Москва. 31 марта. Пушкинская площадь. Москвичи защищают НТВ
АРЬЕРГАРДНЫЕ БОИ СВОБОДЫ СЛОВА
Я решил предаться любви. Девушки у меня еще нет, но каждую весну я планирую ее найти где-нибудь в скоплении людей на весенней улице. Утром я вспомнил, что скопление людей обещало быть на Пушкинской площади по политическому поводу и что знакомые девушки с журфака обещались прийти туда на тусняк.
С надеждой на лучшую жизнь я отправился на народные гулянья, посвященные удушению свободы слова в России, попутно отыскивая на улицах элементы исторического значения дня. Например, в трамвае меня хотели оштрафовать контролеры, а когда я им сказал, что билета нет, они лишь тяжело вздохнули и пошли дальше, ибо отсутствующая отныне в стране свобода слова не позволяла им послать меня на хрен. Строители около станции метро «Тульская» стояли и молча (видимо, ввиду отсутствия свободы слова), угрюмо курили. Это было действительно ужасно.
Когда я подъехал, митинг был уже в самом разгаре. Со сцены неслись грозные предупреждения: отдай, Путин, нам свободу слова! Народ текст с трибуны особо не слушал, но вторил одобрительным гулом.
— Эх, — говорил слева от меня один агрессивный старик как бы в никуда. — Какая щас жизнь дурацкая. Никакой, бл..., свободы слова! Хули жить-то? А вот раньше...
Тут откуда ни возьмись появилась женщина и по-деловому прокричала как бы тоже в никуда:
— А раньше-то что было? Лучше?
— Лучше! Вы не жили...
— Я жила!
— Вы не жили! — раздраженно уже прокричал агрессивный и политически, скажу я вам, здорово подкованный старичок.
— Я жила!
— Вы не в то время жили! — наконец переборол молодую женщину старый мужик. Воцарилась тишина, женщина задумалась, видно, вспоминая, жила она или так, тусовалась... И наконец решила:
— Я в то время жила! Муж уже потом ушел.
— В какое время? — хитро подловил мужик женщину.
— В советское... — заговорщицки прошептала женщина и отчего-то подмигнула.
И тут они вдвоем начали митинговать друг на друга по-черному: матом. Даже драться хотели!.. Народ вокруг тоже не отставал. Люди заговорили о советском времени, потом о национальности друг друга, потом еще всей толпой выясняли у бедной женщины, русская ли она, а если русская, то почему не пьет водку...
Около «Макдоналдса» стояла громадная сцена, и на сцене выступали знаменитости — телевизионные и музыкальные, а это я люблю, потому что тусовка... Один из митингующих утверждал, что НТВ — великолепное телевидение, одно из лучших в России, и его нельзя закрывать. На смену этому удальцу вышел другой удалец и, позволив себе не согласиться с предыдущим оратором, отметил, что НТВ — это не великолепное, а САМОЕ ЛУЧШЕЕ телевидение в России, и закрывать его негуманно по отношению к русскому народу.
Тем временем я увидел в гордом одиночестве стоящего неподалеку человека с недовольным транспарантом: «Заграбили народные деньги! Вот и катитесь в свой Израиль!» Несмотря на недовольство транспаранта, его носильщик выглядел вполне мило. Он широко улыбался и радостно смотрел по сторонам, гордо ощущая себя какой-никакой, а все ж оппозицией на одном отдельно взятом митинге. Ему тоже было хорошо.
Люди сразу вычислили, что я журналист, и кто-то подсказал, что пресс-центр за кулисами. Туда я и направился. А там!..
За кулисами я встретил много своих сокурсников по журфаку МГУ, будущих журналистов, так сказать. И в том числе главную знаменитость нашего первого курса — Машу!
Маша поделилась со мной, зачем она сюда пришла:
— Новые знакомства... связи в разных сферах... общение... знаменитости вокруг...
Маша очень рассудительная.
Меж тем по сценическому закулисью медленно расхаживали знаменитости из НТВ, образуя вокруг себя вереницу журналистов и зевак вроде меня. Знаменитости щурились на солнце и улыбались. Колоритней всех смотрелась тусовка вокруг Киселева. Тусовка была не просто так, а с пользой. В ней Киселев делал исторически важные заявления: «Этот день войдет в историю... свободы слова больше не будет... мы должны сказать что-то в ответ...» Иногда он заходил на сцену и говорил те же важные слова в микрофон. После произнесения важных слов Киселев снова отправлялся за кулисы, медленно выкуривал сигарету за милицейским кордоном и принимал поздравления с удачной речью и соболезнования по поводу его грядущего увольнения.
Эмоции на Киселева выливались обильные. Все жали ему руку, а один старый дяденька со слезами на глазах и словами «Евгений Алексеевич, мужайтесь!» лез на Киселева целоваться. Киселев в такие моменты расплывался в улыбке, так как чувствовал народную любовь и понимал, что его долгие протяжные «Итоги» были не зря. Мне казалось, Киселеву даже плакать немного хотелось в такие моменты от радости.
Маша восхищенно посмотрела на Киселева и промолвила тихим мечтательным голосом, что «ей вообще-то НТВ нравится, вот бы там поработать...» Она очень хотела подойти к Киселеву и познакомиться, но ей для такого важного дела «не хватало... ну, какой-то интимной обстановки». Потом мы с Машей начали говорить о свободе слова и об НТВ. Я ей так и сказал: «Так ведь со вторника не будет твоего Киселева!» Маша свирепо сказала, что Киселева никто убрать не посмеет, потому что он — талант, и предложила поспорить на пять мороженых, что до конца следующей недели гендиректора НТВ никто не уберет. В пяти метрах от знаменитости мы с Машей поспорили на его голову...
Тусовка вообще была веселая. Вторым центром притяжения в ней был Венедиктов из «Эха Москвы». Он никуда не ходил, а стоял все время неподалеку от бесплатной раздачи водки и извиняющимся тоном извинялся: мол, у него передача, а то бы он, Венедиктов, с собеседником непременно выпил... До меня периодически доносились его радостные крики: «Выгонят с НТВ? Ну так давайте его к нам на «Эхо»!» При этом он широко расплывался в улыбке и хлопал собеседника по плечу.
— Хорошо и на «Эхе» работать... — философски заметила Маша. — Я бы и туда пошла... — Маша красивая крайне...
За нами с Машей с интересом следил Новоженов. Он был немного грустный, а в ушах у него торчали наушники.
Марианна Максимовская была в спортивном костюме. Она ходила и улыбалась. Улыбалась всем и вся, и от ее радостной улыбки всем становилось приятно. Но когда к ней подходили журналисты с камерами, Марианна вдруг делала грозное лицо:
— Это конец всей свободы слова! Вы понимаете? (Парень с камерой понимающе закивал головой Марианне.) Вот вы с какого кабельного канала? А, ну, разве это так важно?.. И вас закроют... Всех закроют, всех перережут...
— Марианна, — спросил в свою очередь я,— а где вы будете работать после того, как вас уволят с НТВ?
— Нас не уволят! Мы сами уйдем, — грозно сказала мне Марианна. — А куда уйду... Пока не знаю, но точно не пойду работать на альтернативные каналы. Наверное, стану простой россиянкой.
Марианна мило улыбнулась и сказала интервьюеру с кабельного, что ей очень приятно всех нас здесь видеть. Она склонила голову чуть набок, тихонько улыбнулась:
— Как хорошо, что мы, коллеги, не бросаем друг друга в тяжелых ситуациях!
Парень с кабельного телевидения от таких сочных слов энтэвэшной знаменитости чуть не заплакал...
Валерий Сюткин был в больших темных очках...
Николай Расторгуев из группы «Любэ» расставил грозно руки на поясе...
Макс Покровский из «Ногу свело» сказал, что его в этой акции больше всего привлекло то, что «водку бесплатно раздают»...
Маше стало жарко немножко под свежим, палящим весенним солнцем, она широким жестом скинула куртку и улыбнулась во все свое молодое, пылающее здоровьем, широкое, открытое, жизнерадостное лицо. И дала мне ответственное поручение пойти «взять напитков» на халяву. В импровизированном кафе на меня с сожалением посмотрел импровизированный бармен и заявил, что стаканчики кончились. Потом протянул мне бутылку водки:
— Стаканчики найдутся, а попить можно вон там, видишь, где все сидят.
Дальше все было очень хорошо. Даже еще лучше, чем было... Хотя у бедного НТВ такое началось! Суды их кидали, депутаты кидали, Горбачев поддерживал, а они все стояли на своем, и чем дальше, тем становилось их жальче. Сначала их вроде бы прикупил Тернер, потом оказалось, не купил, после чего я не знаю, что было... Надо было заметку в номер сдавать.
Саша ИВАНСКИЙ
Когда имеешь дело с оппонентом, прекрасно владеющим всем набором демагогических приемов, т.e. передержек, подтасовок, умолчаний, прямой лжи, спор с таким опытным информационным технологом — дело непростое. Когда предмет спора по сути своей сводится к фразе «казнить нельзя помиловать», в которой где ни поставь запятую, все выйдет как-то боком, разрешение противоречий — дело тем более непростое. Когда противоречия предстоит разрешать в полемике не просто с испытанным софистом, а с таким софистом, который загнан в угол и которому нечего терять, проблема начинает казаться окончательно неразрешимой — и именно до такой кондиции дозрел казус с НТВ.
Главная антиномия в том, что любое разрешение проблемы НТВ создает достаточно опасный прецедент. Респектабельные либералы правы в том, что избавление от Гусинского может, теоретически говоря, склонить власть к тому, чтобы избавиться не только от Гусинского, но и от иных СМИ, ибо, начав, не всегда легко бывает остановиться. Правда, либералы не обращают внимания на одну деталь. Если русское государство, с их точки зрения, отягощено столь дурной наследственностью в смысле отношения к свободе слова, что в нем весьма легко разбудить спящего зверя, то не вполне ясно, зачем тов. Гусинский делал все возможное и невозможное, чтобы этого зверя наилучшим образом разбудить, и почему те же либералы нимало не пытались препятствовать этой зверобудительной активности. Когда известно, что русский медведь — хотя и смиренный, но все ж таки зверь, вряд ли следует с упорством, достойным лучшего применения, дразнить и разъярять его такими приемами, от которых придет в состояние кровожадной свирепости даже и добродушнейший домашний кабысдох. Виктимологический аспект деятельности тов. Гусинского всегда как-то ускользал от внимательного либерального взора. Но даже если извинить пренебрежение криминалистической наукой об отношениях жертвы и преступника, трудно извинить пренебрежение другим возможным прецедентом. Да, если государство, усмирив Гусинского, закусит удила — это плохо. Но если Гусинский, усмирив государство («Ребят, какие в задницу аплодисменты? Елки зеленые! Еще раз повторяю, мы выиграем обязательно. Блин! Это я вам говорю, только будьте сильными». ‰ В. А. Гусинский; согласно некоторым источникам, в начале лета 2000 года тот же пацан в много более красочно-конкретных выражениях объяснял, что он скоро сделает с В. В. Путиным), закусит удила — это будет ничуть не лучше. Информационный рэкетир, торжествующий победу и ощутивший безнаказанность, — это хороший, а главное — полезный урок для юноши, обдумывающего житье. Именно поэтому никакого идеального решения в приятном выборе между распоясавшимся государством и распоясавшимся отморозком нет и быть не может. Возможно лишь какое-то срединное решение, по необходимости не слишком красивое.
Недостаточную красивость решения усугубляет необходимость привести работников СМИ в состояние минимальной адекватности, что не всегда может быть просто, если учесть, в состоянии какой сильной прелести они находятся. Здесь получается примерно тот же парадокс, что и с озверением. С одной стороны, В. В. Путину инкриминируют недостаточно трепетное отношение к СМИ. С другой стороны, статусные запросы, выдвигаемые самими работниками СМИ, столь высоки, что удовлетворить их затруднительно не то что В. В. Путину, но вряд ли даже и самому Господу Богу. Согласно этим запросам, журналист в отличие от токаря, пекаря или (что ближе нашей тематике) работника ликероводочного завода — существо особой, высшей породы. Хоть он и работает по найму на хозяина (во всяком случае, деньги от него ни по ведомости, ни в конверте получать не отказывается), однако исполняет сакральные обязанности — реализует право общества на получение информации. Поэтому недопустимо сравнение журналистских протестов на НТВ с аналогичными протестами на Выборгском ЦБК, ликероводочном заводе «Кристалл» etc., где имели место сходные конфликты, порожденные переходом собственности из одних рук в другие. Если в качестве баранов при коммерческих разводках на водочном заводе используются рядовые винокуры — это от глубокого несовершенства наших нравов и народного невежества. Если в том же качестве при разводках между Кохом и Гусинским используются журналисты — это, напротив, свидетельство их глубочайшей сознательности.
Таким образом, еще одна из граней конфликта заключается в том, что журналист — существо особенной, скорее всего, жреческой природы. В части льгот и преимуществ его идеальный правовой статус должен приближаться к неприкосновенному статусу священнослужителя государственной церкви («Я должен сказать, что я говорю от имени Джона Леннона, Петра Алексеевича князя Кропоткина, от Льва Николаевича графа Толстого, от Курта Воннегута, боготворимого мною, от Маркеса — вот от кого я только могу выступать». ‰ Дм. Дибров). В то же время — не в пример попу, связанному рядом обязанностей и ограничений, вытекающих из его особого статуса, — в отношении мирских удобств и радостей это абсолютно свободный человек, смело могущий пить чашу жизни.
Конечно, не все журналисты суть жрецы и первосвященники. Никак не являются жрецами журналисты из СМИ, не сочувствующих Гусинскому. Что и понятно: хоть льготы и привилегии жрец получает от государства, но служить он должен лишь воплощенной Свободе Слова — коли не служит, то никакой он не жрец, но злейший еретик. Но даже и не все сотрудники гусинских СМИ суть жрецы. Когда в 1995 году тов. Гусинский реформировал газету «Сегодня», единым махом закрыв вторую, общественно-культурную тетрадь газеты, массовые увольнения были произведены единым махом — и с немедленным отобранием пропусков, так что уволенным ex-жрецам пришлось вызволять из редакционных помещений свои книги и личные вещи с немалыми трудами и хитростями. О том, что авторы второй тетради «Сегодня» также реализовывали право общества на получение информации, над каковым правом общества тов. Гусинский, что твой Кох, жестоко надругался, тогда почему-то никто не вспоминал. Когда в те же вегетарианские годы тот же тов. Гусинский строго объяснял смелой журналистке А. Политковской, что-то не то написавшей в «Общей газете» (формально Гусинскому даже и не принадлежавшей), что ее выгонят с волчьим билетом и больше никуда не возьмут, право общества на получение информации от Политковской никак не пострадало (благо и сама Политковская усвоила урок, и больше тов. Гусинский не имел оснований на нее обижаться). Когда в 1996 году заместитель тов. Гусинского тов. Зверев передавал автору этих строк через родственников и знакомых, чтобы он прекратил писать неправильные вещи про «Юрия Михайловича и Владимира Александровича», право общества на получение информации цвело и пахло, а еще лучше оно (по личному мнению автора) цвело, когда, пренебрегши дружескими пожеланиями тов. Зверева, автор, остановив машину недалеко от дома, на четверть часа зашел в магазин, а выйдя из него, обнаружил, что педаль тормоза проваливается в пол, а тормозной шланг аккуратно подрезан. Впрочем, поскольку к тормозному цилиндру не была прикреплена ни визитная карточка тов. Гусинского, ни визитная карточка тов. Зверева, автор пребывает в убеждении, что это просто на Кутузовском проспекте орудовали такие неизвестные хулиганы, ради забавы подрезающие у припаркованных машин тормозные шланги. Возможно, неизвестные хулиганы также ощущали себя жрецами некоторой высшей свободы.
Понятно, что трудные жизненные обстоятельства сильно стимулируют подъем демагогии, и поэтому нынешний прилив заклинаний про жреческий, особенный, звездный etc. статус творческих сотрудников НТВ вполне ожидаем. Но у демагогии есть то вредное свойство, что она вводит в заблуждение не только (и даже не столько) предполагаемую аудиторию, сколько самих демагогов. Во-первых, телевидение — штука вообще быстротечная. Verba volant, scripta manent. Если от письменной журналистики хотя бы остаются тексты, специально написанные для прочтения, то от журналистики телевизионной — лишь смутные воспоминания. Телевидение — это большая фабрика, где нет незаменимых (говорится это в упрек не сотрудникам НТВ, но телевидению как таковому). Во-вторых, что еще более важно, это фабрика с эффективным разделением труда. На одного сотрудника, которого видят в эфире, приходится не менее двадцати душ, в эфире не видных, — редакторы, монтажеры, операторы, режиссеры, гримеры, шоферы etc. Положим — при нынешней крайней неурегулированности бухгалтерски-коммерческого статуса НТВ и права финансовой подписи в этой компании, — для звезд еще можно возить «черный нал» из Испании в чемодане. Вероятность того, что благородный тов. Гусинский готов таким же образом пробашлять весь техперсонал компании, представляется более сомнительной — между тем без работающего техперсонала все звезды не более чем сборище болезненных нарциссов. Но никто не объяснил, каким образом предполагается стимулировать обслугу компании. Даже если разом присвоить всем осветителям и звукорежиссерам статус жрецов, денег у них от этого в кармане не прибавится, да и степень тщеславия простых студийных работников не следует так уж преувеличивать.
Скорее всего, стратеги из НТВ сломают себе шею на чрезмерном презрении к человечеству. Сперва они в своем презрении нимало не допускали, что в России может найтись власть, не готовая прогнуться перед боевым кличем тов. Гусинского «Будем мочить!», затем они опрометчиво решили, что без них вся жизнь в России остановится, и, наконец, совершенно не приняли в расчет, что без людей подлого звания, привыкших в известные дни ходить в бухгалтерию, все их звездные самовосхваления — большой пшик.
Они действительно думали, что их заведение — это что угодно, может быть, даже и опиум для народа, но никак не ликероводочный завод. В смысле подчиненности грубым законам бытия, увы, вполне ликероводочный.
Максим СОКОЛОВ
|
|
