Портрет Владимира Владимировича Путина кисти Дмитрия Врубеля
ВСЕ ПУТЕМ
Мой младший сын, 2 года и 9 месяцев, называет Путина Путей. Это он так его любит. Маленькие дети вообще любят все, что часто видят, и это их не пугает — они привыкают. Но вот пишу и не знаю, разрешат ли. Почти наверняка вычеркнут. Что значит Путя? ВЛАДИМИР ВЛАДИМИРОВИЧ ПУТИН
Как-то вдруг во многих местах и конторах стало нельзя пошутить в адрес первого лица. Причем никак: ни ругательно, ни поощрительно. Ругательно — по понятным причинам, а поощрительно — потому что у путинской команды, говорят, хороший вкус, а потому кисло-сладкие шуточки на темы дзюдо, рейтинга и мобильных перелетов их не устраивают. Плохой юмор еще больше компрометирует президента, чем хороший. Так что лучше его вообще не упоминать.
Путин, наверное, с такой тактикой согласен. Раз он боец невидимого фронта, то знает, что невидимый фронт покруче видимого. Когда программа не обнародована, в ее достоинства легче поверить. Когда властителя не упоминают, ясно, что он велик и ужасен. Но что-то мне подсказывает, что Путин-то тут как раз и ни при чем. Что не от него все это исходит, потому что ему не до того. Он мобильный слишком, чтобы задумываться о таких вещах. Тут страна под руками расползается, а вы говорите — имидж. Нет, этот вакуум упоминаний, эту интонацию целомудренной почтительности создают те, кто старательно забегает поперед Путьки и искательно заглядывает в его честные глаза. Сейчас выслужиться таким образом несложно, поскольку в сознании нашего народа (что поделать, исторический опыт такой) наведение порядка неизменно связано с ужесточением режима. С постепенной отменой свобод и с ограничением критики снизу. С уничтожением демократии, грубо говоря. Путину бы сейчас самое время доказать, что это не так, но у него, я думаю, на это тоже нет времени. Просто жалко время на всякую чепуховину тратить. А это вовсе не чепуховина.
Ну, например: один мой приятель, человек неприлично молодой, делает сатирическую программу на региональном телеканале (региона не называю, чтобы не навредить другу).
Делает этот мой друг в своей региональной программе сюжет к сташестидесятилетию окончания первого тома «Мертвых душ». И позволяет себе небольшую аналогию: вот и у нас есть некто, про которого ничего определенного сказать нельзя. Не низок, не высок, не толст, не слишком тонок, все время ездит, прошлое темно, будущее светозарно, но смутно. И все помещики каким-то магическим образом покоряются ему: и буйный Ноздрев (на экране Немцов), и бережливый Плюшкин (на экране олигархи), и брутальный Собакевич (на экране Лебедь)... И все губернаторы. В общем, полна Коробочка (на экране Хакамада).
При этом друг мой вообще-то вполне прилично относится к Путину. Даже и не думает с ним как-нибудь бороться или вредить. Просто ему, по молодости лет, очень хочется быть дерзким и храбрым, всем окружающим показывая, какой он рисковый молодец. И девушкам он хочет нравиться. Вот и дерзит самым опасным образом, как в школе учителю или самому директору.
И вот делает он этот сюжет, монтирует его, как идиот (двадцать пять лет парню — ничего не понимает!). И начальство телевизионное ему говорит: ты что?!! ты что?!!
— А что такого?
— Как что такого? А если ТАМ кто увидит?
— Да как же увидит, — резонно отвечает приятель, — ведь у нас региональный канал!
— Ты думаешь, ТАМ не смотрят?! ТАМ все смотрят! Ему каждое утро сводку подают! Ты что, хочешь, чтобы он губернатора нашего в нелояльности заподозрил за то, что он такое пропустил?! Стереть немедленно, и делай сюжет про Буша!
Есть, конечно, мрачный прецедент — постоянно упоминаемое НТВ. Позвольте, но что, собственно, такого произошло с НТВ? Все отважные борцы прекрасно знали о наличии у них запасной площадки, все получили по собственной программе — верность вознаграждается. Вместо одного НТВ у нас стало два, потому что ставить знак равенства между профессионализмом и нелояльностью оказалось рановато. Ну и что? Если мы не хотим, чтобы что-нибудь действительно начало происходить, надо по мере сил расширять, а не сужать границы свободы! Ведь что самое поразительное — не Путин все это сделает. Мы сейчас присутствуем при изумительном явлении: страна сама лепит, структурирует себе опасного президента. А он не сопротивляется. Хоть и не поощряет. Ну, мы-то люди битые, знаем, каким должен быть начальник, лучше него самого. И у страны получается что-то ужасное: оказывается, чаяниям деятелей культуры и прессы (а главными проводниками воли масс остаются именно они) больше всего соответствуют скука и террор!
Ничего удивительного тут нет, у нас сейчас погоду делают семидесятники, а они привыкли к комфортной фронде застойных годов. Тогда можно было сидеть себе на кухне и фрондировать, и самих себя за это уважать, а между тем делать потихоньку свои делишки и только не переступать при этом определенных пределов. Интеллигенция потому так и любит заниматься протестами на кухнях, что на кухне едят и пьют: аппетит усиливается в соседстве с легким риском, а мандраж гасится стограммулькой. В общем, затосковали семидесятники по скромному информационному террору — нет, не разгульному, конечно, не настоящему, но осторожному и нудному. И потихоньку начали выстраивать уютную среду своей юности.
Меры принимаются с колоссальным опережением. Уникальный случай, дающий возможность пронаблюдать механизм любых преобразований в России: жажда так называемого террора нарастает снизу! Нарастает, исходя из предположения, что Путин грамотно выжидает, куда ветер подует, туда, желая сохранить высокий рейтинг, он и отправится. Но ветер дует туда, куда ветру привычно, — другого опыта у нас нет. Он дует в имперскую сторону, хотя море давно уже не то и карта мира поменялась: нас несет даже не в застойную гавань, а прямиком на Сциллу с Харибдой, которые, как любые крайности, давно срослись.
Хорошо помню, как три года назад приходилось обойти десять — пятнадцать московских редакций, прежде чем в печать пропихивалась осторожная, еле-еле критическая, иногда просто недостаточно восторженная заметка о Лужкове. Но тогда все было понятно — накат явно шел сверху, пресс-секретарь московского мэра просто коршуном кидался на несогласных, зато к согласным в переписке обращался крайне почтительно — «Ты» писал с большой буквы... Откуда идет этот накат сегодня? Казалось бы, Волошин, регулярно собирая журналистов, ведет себя с ними чрезвычайно вольно, чему все мы свидетели благодаря «стингеровским» распечаткам. Журналисты кремлевского пула вообще чувствуют себя в Кремле свободно, а за его пределами ведут себя так, словно им никто никаких указаний, как себя вести, не давал. А им и вправду никто никаких указаний не давал. Как раз по ним-то и видно, что никаких указаний нет, вот они ничего и не боятся.
Тут недавно главный редактор Чернов мне говорит: слушаю, говорит он, диспут по радио «Свобода». Два историка полемизируют: один говорит, что будет террор, а другой — что ни в коем случае. Батюшки, думаю, какой же террор? Народ по дачам сидит, совершенно ему не до политики, его волнуют огурцы! Вот о чем надо писать, а не о гипотетическом завинчивании гаек...
Такой подход меня как раз, при всей любви к редактору Чернову, не очень устраивает. Когда народ слишком сильно волнуют огурцы, он вдруг перестает замечать окружающее и приходит в чувство только тогда, когда никаких огурцов уже нет, дач тоже, а к нему, так и стоящему на карачках в гряде, кто-то решительный уже пристроился сзади. В том-то и ужас, что народ так ужасно, так непропорционально взволнован этими несчастными огурцами, вместо того чтобы поднять голову, выйти из дачной летаргии и увидеть, как ему, народу, без всякой помехи с его стороны опять приписывают любовь к орднунгу! Не к порядку, а к орднунгу, чтобы никто вякнуть не смел! И делается это без всякого его, народа, участия: пока он там весь в огурцах, властители дум так выстелются перед руководством, что руководство однажды посмотрит сверху и страну не узнает: вся пала ниц. И говорит: такая вот у нас теперь народная воля. Нравится, не нравится: даешь террор! Хотя мандата выстилаться властителям дум ни один дачник не давал.
Вот, кстати, еще один феномен — газета «Московский комсомолец». Приличные люди в массе своей давно перестали ее внимательно читать, тем более критиковать, а напрасно — там происходят показательнейшие вещи!
В 1999-м — 2000 годах не было у Путина, как ставленника кремлевской семьи, более отважных и последовательных поносителей. Причем о чистоплотности речь вообще не заходила — все профессиональные критерии были выброшены на свалку истории. Но пролистайте сегодняшний «Комсомолец», и вы слова дурного о Путине там не найдете! Напротив — что за подобострастные интонации, что за умильный лексикон! То ли владельцы газеты внезапно ощутили себя олигархами и забоялись, что до них доберутся, то ли опять-таки забежали поперед Путьки, то есть батьки. Причем, что интересно, знакомые читатели «МК» уже рассуждают так: ну если уж столь храброе и отвязное издание ищет путинской любви... значит, действительно кранты! Ребята, милые, не следует путать отвязных с отмороженными, во-первых, а во-вторых, одна из главных бед Путина в том и заключается, что серьезных оппонентов у него нет. Хоть шаром покати. Все, кто ругались два года назад, сегодня струсили еще до того, как что-либо начало происходить. А может, они втайне и хотят, чтобы произошло? По застою стосковались? Ведь в случае победы их любимцев — могутного блока ОВР — культ некоторых личностей в стране действительно вымахал бы выше сталинского; монумент, конечно, был бы не мраморный, а в духе скоростроя железобетонный, но уж тут бы мало не показалось никому...
Вот ведь что интересно: борцам с кровавым режимом этот самый кровавый режим куда нужнее, чем ренегатам, ревизионистам и сторонникам жестких подходов! Борцы режимом живы. Нет режима, и кому они тогда нужны? Куда лучше, когда кто-нибудь замучен тяжелой неволей. Вы посмотрите на Явлинского — как он воспрял, когда НТВ закрывали! Настоящая оппозиция только кровью и питается, только на костях и пиарится — большевики это раньше других заметили, вот и стали провозглашать жертвой мирового капитала любого пекаря, умершего от сифилиса. Ведь сифилис — вещь буржуазная! Большинству наших оппозиционеров сегодня нечего предложить народу — все лозунги у них перехватили, а без лозунгов, сами по себе, они мало что представляют. Вот и заинтересованы паче всего в гонениях: Зюганову они в свое время ого-го как помогли бы! Теперь, стало быть, деятель культуры, давно ничего не пишущий, не ставящий и не снимающий, имеет уникальный шанс вернуть себе реноме народного героя: быстренько слепить деспота и оперативно против него восстать. Без фронды у нас нет гения, общество привычно стягивается в уродливое пятно именно той формы, которую оно так долго сохраняло...
Некоторые спросят: а Киселев? Вот ведь настоящая, упорная, сильная оппозиция! Но не смешите меня, господа, я отлично помню, как НТВ поливало Березовского, как живого места на нем не оставляло. Сегодня это самое НТВ существует на его деньги и на его канале. Где спор идет о деньгах — там говорить смешно. И ни один публицист из оппозиционного стана не уговорит меня, что деньги сегодня тождественны свободе, что частный капитал выступает ее единственным гарантом. Я слишком хорошо знаю, как обстоят дела со свободой в телекомпаниях и изданиях, существующих на средства частного капитала. Более закрытых в информационном отношении сообществ я не встречал, хотя всю жизнь занимаюсь тоталитарными сектами.
Дмитрий БЫКОВ