, брал лучших из лучших, он и повысил уровень зарплаты во всей телеиндустрии. И остальным каналам, для того чтобы удержать у себя людей, пришлось поднимать ставки.

— Понятно, почему сейчас энтэвэшники так защищают Гусинского. Но как же вышло, что НТВ покинул Добродеев? Правду говорят, что РТР за бешеные бабки перекупило его? дали ему больше?

— Больше чем кто?

— Чем Гусинский.

— Категорически — нет. Сто процентов, что Олег ушел из НТВ сам и не собирался в течение долгого времени вообще ничем заниматься. Я близко дружу с Олегом. Я очень хорошо всю эту ситуацию знаю. Олега уж точно никто не перекупал. Для руководителя канала вопрос о деньгах вообще не является принципиальным. Руководить каналом — это «месседж». Когда речь идет о ведущих, да, я часто не договариваюсь с ведущим. Предположим, мы не сошлись с Димой Дибровым, обсуждая деньги, вот и появился в бывшем «Счастливчике» новый ведущий.

— А Дибров говорил, что это принципиально, что он не стал переходить на ОРТ потому, что не хочет быть предателем. Все газеты писали: какой Дибров молодец, патриот.

— Дибров молодец. Но про деньги мы говорили.

— То есть, если не дали столько, сколько просили, то хоть отпиаримся по полной программе? Что-то вроде обещания Матфея Христу: ну, не пройдешь ты по воде, ну, потонешь, зато абзац в Библии я тебе гарантирую?

— Да, но дело в том, что мы и не сильно его уговаривали. Я знаю Диму много лет, очень к нему хорошо отношусь. И не только как к ведущему, но и как к очень талантливому режиссеру телевизионному. Мне Дима в качестве ведущего «Антропологии» интересен, а в качестве ведущего «О, счастливчик!» — нет. Потому что каждый должен заниматься тем, для чего его предназначил Бог.

— Но самого «Счастливчика»-то перекупили.

— Почему перекупили? Мы его взяли за те же деньги, что и НТВ.

— А как же это можно так вот взять...

— Они ушли в первую очередь потому, что им просто давно не платили денег. НТВ задолжало программе несколько сот тысяч долларов. Я переговоры с продюсером вел больше чем полгода. Мы договорились абсолютно на тех же финансовых условиях: спонсорство 50х50, цена программы такая же, как на НТВ. Просто мы заплатили часть денег вперед, это абсолютно справедливое условие продюсера программы, и мы на него пошли. А вот перекупать ведущих, это, я считаю, — работать на конкурента. Как можно перекупать ведущего, который лет пять был лицом какого-то канала? Он и у тебя останется лицом этого канала, но уже за твои большие деньги.

— А Сорокина чье лицо? Она столько перемещалась...

— Для меня все равно Сорокина остается лицом «Вестей», как ни крути. Где бы она на НТВ ни появлялась — она лицо «Вестей». Когда Арина Шарапова работала у нас, она тоже была лицом «Вестей» и теперь несет это лицо с собой повсюду. Там, где человек стартовал и стал популярным, там на его лицо и легла печать. На всю жизнь. Поэтому мы не перекупаем ведущих других каналов. Можете привести пример, кого мы перекупили? А так у нас звезд больше, чем на других каналах. А будет скоро несколько новых.

— Сейчас появилось огромное количество ничего не значащих ребят на экранах, которые быстро становятся известными лишь благодаря мельканию.

— На самом деле зрителя провести практически невозможно. Если человек пустой и никчемный, внимания он долго не удержит. Можно кого-то раскрутить, спозиционировать, но долго людей это не удержит. Линкольн однажды сказал, что можно долгое время обманывать маленькую группу людей, некоторое время обманывать большую группу людей, но всех и всегда обманывать невозможно.

— То есть тут инстинкт толпы не ошибается.

— Да. Точно так же не удастся удержаться человеку, переставшему соответствовать времени. Никакие пиаровские усилия тут не дадут эффекта. Большинство из нас просто забывает ведущих, которые были еще недавно в диком «топе», потому что телевидение эфемерно. Я как-то взял программу ОРТ пятилетней давности в поисках какого-то давешнего проекта и подумал: «Господи, неужели это мы все делали! Это такая древность. Это просто какой-то юрский период». Телевидение устаревает, наверное, так же быстро, как газета. Двадцать часов вещания каждый день — и все пролетает как дым. Вот фильм, я помню, как мы его покупали в Лос-Анджелесе, спорили, как долго подписывали контракт на эту передачу, как на эту искали ведущего. Но миг — и все это улетело. Все эфемерность, двадцать часов каждый день. Я, как и большинство телевизионных руководителей, чувствую себя на макаронной фабрике. Интенсивность, с которой надо делать эфир, — это и счастье наше и наш бич. И что бы ни утверждали недобрые телекритики, телевидение в России — я не говорю только про ОРТ, я про все каналы — лучшее, входит в тройку лучших в мировом телевидении. Это я говорю как специалист. Другое дело, что у нас качество телевидения находится в отрыве от экономической базы. Нормально, когда телевидение соответствует уровню экономики страны. У нас телевидение — не соответствует.

— Галкина на новую программу ты назначал?

— Я. Мы более тридцати человек посмотрели, и, когда стали отсматривать все совместно с группой, которая владеет форматом, все без возражений остановились на Галкине. Я уверен, через месяц он станет суперзвездой. Галкин... его преимущество — он свежий. Нельзя сказать, чтобы он совсем был неизвестен, но ему двадцать четыре года, а для ведущего первого канала это слишком юный возраст, но мы на это махнули рукой. Я уже говорил, что мы ищем сейчас и других ведущих, у нас предполагается огромное количество новых проектов. Будем обновляться и за счет этого обновления держать аудиторию. «Миллионер» — феномен, за последние два года это самая рейтинговая передача во всем мире, такие проекты не придумываются каждый сезон. Хотя сейчас НТВ говорит: у нас есть проект такой же, как «Миллионер», вот мы посадим туда Диброва, и будет... Ничего не будет. Да, точно такой же, но с «перламутровыми пуговицами». У нас сейчас, кроме «Поля чудес», есть еще один высокорейтинговый проект, равный «Миллионеру», — программа «Жди меня». Более того, у «ВИДа» эту программу покупает сейчас Эй-би-си, один из трех великих американских каналов. Саша Любимов еще до того, как стал моим замом, встречался с американцами, вел переговоры, Эй-би-си хочет делать это для Америки. И этот проект, абсолютно чистый по социальному посылу, оказался дико востребованным именно в наше время. Поиск близких и любимых стал безумно актуален. Вот рейтинги последнего эфира «Жди меня»: понедельник, рейтинг — одиннадцать и два, доля аудитории — тридцать семь и пять, то есть практически такая же, как у «Миллионера». Значит, попало во время.

— Причем это уже третья отечественная программа мирового уровня: «Что? Где? Когда?», КВН и эта.

— Кстати.

— Я смотрю, с НТВ у вас сложные взаимоотношения?

— С НТВ у нас исторически самая жесткая конкуренция. Все эти годы. При всем при том я надеюсь, что ничего плохого с НТВ и дальше не случится, его не закроют и не вывернут наизнанку. Тогда это будет огромной проблемой для телевидения России, и это будет неправильно, потому что канал НТВ есть и должен существовать. Мне, например, жалко, что сейчас он теряет свою популярность, но причины этого тоже понятны и объективны. Как политические, так и экономические и творческие. В новостях они говорят все время о себе, а это невозможно. Люди же хотят слышать разные новости, а с экрана вместо этого им непрерывно жалуются на собственные неурядицы. Это раздражает. Наша проблема, знаешь, в чем? Российская интеллигенция живет с изначальной установкой о злонамеренности власти. Хотя власть не может быть всегда злонамеренна, наоборот, большинство порывов власти как раз имеют положительную основу. Однако главная причина, почему некоторая часть интеллигенции не поддерживает власть, — это установка: все, что делает власть, всегда во вред.

— Это то, что с «Курском» было. Мне говорили: власть лжет. — Хорошо, в чем ее ложь? — Не сказали правды. — Какой правды? — Должны были ответить, что там было на самом деле! — А если они сами не знают? — Все они знают.

— Я-то считаю, история с «Курском» была историей избыточной открытости власти в отношении общества. Открытость была в том, что на место события поставили камеру телевизионного канала. Скандал возник, когда пустили не всех. Но можно представить, какое пространство для домыслов открылось бы, если бы пустили всех. Каждый, стараясь опередить ближнего, стал бы показывать «свою правду». Впрочем, не было бы «Курска», произошло бы обострение по другому поводу. Те, кто изначально настроен был на критику Путина, ждали момента, когда можно нанести удар и проверить его на прочность. Не будь трагедии с «Курском», нашелся бы другой повод. Когда произошел взрыв на Пушкинской, я подумал: вот это сейчас и станет поводом. Но вдруг не стало. Я еще подумал: может, я ошибаюсь и никакого удара никто наносить не собирается? Но спустя очень короткое время произошла беда с «Курском», и все рвануло. Этот «взрыв» не был связан с гибелью лодки, это была вещь, политически заложенная в противоборство оппозиционных сил и власти. Ситуация, решенная в пиаровском ключе.

Я ежедневно общаюсь с представителями и воплотителями власти, большинство из них — умные и желающие блага своему народу и своей родине люди, которые по многу часов тяжело работают, в большинстве своем вовсе не для реализации собственных амбиций. И это нормальное желание каждого здорового мужчины, чтобы твоя родина стала лучше. Я абсолютно искренне тебе говорю: я хотел бы, чтоб у НТВ нормализовалась ситуация, чтобы они решили свои экономические проблемы и занялись телевидением. А не занимались бы обороной своей крепости, потому что никакого отношения к телевидению это уже не имеет. К людям на канале НТВ мы относимся хорошо. Мы ходим по одним и тем же коридорам, здороваемся. Да, у нас нет страстной дружбы, но ее, собственно, не было и пять лет назад. Мы жесточайшие конкуренты и, как соперники, в рамках конкурентной борьбы ставим друг другу подножки. Видел ролик, который запустило НТВ по поводу «О, счастливчик!»? «Три секрета настоящего телевидения. Первый — это НТВ, второй — программа «О, счастливчик!» на НТВ, третий — «О, счастливчик!» с Дибровым! Все остальное только пародия, остерегайтесь подделок». Хочется их спросить: ребята, кого вы обманываете? Вы же не делаете больше новых передач, а показываете старые. Вы хотите нам насолить? Но мы законно получили этот формат, мы его не украли, заключили договор с владельцами. Это не пародия. Я думаю, главная проблема НТВ в том, что у них завышенная самооценка. Когда всем твердят, как заклинание: есть лишь одна компания — НТВ, все остальные никто, — это пиаровский ход. Он слишком опасный, быстро утомляет. Потому что вслед за таким заявлением надо либо взлетать к звездам каждый раз, либо уж помалкивать... Но несмотря ни на что мы их любим. Это наши любимые конкуренты.

Возьмем прайм-тайм, реальный воскресный прайм. Вот, смотри, доли аудитории в одно и то же время: у нас «Привидение» — 37,6 процента, на РТР «Я объявляю вам войну» — 27, НТВ «Итоги» — 20. Дальше: «Улица разбитых фонарей» — 21,8. У нас в этот момент начинаются «Времена», которые дали 22. То есть мы выиграли вечерний прайм, а есть еще и утренний с 10.00 до 12.00. Тоже сильная позиция соревновательная. Проценты аудитории ОРТ с 10.00 до 12.00 — 34,3; 37,4; 33,5; 26,8. У РТР — 13,1; 15,8; «Аншлаг» — 34, рейтинг высокий, «Городок» — 30,2... НТВ — 18,4; 9,9; 8,1; 19,3. То есть, хоть сильную конкуренцию нам составили «Аншлаг» и «Городок» на РТР, и утренний прайм мы выиграли.

— Ты когда-то работал с Парфеновым.

— Парфенов и Угольников.

— Да, знаменитая троица — сильнее команды не было. Какие сейчас у тебя отношения с ними?

— С Угольниковым абсолютно нормальные отношения, я изредка его встречаю, сожалею, что он ничего не делает на телевидении. Он заканчивает, насколько я знаю, в Праге фильм в качестве режиссера. С Леней отношения сложные. Я Леню ценю, считаю, он один из самых талантливых телевизионщиков в стране. Просто, когда его назначили главным продюсером НТВ, он совершил в отношении меня ряд поступков, которых друзья при любых назначениях не должны совершать, дружба важнее должности. Я не совершал против Лени никаких негативных действий, просто мы как-то объяснились, после чего едва здороваемся. Наверное, у него есть своя версия случившегося.

— А кто сейчас твои друзья?

— Мой самый близкий друг — мой зам по кино и кинопроизводству Анатолий Максимов. Саша Любимов мой друг. Теперь и он мой заместитель. Из друзей, которые непосредственно со мной не работают, это Женя Маргулис, Андрюша Макаревич из «Машины времени». Есть еще несколько человек, которых просто аудитория не знает, они не занимаются ни телевидением, ни кино, ни шоу-бизнесом. Очень близкий друг вне телевидения — Андрей Деллос, с которым я по крайней мере вижусь несколько раз в неделю. Невозможно жить без друзей даже при таком темпе — чтобы по восемнадцать часов в день вкалывать, нужна энергия. Она возникает только из человеческого общения.

— Так все-таки что же в нынешней жизни тебе больше всего нравится?

— Самая интересная вещь — это сетка. Сетка программ. Все впечатление от просмотра зависит от того, как, что и где ты поставил. Когда ты смотришь сплошные банковские бумаги или ездишь встречаться с политиками — это все необходимо, но это вот и есть то самое: делай что должен. А сетка — это кайф. Вот пришло воскресенье, включаешь родной канал и понимаешь — угадал.

— У тебя в кабинете стоят несколько мониторов, и на них крутятся разные программы. Смысл?

— Смысл... Я смотрю все основные программы конкурентов, все выпуски новостей...

— Ты можешь, увидев, что кто-то раздобыл хорошую новость, собрать людей и сказать: «Вашу мать!..»

— Я регулярно это делаю. Если кто-то отхватывает какое-то новостное видео раньше нас, то директор информационных программ получает по голове.

— Сколько времени ты сидишь в этом кабинете?

— Я приезжаю утром, уезжаю за полночь.

— А на экраны смотришь боковым зрением?

— Боковым.

— Ты много читаешь или в основном смотришь?

— По газетам мои помощники мне делают с утра отжимку, но все равно ночью я газету всю пролистываю сам.

— А у тебя личное время какое-то есть?

— Личного времени у меня нету. Потому что, когда я сижу в «Останкино», я либо провожу совещания, либо подписываю какие-то бумаги и параллельно со всем этим разговариваю по телефону. Мне за день звонят человек сто двадцать. Понятно, что всем ответить не могу. Кому-то звоню сам или прошу своих замов, продюсеров, помощников позвонить.

— Но ведь я тебя время от времени встречаю в разных высоких собраниях, ты ходишь там, чокаешься...

— Я очень редко куда-либо хожу. У меня каждый день десяток приглашений. Я хожу только туда, куда нельзя не прийти, потому что кровно обидишь устроителей. А на вещи необязательные не хожу никогда, потому что никогда не могу раньше десяти часов уехать отсюда. С девяти до десяти я даже ни с кем не встречаюсь, у канала «Время» я сижу, у меня на линии дирекция информационных программ. Миша Леонтьев или Максим Соколов, потому что «Однако» делается порой в последнюю минуту, и ты что-то уточняешь, проговариваешь, звонишь коллегам на другие каналы: дайте в обмен на это видео что-то другое. Это процесс непрерывный... Да и не хочется мне никуда ходить...

— А Соколова почему взяли?

— Ну, Мише выходить четыре раза в неделю все-таки тяжело. Я много лет назад, читая интервью с Артом Бухвальдом, поразился тому, что у него был контракт на пятьдесят два фельетона в год для «Геральд трибюн»: как можно каждую неделю писать смешной рассказ? Это какая-то обреченность безумная. А сейчас на телевидении тому же Леонтьеву надо было выходить не раз, а четыре раза в неделю на многомиллионную аудиторию, представь. И что делать, если в этот момент ты плохо себя чувствуешь или у тебя... ну, не пошло. Ну, не идет... а ты должен говорить. Поэтому мы с Мишей эту ситуацию обсудили, он активнейшим образом идею поддержал, сам вел переговоры с Максимом. А Максима долго пришлось упрашивать, он сопротивлялся: и образ у него не телевизионный, и без цитат на латыни он не может обойтись... Но, как видим, все у него сейчас получается. Тем более что у Максима, я считаю, одно из самых блестящих перьев страны. Кстати, и «Огонек» это ценит.

— Сейчас вообще в журналистике нужно жить очень быстро. Раньше пишущий человек, ну, два материала в месяц делал. Сейчас, если ты не умеешь выдавать статью минимум раз в неделю, а лучше чаще, то...

— Могу сказать тебе, причем абсолютно не в качестве комплимента: я читаю «Огонек» почти от корки до корки, чего со мной не было многие годы. Может быть, я его читал так в первый период Коротича, когда через «Огонек» пошла лавина того, чего раньше не печатали. Потом много лет я его не читал, в лучшем случае одну статью. Вот сейчас опять читаю от корки до корки, и почти все интересно, что в принципе противоестественно для журнала, журнал ведь не рассчитан на прочтение от первой до последней страницы.

— Почему же, у нас рассчитан. Главное — успевать. Ты вот во сколько встаешь?

— В 8 часов.

— Ужас! Нормально встаешь или с будильником?..

— Учитывая, что я ложусь в четыре, встаю тяжело.

— Ты обалдел!

— Я очень устаю, учитывая, что у меня нет выходных. Я работаю и в субботу и в воскресенье.

— И снится сладкая жизнь?

— Мне ничего не снится, честно говоря, я отключаюсь, падаю, как в Маракотову бездну.

— У тебя отпуск бывает?

— Если честно, то гораздо реже, чем хочется.

— Ну хоть физкультурой занимаешься?

— Недалеко от моего дома есть фитнесс-клуб, я ночью туда иногда заезжаю потягать снаряды.

— Ты знаешь, что до сорока лет ты в форме просто за счет природы, а дальше уже нужно форму поддерживать?

— Проблема в том, что сейчас канал находится в стадии трансформации. Когда у канала не будет долгов, на всех позициях будут лучшие менеджеры, я надеюсь, мне удастся сократить свой рабочий день до десятичасового, что меня полностью устроит. У меня окажется время на личную жизнь... Мы сейчас находимся как бы на гребне очень высокой волны. И надо все время держать руки на штурвале, чтобы с нее не слететь. Проработать так еще десять лет просто нереально, здоровья не хватит...

— Итак, ты в десять заканчиваешь...

— Я не заканчиваю в десять, я отсюда уезжаю обычно в полпервого...

— У тебя есть какая-то личная жизнь?

— У меня есть семейная жизнь, но моя дочка меня видит очень редко.

— Она спрашивает: «Кто это?» А ты: «Это я, твой папа»... Сколько дочке?

— Дочка пошла в первый класс, ей семь лет, но она сейчас живет не со мной. Хотя детей я обожаю. Очень хочу сына.

— Ну и кто ж тебе сына преподнесет? У тебя ж просто времени нет.

— Времени нет, но любимая есть. Лариса.

— А дача у тебя есть?

— Дачи у меня нет.

— Идеально иметь какие-то аналитические группы, которые тебе предлагали бы варианты, чтобы ты мог только принимать решения?

— Для стратегического планирования очень мало времени. Потому что в идеале директор канала должен в правильное время приезжать, читать доклады своих помощников, что-то править и сидеть думать над стратегическими путями развития. Потом ехать общаться к вице-премьеру, проговорить про кредит, потом встретиться с каким-то общественным деятелем и посмотреть вечером на премьере какой-то фильм, для того чтобы оценить, стоит ли за эти деньги, которые за него требуют, его купить.

— Жизнь, о которой ты мечтаешь.

— Нет. Когда я освобожу время от постоянной занятости делами канала, я плотнее займусь кинопроизводством. Мы фактически вдвоем с Анатолием Максимовым, моим заместителем, меньше чем за полгода, вместе с замечательными съемочными группами, сделали «Остановку по требованию», «Границу», «Империю под ударом», «Убойную силу». Сейчас у нас в запуске «Пятый угол», «Поцелуй». Отсняли «Парижского антиквара». «Спецназ» уже снимается. Причем работа над этими сериалами — это серьезно, это не то что я подписал деньги на сериалы и считаюсь продюсером. Нет. Читаю сценарий или продумываю вместе с Максимовым его идею, ищем авторов. Мы переписываем эти сценарии по шесть, по тринадцать раз. Занимаемся подбором актеров: этот — да, этот — нет. Долго утверждаем бюджет, снимаем, смотрим «дейли» — ежедневно отснятый материал, чтобы понимать, в ту ли сторону идет процесс. Потом приносится первый монтаж, замечания по нему, несколько монтажей: два, три, десять. Потом ищем композиторов...

— Понятно. Ручоночками-то хочется поделать.

— Конечно. Но я уверен, что качество достигается только таким образом. Если сам руками не трогал, то... Я часто цитирую фразу из фильма Бессона «Пятый элемент», когда Гэри Олдман, передергивая затвор какого-то огнемета, говорит: «Если хочешь, чтоб было сделано хорошо, — сделай это сам».

Владимир ЧЕРНОВ

На фотографиях:

• А ЭТО МАМИН ПАПА. ОН, КАК И ПАПИН ПАПА, ТОЖЕ БЫЛ ВОЕННЫМ. ВОТ ОТКУДА У КОСТИ ЛЮБОВЬ К ОРУЖИЮ (СМ. ДАЛЕЕ НА СНИМКЕ)
• ГЕНЕРАЛЬНЫЙ ДИРЕКТОР ОРТ КОНСТАНТИН ЛЬВОВИЧ ЭРНСТ 39 ЛЕТ НАЗАД СО СВОИМ ПЕРВЫМ КРУПНЫМ ПРИЗОМ В РУКАХ. В НАГРАДУ ЗА УСПЕШНО ПРОЖИТЫЙ ГОД ЕМУ БЫЛ ВРУЧЕН ПЛЮШЕВЫЙ МЕДВЕДЬ (ХОТЯ, МОЖЕТ БЫТЬ, И КОТ, ЭТОГО ЭРНСТ ВСПОМНИТЬ НЕ СМОГ)
• ЭТО НЕ ПАПА И МАМА ЭРНСТА, ЭТО ЕГО ДЕДУШКА И БАБУШКА, А ВОТ МАЛЬЧИК РЯДОМ С НИМИ, КАК РАЗ И ЕСТЬ ЕГО ПАПА, В ДАЛЬНЕЙШЕМ ЗНАМЕНИТЫЙ УЧЕНЫЙ
• ГЕНЕРАЛЬНЫЙ ДИРЕКТОР ОРТ ПОДЖИДАЕТ СОТРУДНИКОВ, ПРИГЛАШЕННЫХ ИМ НА УТРЕННЮЮ ПЛАНЕРКУ
• СЕКРЕТАРЬ КОМСОМОЛЬСКОЙ ОРГАНИЗАЦИИ НАУЧНО-ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКОГО ИНСТИТУТА КОНСТАНТИН ЭРНСТ ДОКЛАДЫВАЕТ ТОВАРИЩАМ О НОВЫХ РЕШЕНИЯХ ПАРТИИ И ПРАВИТЕЛЬСТВА
• НА СЪЕМКАХ «РУССКОГО ПРОЕКТА», 1996 ГОД
• В КАННАХ-91 С РЕЖИССЕРОМ АЛЛАНОМ ПАРКЕРОМ
• МЕСТО, ГДЕ ОН ЖИВЕТ, ГДЕ ЭРНСТУ ВСЕГДА ХОРОШО, НО ГДЕ ПОБЫВАТЬ ЕМУ УДАЕТСЯ ЛИШЬ УРЫВКАМИ
• НОВЫЕ СТРАТЕГИЧЕСКИЕ ХОДЫ ЭРНСТ ОБДУМЫВАЕТ НА КУХНЕ