СЕАНС ОДНОВРЕМЕННОЙ ИГРЫ

О первой большой пресс-конференции Владимира Путина в Кремле сказано и написано более чем достаточно. Отстрелялись все ежедневные издания, имела место прямая трансляция, полная стенограмма лежит в Интернете местах в трех, чего же боле? Поэтому я поведу речь в основном о том, что поразило, порадовало или умилило лично меня. В конце концов это ведь была не только встреча Путина с журналистами, а и моя встреча с президентом. И меня вовсе не огорчает, что при ней присутствовал еще пятьсот один человек плюс пресс-секретарь Алексей Громов. События такого масштаба, как моя встреча с президентом, не обязаны быть интимными, мы свидетелей не боимся

СЕАНС ОДНОВРЕМЕННОЙ ИГРЫ

ВПЕЧАТЛЕНИЕ ПЕРВОЕ, ПРОФЕССИОНАЛЬНОЕ.

Журналисты могут сколько угодно кусать и ругать власть, но аура ее, даже в таком нехаризматическом случае, каков путинский, действует на них безотказно. Это и хорошо, и плохо: плохо — потому что вводит в заблуждение читателя, балдеющего от нашей смелости и готового ходить на митинги в нашу защиту. Хорошо — потому что власть надо уважать. Не благоговеть, а именно уважать, стараясь вести себя с нею прилично. На постоянной взаимной ненависти мы далеко не уедем.

Журналисты в Кремле вели себя в целом довольно тихо и почтительно, хотя отнюдь не подобострастно. На многих лицах — и не только провинциальных, а и весьма известных — читалась тайная радость причастности к колебанию мировых струн. Очень может быть, что мы и не сверхдержава, но мы держава очень большая. Видеть президента такого огромного куска суши, да еще и с ракетами, всегда, как бы это сказать, волнительно.

Я лишний раз убедился, что профессионалы отнюдь не так злорадно настроены относительно Кремля, как стараются это продемонстрировать на своих каналах. На каналах они ядовитой слюной истекают, а после пресс-конференции я лично видел яростного корреспондента супероппозиционного канала, стоящего в обнимку с видной, хотя и юной, чиновницей путинского пресс-аппарата. Не буду называть имен, чтобы не нарушать интима, да и кому какое дело. Я это все к тому, чтобы зритель вообще не слишком волновался за нашу свободную прессу. Она вхожа куда надо и дружит с кем надо, а в оппозиционные игры играет чуть ли не по взаимному согласию с противником. Я такие братания не первый раз наблюдаю.

Есть, впрочем, и еще одно наблюдение чисто профессионального свойства: у нас тут в последнее время много говорят о том, что возрождаются государственная символика, ритуалы, всякие статусные мероприятия, словом, налицо все приметы возрождения государственности. Не скажу, чтобы этот процесс сильно меня пугал. Пока еще нашу государственность не особенно уважают не только собственные наши граждане, но и законопослушные иностранцы. Скандалом пресс-конференции стал выкрик с места, исходивший от Элис Ланьядо, двадцативосьмилетней корреспондентки британской The Times. Ей показалось, что Путин ушел от ответа на вопрос корреспондента радио «Свобода» Михаила Соколова о Чечне: не изменился ли его подход и не пора ли его менять? Соколов, кстати, после этого ответа ничего с места выкрикивать не стал, потому что он человек цивилизованный.

Так вот: Элис Ланьядо после путинского ответа, в нарушение всякого регламента, закричала с места и без микрофона: «Вы не отвечали на вопрос! Отвечайте на вопрос!» Путин сдержался, но видно было, что ему это стоило определенного труда. Он не привык к такой резкой критике на местах. Девушке передали микрофон, и она спросила о смысле последних зачисток.

Тут разные корреспонденты по-разному определяют путинское состояние, по Фрейду проговариваясь о том, каким им хочется видеть президента. Одна смелая в прошлом девушка написала, что никогда не видела Путина таким разгневанным. Другой юноша, пока без прошлого, сообщил, что президент был каменно спокоен. Мне показалось, что он сильно разозлился и дал-таки выход эмоциям: «Вы спрашиваете меня, почему проводятся зачистки? А почему вы меня не спрашиваете о том, что боевики только за последнее время убили сорок стариков, старейшин, имамов в том числе?! Почему вы меня не спрашиваете о том, что там до нас творилось?!»

В общем, понять Путина я могу. Хотя он вряд ли нуждается в моем понимании. Ему надоело, что люди имитируют борьбу за права чеченского народа, будучи на самом деле заинтересованы в совершенно других вещах. О конкретной Элис Ланьядо не говорю, она, вполне вероятно, искренне болеет за чеченский народ. К Элис у меня одна претензия: сильно подозреваю, что на пресс-конференции Тони Блэра она бы не стала кричать на премьера с места, указывая ему, в чем конкретно он не прав. Дело не в том, что человек влез со своим вопросом без очереди, а в том, что слишком простое и непочтительное отношение к президенту большой страны (особенно маскируемое праведным гневом) выдает элементарную невоспитанность. И сильно компрометирует тему.

ВПЕЧАТЛЕНИЕ ВТОРОЕ, ПОЛИТИЧЕСКОЕ.

Любить Путина не обязательно: во-первых, сразу попадешь в клевреты и левретки, во-вторых, как-то сразу отказывает вкус. Нет у нас традиции хороших отношений с властью, комплименты наши безвкусны, самые искренние слова вмиг начинают звучать сервильно. Любить президента вообще не следует, от любви до ненависти, как известно, один шаг. Но, не особенно боясь осуждения так называемой либеральной интеллигенции (которая сама преспокойно бегает на все кремлевские тусовки и общается на ты со своими душителями), я должен сказать, что меня такой президент на данный момент устраивает. И пресс-конференция — первый его опыт общения с таким количеством нашего брата — прошла вполне успешно. Путин продемонстрировал осведомленность, остроумие и типичную для него манеру вдруг внятно и даже провокационно сказать о том, что предпочитают подразумевать и стыдливо замалчивать.

Путин выражается подчас с обескураживающей прямотой. Спрашивает его американец о возможном адекватном ответе на расширение НАТО. Путин с некоторым вызовом отвечает: во-первых, лично я ни о каком адекватном ответе не говорил. Но во-вторых, существование и тем более расширение НАТО сегодня совершенно бессмысленно. Создавался блок как противовес Варшавскому договору и Советскому Союзу. Ни Варшавского договора, ни Советского Союза больше нет. Говорят о превращении блока НАТО в чисто политическую организацию, но тогда возникает вопрос: а зачем Югославию бомбили? А? Зачем? И смотрит прямо на спросившего. И спросивший кивает. Путин часто играет на опережение. С таким же опережением, на мой взгляд, ответил он и на вопрос Алима Юсупова о том, не раскаивается ли президент в своем поведении после катастрофы «Курска». Путин отвечает, что не раскаивается, «хотя в пиаровском смысле, — добавляет он, — вылететь в Москву было бы выгоднее».

Хорошо было про Березовского, когда «Свобода» попросила прокомментировать угрозу Бориса Абрамовича свалить Путина до конца года. Ответ был: нам грамотные и неуемные оппозиционеры нужны, на то и одни рыбы, чтобы другие не дремали. Путин хорошо, изящно трудоустроил Березовского, выбрал ему нишу своего личного критика, своего рода внешнего наблюдателя. Хорошо бы еще для этой цели в страну его вернуть, для лучшего знакомства с предметом, но — чревато...

Мне понравилось, что Путин не стал льстить военно-промышленному комплексу: корреспондент «Правды Севера» (г. Архангельск) спросил о лучших временах, когда в год выпускалась не одна, а три-пять подлодок. «Именно гонка вооружений подорвала и нашу экономику, и доверие к власти. Я тогда, в начале девяностых, как раз вернулся из-за границы и с горечью это видел», — признался Путин. Лучшими временами Путину представляются все же не времена тоталитарной мощи, а периоды консолидации народа и власти. При Сталине, особенно со второй половины тридцатых, такой консолидации уже не было, миф о ней давно опрокинут, а к концу сороковых от прежнего энтузиазма не осталось и следа. Относительное единство народа и власти намечалось у нас в самом начале революции (до сентября 1918 года и красного террора), в оттепельные годы и на заре горбачевской эры. И это были времена, за которые, в общем, не стыдно.

Вот насчет этого консенсуса в обществе он говорил особенно убедительно, и мне тоже понравилось это. На вопрос о возможном захоронении Ленина он сказал, что против, поскольку именно этим может быть нарушена хрупкая консолидация, только-только наметившаяся в обществе. «Только благодаря этой консолидации, — заметил он, — мы и добились всего, чего добились».

Мне понравилось, что Путин часто употребляет слово «мы». Не в значении «мы — Владимир четвертый» (считая от Красна Солнышка), а в значении «мы, народ». Иногда полезно чувствовать за своими плечами какую-то силу — народ наш не живет без этого, да и никакой не живет... Из толпы разобщенных и злобных одиночек, где каждый за себя, мы действительно превращаемся в некий монолит со своей национальной гордостью и подобием общих интересов. Я не уверен, что это всегда плохо. Путин хорош уже тем, что на нем многие помирились.

ВПЕЧАТЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ, ИТОГОВОЕ И ГЛАВНОЕ.

Какие черты воплощает и подчеркивает в своем облике Путин, чтобы объединить собою страну? Потому что власть, которая не объединяет страну, ни к чему не способна, кроме развала: это мы много раз видели.

Во-первых, трудоспособность. Она у него фантастическая. Во-вторых, прямоту и некоторый профессиональный цинизм, столь часто встречающийся у работяг. В-третьих, упрямство, определенную твердолобость и неумение прощать. В-четвертых — гордость. В-пятых — компанейский нрав: Путину явно доставляло удовольствие общаться с залом.

Можно еще много чего перечислить: уважение к старости (сколько можно судить, вполне искреннее, вообще очень характерное для империй). Верность в дружбе, с кем бы ни приходилось дружить. Нелюбовь к формальностям. Нелюбовь к местному начальству и любовь к высшему, к государственному (народное «Жалует царь, да не жалует псарь»). Отсюда и всенародная поддержка того мероприятия, которое он называет укреплением государственности, властной вертикали и пр.: это выглядит не приданием гиперполномочий центру, а окоротом местных беспредельщиков, подгребающих под себя все, от недр до прессы. В общем, много чего есть в Путине хорошего или, по крайней мере, русского народного. На чем народ можно объединить без всякой идеологии.

Путин вообще знаменует собой крах, исчерпанность тех противостояний, прежде всего идеологических, на которых долгие годы держалась наша политическая, да и духовная жизнь. Нет больше фатального противоречия между советским и антисоветским. Нет роковой несовместимости западничества и славянофильства — выродилось и то и другое. В общем, произошла незаметная, но теперь уже совершенно отчетливая смена всех идеологических парадигм, и путинская пресс-конференция 18 июля обозначила это со всей ясностью.

Какие идеологемы пришли на смену прежним клише? Прежде всего идеологема единства, общности нации без истерических клятв, факельных шествий и готовности убить всех, кто не с нами. Это единство скорее семейного или дружеского толка, прочность связей, существующих в старой дружеской компании. Появилось и четкое осознание того, что мир к нам отнюдь не благоволит, а потому на силу и независимость мы обречены, если только хотим сохраниться. Выяснилось, что и антигосударственник может быть дураком, и государственник — приличным человеком. Короче, русский русскому перестал быть волком, а стыдиться своей Родины стало немодно, почти неприлично. Мне нравится, что при Путине на первый план выходят ценности семьи и дружбы, а не деньги или идеи. В общем, нами руководит типичный управленец среднего звена, ориентированный на ценности трудового и скромного советского «среднего класса». Как ни крути, а лучшим, что было в советской империи, был советский народ — в меру циничный, в меру веселый, в меру сентиментальный (эту черту Путин отметил и в Буше) и при необходимости умеющий все.

ВПЕЧАТЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ, НАУЧНОЕ.

А вообще Путин очень хорошо владеет двумя гипнотическими техниками, которые отчасти и позволяют ему достигать консенсуса. Первая: когда рядом с тобой кто-нибудь бешено работает, носится, что-то делает все время — всегда спокойнее спится.

Это и хорошо, и плохо. Плохо потому, что падает интеллектуальный уровень нации, политика ее все меньше волнует... А хорошо потому, что политика и не должна всех волновать. Когда дураки слишком ею озабочены, происходят всякого рода путчи и вообще бардак.

Вторая путинская техника — умение педалировать самые обычные, малозначащие, даже проходные слова. «Мы проводим последовательную — я подчеркиваю, последовательную! — налоговую реформу». Да какая разница, последовательную или нет... Но иллюзия доверительной и откровенной беседы, в которой все ясно, достигается. А раз все ясно, то два-три знакомых молодых журналиста мне честно признались, что под конец, несмотря на кондишен и бодрое волнение при встрече с лидером страны, чуть не заснули. Вопросов к главе государства у них не было.

И вот я думаю: а может, это и к лучшему — немного поспать в уютном и спокойном ощущении большой страны, которая за всеми нами стоит и всем нам не даст пропасть? Может, Путин прав, прописывая такому тяжелому больному, как Россия, прежде всего год-два благодетельного сна, от которого мы очнемся значительно поздоровевшими?

Ну, тогда колыбельная песня на пятьсот человек 18 июля 2001 года может считаться самым успешным оперативным мероприятием за всю его карьеру.

Дмитрий БЫКОВ