СНЫ О ЧЕМ-ТО БОЛЬШЕМ

Сегодня мне приснилась привокзальная площадь в Керчи, вдрызг разбомбленная. Чудом уцелевшее старое странное здание, какие только в снах и встречаются: круглое, белое — обсерватория? мечеть? Горящий вокзал, пеленающий окрестности дымным пологом. Низкий ветер, несущий гарь. Я стояла посреди сна, зная: здесь — война. Мне не было ни больно, ни страшно, хотелось просто лечь на землю, впитывая тишину, покой... Отчего мне приснилась война? Зачем нам снится война?..

СНЫ О ЧЕМ-ТО БОЛЬШЕМ

«ОГОНЕК»В ПОДЗЕМЕЛЬЕ. СОРОК ЛЕТ СПУСТЯ

В Керчи, на привокзальной площади, к нам с Ольгой, моим будущим Вергилием в Аджимушкайских каменоломнях, подошел темноглазый парнишка: «Привет! Я Ленку встречаю, у нее сейчас поезд приходит, Киевский». Парнишку звать Стасом, он поисковик, на шее висит овальная железяка. «Немецкий медальон», — объяснил Стас. Встретив Ленку, сели в автобус — и в Аджимушкай. Тот, про который мой завотделом на дорожку спел мне песню времен брежневской Малой Земли: «Держись, не отступай! Держись, ты не сражен! Аджимушкай — бессмертный гарнизон!»

Я этой песни раньше никогда не слышала. Как и смешного слова «Аджимушкай».

«Плавно покачиваясь в такт шагам, идет девушка с ведрами. Словно два маленьких солнца несет она в руках — так задорно играет, искрится вода. Иногда она переплескивается через край ведра, и крупные капли падают на землю. Девушка не знает цены этим каплям... Откуда ей знать, что происходило на этом самом месте девятнадцать лет назад!»-- читаю «Огонек»сорокалетней давности в кабинете директора Музея обороны. Владимир Симонов, директор, сказал: «А ведь «Огонек»первым написал про Аджимушкай...»-- и выдал мне зачитанный, без обложки, журнал.

Сижу, читаю родной «Огонек»-- и мурашки по спине: 40 лет спустя журнал продолжает тему... Я продолжаю... Та девушка с ведрами сегодня мне годится в бабушки (если жива). Правду о героях Аджимушкая она узнала из первых рук. А мне приходится лезть в архивы.

Аджимушкайские каменоломни состоят из Центральных и Малых. Заблудиться в Центральных может только новичок: во многих местах они были взорваны немцами, полно дыр, выходящих на поверхность. Малые, несмотря на свое название, отнюдь не безобидны — они имеют три уровня и максимальную глубину более тридцати метров. Они ужасно запутанные и разветвленные, стоит завернуть за поворот — и тебе крышка: правило лабиринта здесь не работает. Пока спускались в них, сразу по прибытии, мне был дан приказ: от Олиного фонаря не отходить, иначе... тут последовала парочка жутких случаев из практики.

Несмотря на свойство каменоломен поглощать свет и звук (за двумя поворотами тебя никто не услышит, будь ты голосистый, как Джельсомино), такое снизошло на меня душевное равновесие, такая непоколебимая гармония с ирреальным миром, временно данным мне в ощущениях... Встревоженная моей буддистской улыбкой, Ольга отобрала у меня фонарик и в качестве эксперимента бросила меня на произвол судьбы под водокапами. Но сошедшая на меня благодать не исчезла. Нежная темнота, бережная прохлада после мучительного зноя наверху, мерная капель потрясающе вкусной воды... Я пыталась представить боль, кровь, смерть в этих катакомбах...

Не смогла.

Веселые ребята поисковики решили организовать мне впечатления — спуститься в каменоломни ночью, дабы выпить водки и побаять про таинственные огненные шары...

Спустились. Выпили. Первую — за начало экспедиции. Вторую — за встречу и знакомство. Третью — за тех, кого нет с нами.

Что касается тех, что с нами были, — вот они. Ростовчане Антон и два Андрея — в Аджимушкае во второй раз. Владимир из Новошахтинска — тоже в Аджимушкае второй год. Киевлянка Лена ездит сюда около десяти лет. Молчаливый Олег из Мордовии — опытный поисковик, но в Аджимушкае впервые. Оксана в Аджимушкае с детства — это у нее наследственное. Владимир Щербанов — глава межрегионального поискового центра «Южный рубеж», помимо прочих раскопок, работает под Керчью пятнадцать лет. Директор Симонов не только поисковик, но и ученый, чья книга — сенсация в области истории Великой Отечественной. Но сколько мы ни просили Симонова рассказать нам страшную историю об огненных шарах, он только хмурился...

В каждой шутке есть лишь доля шутки. В размышлениях об этом залезла в спальник и заснула, как убитая на войне...

«СПАСИ БАБУШКУ И ДЕТЕЙ...»

Из десяти тысяч спустившихся сюда 18 мая 1942 года назад вышли единицы. Несмотря на грозную цифру, каждая находка останков героя здесь — драгоценность. Солдатский медальон со скатанной внутри в трубочку бумажкой с именем героя — триумф. Триумфы по нашей жизни все большая редкость, если даже находится медальон, чаще всего внутри — пустота: солдаты всех времен и народов считают бумажку в медальоне дурной приметой...

Кем был человек, найденный нами в нише под обвалом? Свод обвалился на него таким образом, что герой оказался замурован в маленькой пещерке, где несколько дней мог дышать. Он успел нацарапать на стене: «Господи, спаси бабушку и детей от такой смерти и напасти...»-- дальше не разобрать.

А кто это? Останки молодой женщины, прижимающей руки к лицу, — она умерла во время газовых атак. Немцы закачивали в каменоломни ядовитый газ, который впоследствии был признан экспериментальным — его маркировка не проходила по каталогам рейха. Может быть, это Шура, медсестра подземного госпиталя, о которой мы узнали из найденного поисковиками дневника политрука Александра Серикова? Подлинник документа был уничтожен военными цензорами. Но копии с него сняли безымянные герои.

Всего же от экспериментального газа погибли 5000 человек...

А эти солдаты, похороненные в братской могиле, — на стене над нею сохранилась надпись: «Простите, други»-- кто они? Может быть, погибшие во время одной из вылазок, которые позволили несколько раз захватывать поселок в глубоком тылу врага?

Каждый завал — братская могила...

Вот в этом (он разбирается пятый год) была найдена печать штаба Крымфронта, документы и останки людей с противогазами, но без оружия.

Они не были солдатами. Они рыли колодец.

Обменять свободу на воду можно было в любой момент — у всех выходов из каменоломен немцы установили громкоговорители, суля воду, еду, воздух, свет... жизнь. Гарнизон не сдавался. Команды «сосунов»отсасывали влагу из пористого песчаника и сплевывали в кружки. Вместе с влагой в рот попадал известняк — через неделю человек умирал. Потом решили копать новый источник — оставалось пробить к нему туннель в камне. Работа осложнялась тем, что немцы сверху прислушивались к подземным шумам и взрывали своды. В каменоломнях были образованы команды «слухачей»-- они слушали, где немцы бурят землю для закладки авиабомб — советских, кстати: брошенные склады с ними располагались неподалеку. Но все расслышать было невозможно — запасной колодец был завален.

Немцы выделили для борьбы с «горняками»46-ю пехотную дивизию, 88-й саперный батальон. Газовая атака была организована спецкомандой СС. А ведь как фашистам необходимы были эти силы на фронте...

Подземный гарнизон сражался полгода. Суточный рацион составлял 50 г крупы, 10 г концентрата, 100 г сахара, которого по иронии судьбы оказалось много в бывших подземных складах Военторга. Даже в июле, после получения смертельного известия о падении Севастополя — последней надежды защитников Аджимушкая на десант, — они продолжали выполнять приказ обрекшего их на смерть командования Крымфронта: «Держаться до последнего». И они держались... Когда силы были на исходе, подполковник Бурмин и старший батальонный комиссар Парахин решили прорваться в старокрымские леса, где, по слухам, действовали партизаны. Никто не прорвался. Большинство погибли. Парахин сошел с ума. Бурмин погиб в плену. Все оставшиеся в живых прошли через немецкие, а потом и советские лагеря.

«РОДИНА! НЕ ЗАБУДЬ!..»

И мне стало страшно.

Не тогда, когда я ушла вслед за комиссаром экспедиции глубоко под землю. И не от того, что я там увидела. Мне стало страшно, когда я узнала, что двадцать лет Аджимушкай был позорной страницей истории Великой Отечественной войны.

Мне стало так страшно, что захотелось орать во всю глотку в густую темноту: «Люди! Кем надо быть, чтобы забыть такое?!»

О-о-о-е...

Но кричать здесь нельзя — могут обрушиться своды.

Крыша может съехать.

После того как побываешь здесь хотя бы раз с поисковиками, вопросы: «Зачем вы это делаете?»-- отпадают. Жизнь, такая простая и ясная, падает с ног на пятую точку, и ты понимаешь, что это не они странные люди, чудаки, мамонты, а ты сам.

И как теперь прикажете мне с этим жить?! Знай я обо всем этом раньше, вся жизнь моя сложилась бы по-другому.

Не я первая, не я последняя.

Художник Бут после посещения каменоломен весь остаток жизни писал только их. Поэт Сельвинский, попавший в Аджимушкай в 43-м, написал знаменитое:

Кто всхлипывает тут?
Слеза мужская
Здесь может прозвучать кощунством:
встать!
Страна велит нам почести воздать
Великим мертвецам Аджимушкая.

Писатель Смирнов, долгие годы выступавший по телевидению со своими «Рассказами о героизме», впервые побывав здесь, написал: «История Аджимушкая — вторая Брестская крепость, но гораздо большая по масштабам и по продолжительности...»

Все, кто приезжает в Аджимушкай каждый год, тоже были — каждый в свой черед — перевернуты этим местом...

Кто они?

Дети, заигравшиеся в «войнушку»? Честь и совесть нашей эпохи? Последние патриоты, мучительно ищущие: где еще есть место подвигу на просторах нашей бывшей родины?..

Главное — что всем им в отличие от всех нас почему-то снится война.

— Аджимушкай невыгодно отличается от других раскопок по количеству находок — их мало, к ним трудно пробиться, — говорит Владимир Щербанов. — Поэтому сложно привлечь сюда тех, кто привык работать на поверхности. Мы три дня работаем — и ничего. Так что ездим сюда не из азарта. В придачу тут у нас опасно — рыхлые своды, ржавые гранаты. Поэтому все меньше людей приезжает — в прошлом году из одесситов было человек пять-шесть, а в этом — никого...

— Ну а какова главная цель вашего поиска? — спрашиваю.

— Захоронение останков, идентификация. Мы должны найти сейфы с документами. Один уже был найден — в ноябре 87-го... Должны быть другие, которые расскажут наконец всю историю обороны — наградные листы, списки предателей... Найти сейфы — предельная мечта каждого поисковика.

Мечте этой, похоже, не суждено сбыться — в архивах НКВД зафиксирована была такая история: на пустыре, недалеко от каменоломен, задержали двух подростков — они стреляли из револьверов. В отделении милиции пацаны сознались, что нашли оружие под землей. Мальчишек пожурили и отпустили по домам. Но история имела печальное продолжение — к пострелятам пристали родители с ремнем, и уж им-то пришлось рассказать все: что, кроме оружия, в каменоломнях были ящики с бумажками, которые теперь у них на чердаке лежат. Одна из мамаш, поднявшись на чердак, увидела в ящиках папки с грифом «Совершенно секретно». Мамаша в ужасе все сожгла. До последнего листочка...

ИМЯ — НЕИЗВЕСТНО. ПОДВИГ — БЕСЦЕНЕН

Поисковики чувствуют, что силы на исходе, но, каждый год возвращаясь в Аджимушкай в поредевшем составе, работают. С конца 80-х захоронены останки более двухсот тысяч безымянных солдат — в среднем двадцать тысяч за сезон. Десятую часть погибших удалось «отселить»из самого страшного квартала Царства Мертвых — квартала Забвения...

Союз поисковых отрядов — самая крупная молодежная организация России, через которую, за десять лет ее существования, прошли сто тысяч ребят. По окончании советской истории был зафиксирован небывалый всплеск мародерства — «черный поиск». Мародеры откапывают и продают оружие, поясные пряжки, бляхи, часы, золото... Все это в основном снимается не с наших солдат. Останки чаще всего разбрасываются за ненадобностью. Но случается, что из черепов делаются пепельницы или светильники. Весь этот «товар»можно купить — например, на Измайловском рынке Москвы. Боевая техника продается в частные коллекции за рубеж. По данным Музея бронетанковых войск, только за последние восемь лет за границу под видом металлолома проданы сто бесценных образцов бронетехники. За большие деньги. Эти большие деньги позволяют мародерам не только сладко жить, но работать с первоклассным оборудованием — один металлодетектор стоит четыре тысячи долларов.

— Молодые ребята стоят перед выбором между «черным поиском»и «белым». Там — возможность заработать, у нас — идея. Классический выбор — быть хорошим или быть богатым, — рассуждает президент международной ассоциации поисковых объединений «Народная память о защитниках Отечества»Евгения Иванова.

Крутятся большие деньги и по «левому краю»поиска — в военных «Мемориалах». Эти организации, одним из учредителей которых является Министерство обороны, занимаются захоронением солдат иностранных армий — за деньги потомков. В соответствии с Женевской конвенцией, предусматривающей сохранность наших захоронений за рубежом и, соответственно, вражеских захоронений у нас.

Есть официальные договоры с финнами, венграми, румынами, немцами, итальянцами. Есть и особенности — например, итальянцы надеются на эксгумацию и перезахоронение останков своих солдат на родине. При этом должны быть в наличии все косточки, не дай бог положить по недосмотру чужеродную — выйдет скандал. У «Мемориалов»нет штатных поисковиков, работают с теми, кто согласен сотрудничать. Таких мало. Но они все-таки получают за свою работу деньги в отличие от тех, кто хоронит наших солдат. Какая-то доля перечислений идет на обустройство мемориальных комплексов — уже обустроены памятники в Московской, Псковской, Волгоградской областях.

— Я видела эти памятники, как и те, что воздвигаются в местах захоронения иностранцев. К сожалению, то, что у нас и что у них, — это небо и земля... — говорит Евгения Иванова. — Несколько лет назад я была на церемонии открытия мемориала австрийским солдатам в деревне Песчанка Волгоградской области. Огромный памятник высотой с железнодорожный мост, в форме перевернутой буквы », под которой — надгробие с католическим распятием. Они привезли несметное количество народу — оркестр, священники, врачи, родственники захороненных... А потом хлынул ливень — такой, что колонна остановилась. И остановилась недалеко от памятника нашим солдатам. Когда дождь поутих, мы вышли возложить цветы к памятнику — тут и небо прояснилось. Поехали дальше. Подъезжаем к этой громадине, там сцена, лавки сбиты. Церемония расписана по минутам — на два часа. Сели, начали. И тут смотрю — тучка собирается. Поразительное зрелище: по краям чистое небо, а над нами кромешная тьма... и — как ударит! Ливень с градом, ураган — я такого никогда не видела. Катятся зонты, бегут священники, хор поднял над собой перевернутые стулья, потом тоже побежал... Австрийцы нам сказали, что это была вторая Сталинградская битва...

Нет, я ни в коем случае не хочу сказать, что мы должны мстить мертвым врагам. Женевская конвенция опять же... Но порядок в стране будет лишь тогда, когда каждый со своей женой разберется — уж простите мне мой сепаратизм. Не могу я, при всем отстранении от предмета, оправдать людей, которые пришли к нам с мечом, пусть даже по приказу Гитлера. Никому не прощу детоубийства, даже Богу.

И ВИДЕТЬ СНЫ...

В Аджимушкайских каменоломнях есть «детская комната», в которой рядом с крохотными могилками лежат облупленные игрушки.

Переплывая на пароме Керченский пролив, увозя с собой на память кусок ржавой колючей проволоки, я мысленно разговаривала с людьми, оставшимися в каменоломнях.

— Ребята! — говорила я им. — Представляете ли вы себе, какие вы счастливые? Уехавшие за тридевять земель от дома, буднично говорящие: «Еще тонн сорок-пятьдесят грунта — и мы у цели», с трудом унимающие дрожь в руках, — счастливые! Может быть, последние Иваны, помнящие свое родство. Выполняющие последнюю волю умерших, о которой говорят ваши находки — записка в кармане рядового Степана Чебененко: «Я не большой важности человек, я только коммунист-большевик и гражданин Советского Союза. И если я умер, так пусть помнят и никогда не забывают наши дети, братья и сестры, что эта смерть была борьбой...», строки из дневника Александра Серикова: «Прошло шесть часов, а нас душат и душат... Человечество земного шара! Люди всех национальностей! Каменоломни полны газового дыма... Родина! Не забудь этого!»

Сериков, Чебененко, многие другие надеялись, что о них не забудут. И вы, ребята, не забыли...

Вдруг мне вспомнилось письмо подруги — все у нее в жизни вроде сложилось: ребенок здоровый, работа доходная... Но, оказывается, этого мало! «Смотрю, — пишет, — на мужа и завидую ему белой завистью, аж под ложечкой сосет: у него есть Дело, дело всей его жизни, ее духовный смысл. А я... а мне как жить?..»

Так вот, ребята, вы нашли свое Дело.

А к чему я обо всем этом написала?

К тому, что, кажется, поняла, почему мне снится война.

Потому что никакая война не окончится, пока не обретет покой последний из ее героев.

Я хочу спать спокойно.

Наталья ФЕДОСОВА